Неточные совпадения
Да и так ли еще: сколь многие из этих избранников, из
могучих, которые могли бы стать избранниками, устали наконец, ожидая тебя, и понесли и еще понесут силы духа своего и жар
сердца своего на иную ниву и кончат тем, что на тебя же и воздвигнут свободное знамя свое.
Старик слушал и ждал. Он больше, чем кто-нибудь другой в этой толпе, понимал живую драму этих звуков. Ему казалось, что эта
могучая импровизация, так свободно льющаяся из души музыканта, вдруг оборвется, как прежде, тревожным, болезненным вопросом, который откроет новую рану в душе его слепого питомца. Но звуки росли, крепли, полнели, становились все более и более властными, захватывали
сердце объединенной и замиравшей толпы.
Он сжал ее маленькую руку в своей. Ему казалось странным, что ее тихое ответное пожатие так непохоже на прежние: слабое движение ее маленьких пальцев отражалось теперь в глубине его
сердца. Вообще, кроме прежней Эвелины, друга его детства, теперь он чувствовал в ней еще какую-то другую, новую девушку. Сам он показался себе
могучим и сильным, а она представилась плачущей и слабой. Тогда, под влиянием глубокой нежности, он привлек ее одною рукой, а другою стал гладить ее шелковистые волосы.
Нужно иметь гениально светлую голову, младенчески непорочное
сердце и титанически
могучую волю, чтобы иметь решимость выступить на практическую, действительную борьбу с окружающей средою, нелепость которой способствует только развитию эгоистических чувств и вероломных стремлений во всякой живой и деятельной натуре.
Весною поют на деревьях птички; молодостью, эти самые птички поселяются на постоянное жительство в
сердце человека и поют там самые радостные свои песни; весною, солнышко посылает на землю животворные лучи свои, как бы вытягивая из недр ее всю ее роскошь, все ее сокровища; молодостью, это самое солнышко просветляет все существо человека, оно, так сказать, поселяется в нем и пробуждает к жизни и деятельности все те богатства, которые скрыты глубоко в незримых тайниках души; весною, ключи выбрасывают из недр земли лучшие,
могучие струи свои; молодостью, ключи эти, не умолкая, кипят в жилах, во всем организме человека; они вечно зовут его, вечно порывают вперед и вперед…
В толпе
могучих сыновей,
С друзьями, в гриднице высокой
Владимир-солнце пировал;
Меньшую дочь он выдавал
За князя храброго Руслана
И мед из тяжкого стакана
За их здоровье выпивал.
Не скоро ели предки наши,
Не скоро двигались кругом
Ковши, серебряные чаши
С кипящим пивом и вином.
Они веселье в
сердце лили,
Шипела пена по краям,
Их важно чашники носили
И низко кланялись гостям.
Но в это время вещий Финн,
Духов
могучий властелин,
В своей пустыне безмятежной
С спокойным
сердцем ожидал,
Чтоб день судьбины неизбежной,
Давно предвиденный, восстал.
И вот его
сердце вспыхнуло огнем желания спасти их, вывести на легкий путь, и тогда в его очах засверкали лучи того
могучего огня…
Гордей Евстратыч сначала улыбался, а потом, опустив голову, крепко о чем-то задумался. Феня с замиравшим
сердцем ждала, что он ей ответит, и со страхом смотрела на эту красивую старческой сановитой красотой голову. Поправив спустившиеся на глаза волосы, Гордей Евстратыч вздохнул как-то всей своей
могучей грудью и, не глядя на Феню, заговорил таким тихим голосом, точно он сам боялся теперь своей собеседницы. В первую минуту Фене показалось, что это говорит совсем не Гордей Евстратыч, а кто другой.
Бойкая и красивая, с светло-русой головкой и
могучей грудью, эта девушка изнывала под напором жизненных сил, она дурачилась и бесилась, как говорила Татьяна Власьевна, не зная устали, хотя
сердце у ней было доброе и отходчивое.
Огнём отваги запылало… его мужественное
сердце, он наклонил копьё и с громким криком помчался вперёд, приш…порив коня, и со всей своей
могучей силой ударил в ворота.
Никакая доброта
сердца, никакая благонамеренность, никакая прозорливость теоретическая не помогли бы Петру, если бы у него не было этого
могучего характера, высказывавшегося часто неровно, порывисто, бурно, но всегда подвигавшего дело вперед решительным, смелым толчком.
Этого уж никак не следовало делать! Спаси бог, будучи в море, предупреждать события или радоваться успеху, не дойдя до берега. И старая таинственная примета тотчас же оправдалась на Ване Андруцаки. Он уже видел не более как в полуаршине от поверхности воды острую, утлую костистую морду и, сдерживая бурное трепетание
сердца, уже готовился подвести ее к борту, как вдруг…
могучий хвост рыбы плеснул сверх волны, и белуга стремительно понеслась вниз, увлекая за собою веревку и крючки.
Новые убеждения, многообъемлющие и великие, не успели еще принести плода; первые листы, почки пророчат
могучие цветы, но этих цветов нет, и они чужды
сердцу.
Постепенно увеличивая ход и пробегая вдоль трибуны, Изумруд чувствовал, как тысяча глаз неотступно провожала его, и он ясно понимал, что эти глаза ждут от него быстрых движений, полного напряжения сил,
могучего биения
сердца, — и это понимание сообщало его мускулам и счастливую легкость, и кокетливую сжатость.
Всё та же ржавчина недоумения пред жизнью и яд дум о ней разъедали
могучую фигуру, рожденную, к ее несчастью, с чутким
сердцем.
И
сердце Дуни покорилось;
Его сковал
могучий взор…
Ей дома целу ночь всё снилось
Бряцанье сабли или шпор.
Поутру, встав часу в девятом,
Садится в шлафоре измятом
Она за вечную канву —
Всё тот же сон и наяву.
По службе занят муж ревнивый,
Она одна — разгул мечтам!
Вдруг дверью стукнули. «Кто там?
Андрюшка! Ах, тюлень ленивый!..»
Вот чей-то шаг — и перед ней
Явился… только не Андрей.
Старик обхватил ее
могучими руками и почти сдавил на груди своей. Но когда она спрятала у
сердца его свою голову, таким обнаженным, бесстыдным смехом засмеялась каждая черточка на лице старика, что ужасом обдало весь состав Ордынова. Обман, расчет, холодное, ревнивое тиранство и ужас над бедным, разорванным
сердцем — вот что понял он в этом бесстыдно не таившемся более смехе…
Голос то возвышался, то опадал, судорожно замирая, словно тая про себя и нежно лелея свою же мятежную муку ненасытимого, сдавленного желания, безвыходно затаенного в тоскующем
сердце; то снова разливался соловьиною трелью и, весь дрожа, пламенея уже несдержимою страстию, разливался в целое море восторгов, в море
могучих, беспредельных, как первый миг блаженства любви, звуков.
Даже Кузьма Косяк, новый засыпка, орловец, зубоскал и задира, молодой парень,
могучий, с весёлыми и синими глазами и ровным рядом мелких белых зубов, всегда оскаленных задорной улыбкой, — даже этот Кузьма, с которым всегда было за что всласть поругаться, стал почтителен и услужлив; песен, на которые был большой мастер, больше не пел, меткими прибаутками во все стороны не сыпал, и Тихон Павлович, замечая за ним всё это, недовольно думал про себя: «Хорош, видно, я, чёрт, стал!» И, думая так, всё более подчинялся чему-то, неотвязно сосавшему его
сердце.
Но хмурился недовольно Меркулов; в
могучих и широких звуках он слышал голос холодной и жестокой меди, и не было в них того, что так нужно было его долго ждавшему, ненасытно жаждавшему
сердцу.
— Отзовись, неведомый! — гудел и надрывался дрожащий колокол. — Отзовись,
могучий и жалостливый! Взгляни на прекрасную землю: печальна она, как вдовица, и плачут ее голодные, обиженные дети. Каждый день всходит над землей солнце и в радости совершает круг свой, но весь великий свет его не может рассеять великой тьмы, которой полно страдающее
сердце человека. Потеряна правда жизни, и во лжи задыхаются несчастные дети прекрасной земли. Отзовись, неведомый! Отзовись,
могучий и жалостливый!
Он вздрогнул, и
сердце его как будто облилось в это мгновение горячим ключом крови, вдруг вскипевшей от прилива какого-то
могучего, но доселе не знакомого ему ощущения.
И прямо рассеченной губой он упал на землю — и затих в порыве немого горя. Лицо его мягко и нежно щекотала молодая трава; густой, успокаивающий запах подымался от сырой земли, и была в ней
могучая сила и страстный призыв к жизни. Как вековечная мать, земля принимала в свои объятия грешного сына и теплом, любовью и надеждой поила его страдающее
сердце.
Ее супруг, грозный,
могучий царь Золотой Орды, часто к ней приезжал из Сарая, самые важные только дела заставляли его с печалью на
сердце покидать роскошный дворец Хорасанской Звезды.
Бедным, запоздавшим на свете русским вольтерьянцем, очевидно, совсем овладела шарлатанская клика его жены, и Бодростин плясал под ее дудку: он более получаса читал пред Синтяниной похвальное слово Глафире Васильевне, расточал всякие похвалы ее уму и
сердцу; укорял себя за несправедливости к ней в прешедшем и благоговейно изумлялся
могучим силам спиритского учения, сделавшего Глафиру столь образцово-нравственною, что равной ей теперь как бы и не было на свете.
«Сильный, Державный, царствуй на славу…» подхватили сотни дружных голосов, и
могучей волной разлился по улице хорошо знакомый каждому русскому
сердцу национальный гимн.
— Наше маленькое королевство счастливо иметь такую великодушную и
могучую сестру, дорогую каждому нашему сербскому
сердцу — Россию.
— Что и говорить. Живио им, братцы! Скричим им живио! Всей артелью скричим, — подхватывает третий… И прежде, нежели могла этого ждать стоявшая y окна Милица,
могучие перекаты «живио», этого родного её
сердцу сербского ура, огласили улицы…
— Крик
могучий, крик пернатый… я в своем
сердце ощутил… Крик ужасный, крик… неясный… я из себя испустил… Кхе-кхе-кхе! Как хорошо вышло!
— Ты
могучий и сильный волшебник, — произнес с поклоном солдат Иван, — ты все можешь сделать. Ты можешь дать
сердце моему королю! Дай его, Гай, Дуль-Дулю и возьми от меня что только ни пожелаешь.
— Глупый, глупый солдат! — произнес чародей. — Что я могу взять от тебя, когда я самый
могучий волшебник в мире и все у меня есть?
Сердце, предназначенное волшебницами для Дуль-Дуля, у меня. Но я его не отдам так легко. Впрочем, — прибавил Гай, — я дам тебе это
сердце, если ты мне дашь вырезать свое человеческое
сердце из твоей груди. Согласен?
— Батюшка ты наш! — послышались возгласы толпы. — Не стало тебя, судии, голоса, вождя души нашей! Хоть бы дали проститься, наглядеться на тебя напоследок, послушать хоть еще разочек голоса твоего громкого, заливчатого, что мирил, судил нас, вливал мужество в
сердца и славил Новгород великим, сильным,
могучим во все концы земли русской и иноземной. Еще хоть бы разочек затрепетало
сердце, слушая тебя, и замерло, онемело, как и ты теперь.
— Прямой сокол, — заметил, глядя ему вслед старик, — ретивое у него доброе, горячо предан родине… Кабы в стадо его не мешались бы козлы да овцы паршивые, да кабы не щипала его молодецкое
сердце зазнобушка, — он бы и сатану добыл, он бы и ему перехватил горло
могучей рукой так же легко, как сдернул бы с нее широкую варежку.
Между тем боярин наяву и во сне сражается с орлом. Исчислены все случаи нападения со стороны царя птиц, изучены все меры защиты против него, все способы его уничтожить. Мамон ладил и с медведями; мохнатый не чета птице, хоть и державной, а не один миша лег под его ловкою и
могучею рукой. Он заранее торжествует победу над орлом и над Хабаром. Грудь его ширится от радостных поисков,
сердце растет.
Навсегда врезались в ее памяти и
сердце бегущие мутные води, готовые разом поглотить четырех человек, и вставший из среды их статный мужчина, который, как бы
могучий кормчий, схватил руль погибавшего в волнах судна и разом вынес его из опасности.
Правда, король казался очень маленьким, тщедушным, невзрачным среди высоких, рослых, толстых придворных, окружавших трон, но все эти придворные так низко и почтительно наклонили свои головы, когда он, король, поднялся на трон, что
сердце короля затрепетало от радости. Он понял разом, что судьба услышала его желание и сделала его
могучим властителем страны.
— Батюшка ты наш! — послышались возгласы толпы: — Не стало, тебя, судии, голоса, вождя, души нашей! Хоть бы дали проститься, наглядеться на тебя напоследок, послушать хоть еще разочек голоса твоего громкого, заливистого, что мирил и судил нас, вливал мужество в
сердца и славил Новгород великий, сильный и
могучий во все концы земли русской и иноземной. Еще бы раз затрепетало
сердце, слушая тебя, и замерло бы, онемело, как и ты теперь.
Прошло оно через все умы и
сердца, уже исчезнувшие из мира и еще живые, и оттого стало оно таким повелительным и
могучим.