Неточные совпадения
— Я сообщу вам свое решение письменно, — сказал Алексей Александрович вставая и взялся за стол. Постояв
немного молча, он сказал: — Из слов ваших я
могу заключить, следовательно, что совершение развода возможно. Я просил бы вас сообщить мне также, какие ваши условия.
Пробираясь берегом к своей хате, я невольно всматривался в ту сторону, где накануне слепой дожидался ночного пловца; луна уже катилась по небу, и мне показалось, что кто-то в белом сидел на берегу; я подкрался, подстрекаемый любопытством, и прилег в траве над обрывом берега; высунув
немного голову, я
мог хорошо видеть с утеса все, что внизу делалось, и не очень удивился, а почти обрадовался, узнав мою русалку.
И труды, и старания, и бессонные ночи вознаграждались ему изобильно, если дело наконец начинало перед ним объясняться, сокровенные причины обнаруживаться, и он чувствовал, что
может передать его все в
немногих словах, отчетливо и ясно, так что всякому будет очевидно и понятно.
Прежде он не хотел вступать ни в какие сношения с ними, потому что был не более как простой пешкой, стало быть,
немного получил бы; но теперь… теперь совсем другое дело: он
мог предложить какие угодно условия.
— Уму непостижимо! — сказал он, приходя
немного в себя. — Каменеет мысль от страха. Изумляются мудрости промысла в рассматриванье букашки; для меня более изумительно то, что в руках смертного
могут обращаться такие громадные суммы! Позвольте предложить вам вопрос насчет одного обстоятельства; скажите, ведь это, разумеется, вначале приобретено не без греха?
Деревня Маниловка
немногих могла заманить своим местоположением.
— Нет, нет… вздор… ничего!..
Немного голова закружилась. Совсем не обморок… Дались вам эти обмороки!.. Гм! да… что бишь я хотел? Да: каким образом ты сегодня же убедишься, что
можешь уважать его и что он… ценит, что ли, как ты сказала? Ты, кажется, сказала, что сегодня? Или я ослышался?
Если б он захотел подумать
немного, то, конечно, удивился бы тому, как
мог он так говорить с ними минуту назад и даже навязываться с своими чувствами?
Вы говорите: «или вы, или он?», стало быть, тем самым показываете мне, как
немного я для вас значу… я не
могу допустить этого при отношениях и… обязательствах, существующих между нами.
— Я рассудил, что нам по откровенности теперь действовать лучше, — продолжал Порфирий Петрович,
немного откинув голову и опустив глаза, как бы не желая более смущать своим взглядом свою прежнюю жертву и как бы пренебрегая своими прежними приемами и уловками, — да-с, такие подозрения и такие сцены продолжаться долго не
могут.
— Да и Авдотье Романовне невозможно в нумерах без вас одной! Подумайте, где вы стоите! Ведь этот подлец, Петр Петрович, не
мог разве лучше вам квартиру… А впрочем, знаете, я
немного пьян и потому… обругал; не обращайте…
— Я вам не про то, собственно, говорила, Петр Петрович, —
немного с нетерпением перебила Дуня, — поймите хорошенько, что все наше будущее зависит теперь от того, разъяснится ли и уладится ли все это как можно скорей, или нет? Я прямо, с первого слова говорю, что иначе не
могу смотреть, и если вы хоть сколько-нибудь мною дорожите, то хоть и трудно, а вся эта история должна сегодня же кончиться. Повторяю вам, если брат виноват, он будет просить прощения.
— Боже мой! У него вся грудь раздавлена! Крови-то, крови! — проговорила она в отчаянии. — Надо снять с него все верхнее платье! Повернись
немного, Семен Захарович, если
можешь, — крикнула она ему.
— Обо мне! Да… ты где же ее
мог видеть третьего дня? — вдруг остановился Разумихин, даже побледнел
немного. Можно было угадать, что сердце его медленно и с напряжением застучало в груди.
Еще
немного, и он
мог выдать себя совершенно, уже фактически.
На последнюю зиму он приехать не
мог, — и вот мы видим его в мае месяце 1859 года, уже совсем седого, пухленького и
немного сгорбленного: он ждет сына, получившего, как некогда он сам, звание кандидата.
Он с детства отличался замечательною красотой; к тому же он был самоуверен,
немного насмешлив и как-то забавно желчен — он не
мог не нравиться.
Сделавши кое-что — очень
немного в сравнении с тем, что бы ты
мог еще сделать, владея безрасходным рублем, ты уже стал гордиться собою и отвернулся от меня, которая для тебя в твоем сне изображала опыт жизни.
— Нет, — сказала она. — Это — неприятно и нужно кончить сразу, чтоб не мешало. Я скажу коротко: есть духовно завещание — так? Вы
можете читать его и увидеть: дом и все это, — она широко развела руками, — и еще много, это — мне, потому что есть дети, две мальчики.
Немного Димитри, и вам ничего нет. Это — несправедливо, так я думаю. Нужно сделать справедливо, когда приедет брат.
Самгин приостановился, пошел тише, у него вспотели виски. Он скоро убедился, что это — фонари, они стоят на панели у ворот или повешены на воротах. Фонарей было
немного, светились они далеко друг от друга и точно для того, чтоб показать свою ненужность. Но,
может быть, и для того, чтоб удобней было стрелять в человека, который поравняется с фонарем.
Ей было лет тридцать. Она была очень бела и полна в лице, так что румянец, кажется, не
мог пробиться сквозь щеки. Бровей у нее почти совсем не было, а были на их местах две
немного будто припухлые, лоснящиеся полосы, с редкими светлыми волосами. Глаза серовато-простодушные, как и все выражение лица; руки белые, но жесткие, с выступившими наружу крупными узлами синих жил.
Ольга, как всякая женщина в первенствующей роли, то есть в роли мучительницы, конечно, менее других и бессознательно, но не
могла отказать себе в удовольствии
немного поиграть им по-кошачьи; иногда у ней вырвется, как молния, как нежданный каприз, проблеск чувства, а потом, вдруг, опять она сосредоточится, уйдет в себя; но больше и чаще всего она толкала его вперед, дальше, зная, что он сам не сделает ни шагу и останется неподвижен там, где она оставит его.
Ну, а теперь прилягу
немного: измучился совсем; ты опусти шторы да затвори меня поплотнее, чтоб не мешали;
может быть, я с часик и усну; а в половине пятого разбуди.
Между тем и ему долго, почти всю жизнь предстояла еще немалая забота поддерживать на одной высоте свое достоинство мужчины в глазах самолюбивой, гордой Ольги не из пошлой ревности, а для того, чтоб не помрачилась эта хрустальная жизнь; а это
могло бы случиться, если б хоть
немного поколебалась ее вера в него.
Рук своих он как будто стыдился, и когда говорил, то старался прятать или обе за спину, или одну за пазуху, а другую за спину. Подавая начальнику бумагу и объясняясь, он одну руку держал на спине, а средним пальцем другой руки, ногтем вниз, осторожно показывал какую-нибудь строку или слово и, показав, тотчас прятал руку назад,
может быть, оттого, что пальцы были толстоваты, красноваты и
немного тряслись, и ему не без причины казалось не совсем приличным выставлять их часто напоказ.
— Нет, ты знаешь ее, — прибавил он, — ты мне намекал на француза, да я не понял тогда… мне в голову не приходило… — Он замолчал. — А если он бросит ее? — почти с радостью вдруг сказал он
немного погодя, и в глазах у него на минуту мелькнул какой-то луч. —
Может быть, она вспомнит…
может быть…
Бабушка
немного успокоилась, что она пришла, но в то же время замечала, что Райский меняется в лице и старается не глядеть на Веру. В первый раз в жизни,
может быть, она проклинала гостей. А они уселись за карты, будут пить чай, ужинать, а Викентьева уедет только завтра.
— У себя я вас принять не
могу, — сказала она, — а вот пойдемте сюда в аллею и походим
немного.
— Серьезное? — повторила она, и лицо у ней вдруг серьезно сморщилось
немного. — Да, вон у меня из ваших книг остались некоторые, да я их не
могу одолеть…
— Да, ты не хотел
немного заняться ею… Я знаю, ты дал бы ей хороший урок…
Может быть, этого бы и не было…
Это проведала княгиня через князя Б. П.…И твоя Софья страдает теперь вдвойне: и оттого, что оскорблена внутренно — гордости ее красоты и гордости рода нанесен удар, — и оттого, что сделала… un faux pas и,
может быть, также
немного и от того чувства, которое ты старался пробудить — и успел, а я, по дружбе к тебе, поддержал в ней…
Райский вспомнил первые впечатления, какие произвел на него Тушин, как он счел его даже
немного ограниченным, каким сочли бы,
может быть, его, при первом взгляде и другие, особенно так называемые «умники», требующие прежде всего внешних признаков ума, его «лоска», «красок», «острия», обладающие этим сами, не обладая часто тем существенным материалом, который должен крыться под лоском и краской.
Она
немного отдохнула, открыв все Райскому и Тушину. Ей стало будто покойнее. Она сбросила часть тяжести, как моряки в бурю бросают часть груза, чтоб облегчить корабль. Но самый тяжелый груз был на дне души, и ладья ее сидела в воде глубоко, черпала бортами и
могла, при новом ожидаемом шквале, черпнуть и не встать больше.
Никто не
может сказать — что я не буду один из этих
немногих… Во мне слишком богата фантазия. Искры ее, как вы сами говорите, разбросаны в портретах, сверкают даже в моих скудных музыкальных опытах!.. И если не сверкнули в создании поэмы, романа, драмы или комедии, так это потому…»
— Это мы с бабушкой на ярмарке купили, — сказала она, приподняв еще
немного юбку, чтоб он лучше
мог разглядеть башмак. — А у Верочки лиловые, — прибавила она. — Она любит этот цвет. Что же вам к обеду: вы еще не сказали?
— Да, правда: мне, как глупой девочке, было весело смотреть, как он вдруг робел, боялся взглянуть на меня, а иногда, напротив, долго глядел, — иногда даже побледнеет.
Может быть, я
немного кокетничала с ним, по-детски, конечно, от скуки… У нас было иногда… очень скучно! Но он был, кажется, очень добр и несчастлив: у него не было родных никого. Я принимала большое участие в нем, и мне было с ним весело, это правда. Зато как я дорого заплатила за эту глупость!..
— Бабушка! — с радостью воскликнул Райский. — Боже мой! она зовет меня: еду, еду! Ведь там тишина, здоровый воздух, здоровая пища, ласки доброй, нежной, умной женщины; и еще две сестры, два новых, неизвестных мне и в то же время близких лица… «барышни в провинции!
Немного страшно:
может быть, уроды!» — успел он подумать, поморщась… — Однако еду: это судьба посылает меня… А если там скука?
— Да, мое время проходит… — сказала она со вздохом, и смех на минуту пропал у нее из лица. —
Немного мне осталось… Что это, как мужчины счастливы: они долго
могут любить…
— И лень, и претит. Одна умная женщина мне сказала однажды, что я не имею права других судить потому, что «страдать не умею», а чтобы стать судьей других, надо выстрадать себе право на суд.
Немного высокопарно, но в применении ко мне,
может, и правда, так что я даже с охотой покорился суждению.
Любовь его к человечеству я признаю за самое искреннее и глубокое чувство, без всяких фокусов; а любовь его к маме за нечто совершенно неоспоримое, хотя,
может быть,
немного и фантастическое.
— Я ценю наши бывшие встречи; мне в вас дорог юноша, и даже,
может быть, эта самая искренность… Я ведь — пресерьезный характер. Я — самый серьезный и нахмуренный характер из всех современных женщин, знайте это… ха-ха-ха! Мы еще наговоримся, а теперь я
немного не по себе, я взволнована и… кажется, у меня истерика. Но наконец-то, наконец-то даст он и мне жить на свете!
От Анны Андреевны я домой не вернулся, потому что в воспаленной голове моей вдруг промелькнуло воспоминание о трактире на канаве, в который Андрей Петрович имел обыкновение заходить в иные мрачные свои часы. Обрадовавшись догадке, я мигом побежал туда; был уже четвертый час и смеркалось. В трактире известили, что он приходил: «Побывали
немного и ушли, а
может, и еще придут». Я вдруг изо всей силы решился ожидать его и велел подать себе обедать; по крайней мере являлась надежда.
Я стал в ванну, под дождь, дернул за снурок — воды нет; еще — все нет; я дернул из всей
мочи — на меня упало пять капель счетом, четыре скоро, одна за другой, пятая
немного погодя, шестая показалась и повисла.
Как ни холодно, ни тесно было нам, но и это путешествие, с маленькими лишениями и неудобствами, имело свою занимательность,
может быть, потому, что вносило хоть
немного разнообразия в наши монотонные дни.
Он ожидал, кажется, увидеть богатырей, а
может быть, людей
немного зверской наружности и удивился, когда узнал, что Гошкевич занимается тоже геологией, что у нас много ученых, есть литература.
Каждый день прощаюсь я с здешними берегами, поверяю свои впечатления, как скупой поверяет втихомолку каждый спрятанный грош. Дешевы мои наблюдения,
немного выношу я отсюда,
может быть отчасти и потому, что ехал не сюда, что тороплюсь все дальше. Я даже боюсь слишком вглядываться, чтоб не осталось сору в памяти. Я охотно расстаюсь с этим всемирным рынком и с картиной суеты и движения, с колоритом дыма, угля, пара и копоти. Боюсь, что образ современного англичанина долго будет мешать другим образам…
Платя за нерасположение нерасположением, что было не совсем по-христиански, пастор,
может быть,
немного преувеличивал миньятюрные пороки этих пигмеев.
Сегодня, 19-го, явились опять двое, и, между прочим, Ойе-Саброски, «с маленькой просьбой от губернатора, — сказали они, — завтра, 20-го, поедет князь Чикузен или Цикузен, от одной пристани к другой в проливе, смотреть свои казармы и войска, так не
может ли корвет
немного отодвинуться в сторону, потому что князя будут сопровождать до ста лодок, так им трудно будет проехать».
К десерту подали бананы; некоторые любят их, некоторые любят их, я не
могу есть: они мучнисты, приторны, напоминают
немного пряники на сусле.
Немногие из них
могли похвастать зеленою верхушкой или скатом, а у большей части были одинаково выветрившиеся, серые бока, которые разнообразились у одной — рытвиной, у другой — горбом, у третьей — отвесным обрывом.