Неточные совпадения
Он так часто старался уверить других в том, что он существо, не созданное для
мира, обреченное каким-то тайным
страданиям, что он сам почти в этом уверился.
— Всегда были — и будут — люди, которые, чувствуя себя неспособными сопротивляться насилию над их внутренним
миром, — сами идут встречу судьбе своей, сами отдают себя в жертву. Это имеет свой термин — мазохизм, и это создает садистов, людей, которым
страдание других — приятно. В грубой схеме садисты и мазохисты — два основных типа людей.
Ему доступны были наслаждения высоких помыслов; он не чужд был всеобщих человеческих скорбей. Он горько в глубине души плакал в иную пору над бедствиями человечества, испытывал безвестные, безыменные
страдания, и тоску, и стремление куда-то вдаль, туда, вероятно, в тот
мир, куда увлекал его, бывало, Штольц…
Она в первую минуту вспомнила смутно о том новом чудном
мире чувств и мыслей, который открыт был ей прелестным юношей, любившим ее и любимым ею, и потом об его непонятной жестокости и целом ряде унижений,
страданий, которые последовали за этим волшебным счастьем и вытекали из него.
«Да, совсем новый, другой, новый
мир», думал Нехлюдов, глядя на эти сухие, мускулистые члены, грубые домодельные одежды и загорелые, ласковые и измученные лица и чувствуя себя со всех сторон окруженным совсем новыми людьми с их серьезными интересами, радостями и
страданиями настоящей трудовой и человеческой жизни.
Понимание действия Промысла Бога в этом
мире зла и
страдания должно быть переоценено.
Она вечно печалуется о горе и
страдании народа и всего
мира, и мука ее не знает утоления.
Как связать это с торжеством в
мире зла и
страданием?
Я думал, что
мир приближается путем страшных жертв и
страданий к решению всемирно-исторической проблемы Востока и Запада и что России выпадет в этом решении центральная роль.
Но христианское мессианское сознание народа может быть исключительно жертвенным сознанием, сознанием призванности народа послужить
миру и всем народам
мира делу их избавления от зла и
страдания.
И заметьте, что это отрешение от
мира сего вовсе не ограничивалось университетским курсом и двумя-тремя годами юности. Лучшие люди круга Станкевича умерли; другие остались, какими были, до нынешнего дня. Бойцом и нищим пал, изнуренный трудом и
страданиями, Белинский. Проповедуя науку и гуманность, умер, идучи на свою кафедру, Грановский. Боткин не сделался в самом деле купцом… Никто из них не отличился по службе.
Ни вас, друзья мои, ни того ясного, славного времени я не дам в обиду; я об нем вспоминаю более чем с любовью, — чуть ли не с завистью. Мы не были похожи на изнуренных монахов Зурбарана, мы не плакали о грехах
мира сего — мы только сочувствовали его
страданиям и с улыбкой были готовы кой на что, не наводя тоски предвкушением своей будущей жертвы. Вечно угрюмые постники мне всегда подозрительны; если они не притворяются, у них или ум, или желудок расстроен.
И опять с необыкновенной остротой стоит передо мной вопрос, подлинно ли реален, первичен ли этот падший
мир, в котором вечно торжествует зло и посылаются людям непомерные
страдания?
Более всего меня всегда мучила проблема оправдания Бога перед непомерными
страданиями мира.
Нельзя принять Бога, если Бог сам не принимает на себя
страданий мира и людей, если Он не есть Бог жертвенный.
Отношение между любовью эротической и любовью каритативной, между любовью восходящей, притяжением красоты и высоты, и любовью нисходящей, притяжением
страдания и горя в этом низинном
мире, есть огромная и трудная тема.
Единственным серьезным аргументом атеизма является трудность примирить существование всемогущего и всеблагого Бога со злом и
страданиями мира.
Радость, впрочем, для меня всегда была отравлена мыслью о смерти, о
страдании людей, о несправедливости жизни в этом
мире, о кратковременности и непрочности всего.
Зло и
страдание, ад в этом времени и этом
мире обличает недостаточность и неокончательность этого
мира и неизбежность существования иного
мира и Бога.
В это время
мир уже приближался к страшной мировой войне, которая открывает эру катастроф, несчастий и
страданий, которым не видно конца.
Отсутствие
страдания в этом
мире вело бы к довольству этим
миром, как окончательным.
Можно ли согласиться на сотворение
мира, если в
мире этом будет невинное
страдание, невинное
страдание хотя бы одного ребенка?
Творец этого
мира не может быть добрым, потому что
мир полон
страданий,
страданий невинных.
С одной стороны, он не мог примириться с
миром, основанным на
страдании, и
страдании невинном.
Нужно организовать иное управление
миром, управление человеком, при котором не будет невыносимых
страданий, человек человеку будет не волком, а братом.
Мир может прийти к высшей гармонии, к всеобщему примирению, но это не искупит невинных
страданий прошлого.
С одной стороны, он до глубины проникнут человечностью, его сострадательность бесконечна, и он понимает бунт против Бога, основанный на невозможности выносить
страдания мира.
Великие русские писатели XIX в. будут творить не от радостного творческого избытка, а от жажды спасения народа, человечества и всего
мира, от печалования и
страдания о неправде и рабстве человека.
Зло и
страдание мира не мешали Вл. Соловьеву в этот период видеть богочеловеческий процесс развития.
Для Достоевского вопрос этот решается свободой, как основой
мира, и Христом, т. е. принятием на себя
страданий мира самим Богом.
С другой стороны, он не принимает
мира, который хотел бы создать «эвклидов ум», т. е.
мир без
страданий, но и без борьбы.
История
мира есть история страдальческая, но смысл
мира в исходе из
страдания, т. е. в победе над злом.
Страдание не есть самое прекрасное в
мире, так как еще прекраснее будет творческое блаженство.
В самом факте большого
страдания никакой заслуги не было и не было бы ничего спасительного для
мира.
Неполнота христианского религиозного сознания, неспособность его победить
мир привели к
страданиям нового человека, новым
страданиям, неведомым старине.
Нужно принять всю полноту жизни, не бежать трусливо от
страданий мира, но принять эту тяжесть
мира для победы, для завоевания окончательного блаженства.
Но достоинство человека и цель его жизни находится по ту сторону
страдания и наслаждения, неудовлетворенности и удовлетворения, отрицания этого чувственного
мира или утверждения его.
Но Голгофское
страдание Христа было победное, божественно-активное; оно вырывало из
мира корень
страдания, уготовляло воскресение.
Страдание христианских святых было активно, а не пассивно: они бросали вызов законам природы, они побеждали самые сильные
страдания мира, так как находили источник высшего бытия, перед которым всякое
страдание ничтожно.
Святые аскеты должны были бросить вызов естественному порядку природы, должны были совершить свой индивидуальный опыт победы над источником зла, опыт активного, а не пассивного
страдания, чтоб история
мира могла продолжиться и завершиться.
Христос принял на себя все
страдания мира — последствия греха, чтобы победить их в корне, искупить грех и тем сделать зло бессильным над судьбой
мира и человека.
Страдания умиравшего древнего
мира привели к религиозному опыту христианства; пассивные
страдания перешли в активные, победные
страдания.
Сознание, освобожденное от гипнотической власти обожествленного
страдания, увидит, что сущность
мира не есть
страдание и сущность любви не есть только сострадание.
Если зло и
страдания жизни, смерть и ужас бытия не являются результатом предмирного преступления богоотступничества, великого греха всего творения, свободного избрания злого пути, если нет коллективной ответственности всего творения за зло
мира, нет круговой поруки, то теодицея [Теодицеей называется проблема оправдания Бога, но само это словосочетание вызывает возражение.
Страдание, которым полон
мир, есть уже последствие до
мира содеянного зла, результат греха.
Не страдать как можно больше, а побеждать радостью и предчувствием блаженства даже самые сильные, самые нестерпимые
страдания этого
мира — вот христианский идеал.
Страдание потому так страшно, что оно всегда есть знак того, что в
мире совершилось преступление.
Умрете, но ваших
страданий рассказ
Поймется живыми сердцами,
И заполночь правнуки ваши о вас
Беседы не кончат с друзьями.
Они им покажут, вздохнув от души,
Черты незабвенные ваши,
И в память прабабки, погибшей в глуши,
Осушатся полные чаши!..
Пускай долговечнее мрамор могил,
Чем крест деревянный в пустыне,
Но
мир Долгорукой еще не забыл,
А Бирона нет и в помине.
Она томилась, рвалась, выплакала все глаза, отстояла колени, молясь теплой заступнице
мира холодного, просила ее спасти его и дать ей силы совладать с
страданием вечной разлуки и через два месяца стала навещать старую знакомую своей матери, инокиню Серафиму, через полгода совсем переселилась к ней, а еще через полгода, несмотря ни на просьбы и заклинания семейства, ни на угрозы брата похитить ее из монастыря силою, сделалась сестрою Агниею.
Ей было все равно, благоденствует ли этот
мир или изнывает в безысходных
страданиях: ей и в голову не приходило когда-нибудь помогать этим
страданиям.