Снова из-за стены вырвалось черное чудовище и, сдержанное
могучей властью, остановило, вздрагивая, свой стремительный бег. Находя друг на друга и треща и скрипя тормозами, проползали вагоны и остановились с глухим стуком. Стало тихо, и только шипел воздух, выходя из тормозных труб.
Неточные совпадения
И грозно объемлет меня
могучее пространство, страшною силою отразясь во глубине моей; неестественной
властью осветились мои очи: у! какая сверкающая, чудная, незнакомая земле даль!
Купец Смельков, по определению товарища прокурора, был тип
могучего, нетронутого русского человека с его широкой натурой, который, вследствие своей доверчивости и великодушия, пал жертвою глубоко развращенных личностей, во
власть которых он попал.
Но в католичестве есть и другая сторона, сторона
могучей воли и
власти, руководящая безволием и бессилием.
Но сильна, о
могучая, вечная
власть первой любви! О, незабываемая сладость милого имени! Рука бывшей, но еще не умершей любви двигала пером юноши, и он в инициалах, точно лунатик, бессознательно поставил вместо буквы «О» букву «Ю». Так и было оттиснуто в типографии.
Лиза чуть-чуть было привстала, но тотчас же опять опустилась на место, даже не обратив должного внимания на взвизг своей матери, но не от «строптивости характера», а потому что, очевидно, вся была под
властью какого-то другого
могучего впечатления.
Пел он редко, но
власть его буйных песен была всегда одинаково неотразима и победна; как бы тяжело ни были настроены люди, он поднимал и зажигал их, все напрягались, становясь в жарком слиянии сил
могучим органом.
Пока классицизм и романтизм воевали, один, обращая мир в античную форму, другой — в рыцарство, возрастало более и более нечто сильное,
могучее; оно прошло между ними, и они не узнали властителя по царственному виду его; оно оперлось одним локтем на классиков, другим на романтиков и стало выше их — как «
власть имущее»; признало тех и других и отреклось от них обоих: это была внутренняя мысль, живая Психея современного нам мира.
Владимир Иваныч. Очень возможно-с! Мы обыкновенно смелы и деспотичны только против слабых. У нас есть, конечно,
власть, чины, кресты, которые мы раздаем; а у вас есть другая сила и вряд ли не более
могучая, чем наша: это печать, и в руках ваших, некоторым образом, общественное мнение.
Он — бог весны, бог радости и избытка сил; вокруг него в ликовании толпятся гении природы — сатиры, кентавры и нимфы; сам великий Пан отказывается от самостоятельной
власти над миром и смиренно вступает в свиту
могучего бога.
Нет, Сергей Васильевич, вы так же, как и я, уж целиком находитесь во
власти могучего «невидимого».
— И сколько над душою стоит других духов —
могучих, темных, обольстительных. Куда до них французскому чертенку! И всем им —
власть. И вам только страшно, больше ничего?
Царь, удрученный результатом допроса ведуний, воочию разрушившим его горделивую мечту о том, что он, представитель
власти от Бога, в торжественные минуты праведного суда,
могучим словом своим, как глаголом божества, разрушающим чары, может дать силу воле разорвать узы языка, связанные нечистым, теперь пришел в уме своем к другому роковому для него решению, что «царь тоже человек и смертный», и эта мысль погрузила его душу в состояние тяжелого нравственного страданья.
Словно сам строгий закон причинности не имел
власти над этой простой и фантастической жизнью: так неожиданно, так шутовски нелепо сцеплялись в ней маленький грех и большое страдание, крепкая, стихийная воля к такому же стихийному,
могучему творчеству — и уродливое прозябание где-то на границе между жизнью и смертью.