Половодов охотно отвечал на все вопросы
милого дядюшки, но этот родственный обыск снова немного покоробил его, и он опять подозрительно посмотрел на дядюшку; но прежнего смешного дядюшки для Половодова уже не существовало, а был другой, совершенно новый человек, который возбуждал в Половодове чувство удивления и уважения.
Неточные совпадения
— Мозги-то все сильнее чешутся. Тут явился Исайя пророк, вроде твоего
дядюшки, уговаривает:
милые дети, будьте героями, прогоните царя.
— Ах,
милый! ах, родной! да какой же ты большой! — восклицала она, обнимая меня своими коротенькими руками, — да, никак, ты уж в ученье, что на тебе мундирчик надет! А вот и Сашенька моя. Ишь ведь старушкой оделась, а все оттого, что уж очень навстречу спешила… Поцелуйтесь, родные! племянница ведь она твоя! Поиграйте вместе, побегайте ужо,
дядюшка с племянницей.
—
Помилуйте,
дядюшка, неужели вы думаете, что я…
—
Помилуйте,
дядюшка! рассмотрите, что он делает…
—
Помилуйте,
дядюшка, если вы не уймете этого дурака, ведь он… Слышите, до чего он добирается? Фалалей что-нибудь соврет, уверяю вас… — шепнул я дяде, который потерялся и не знал, на что решиться.
—
Помилуйте,
дядюшка, — сказал я полушепотом, — да ведь это просто дурак, набитый дурак!
— Я видел только,
дядюшка, что вы ее любите так, как больше любить нельзя: любите и между тем сами про это не знаете.
Помилуйте! выписываете меня, хотите женить меня на ней, единственно для того, чтобы она вам стала племянницей и чтоб иметь ее всегда при себе…
—
Помилуйте,
дядюшка, напротив, с кем же это случается?
—
Помилуйте,
дядюшка, а французский-то язык?
Юсов. Что ж, дядюшка-то глупее вас? А, глупее? Меньше вас понимает в жизни? Да ведь это курам на смех. Ведь этак вы когда-нибудь уморите со смеху.
Помилуйте, пощадите, у меня семейство.
— Га! — закричал хозяин. —
Дядюшка Федор Тимофеич! Дорогая тетушка!
Милые родственники, черт бы вас взял!
— Лорд Байрон,
дядюшка!
помилуйте,
дядюшка, что вы?
— Я,
дядюшка?
Помилуйте, что вы! — восклицает Павел Александрович.
— О,
помилуйте,
дядюшка! неужели вы меня считаете способным на такую низость! — вскричал Мозгляков, желая угодить старику для… дальнейших целей.
—
Помилуйте,
дядюшка, неужели, — говорит, — я не понимаю священной обязанности сына!
— Ах, — говорит, —
дядюшка, как же это возможно? В этакой грязи принять начальника губернии… Это неприлично, невежливо. Я хочу его просить остановиться у меня. Человек он мне знакомый, очень
милый, и вам, — говорит, —
дядюшка, будет не лишнее; все-таки у родного племянника остановится.
—
Помилуйте,
дядюшка, — говорит, — напротив, мне это очень приятно; это показывает, что вы не утратили еще ко мне вашего родственного расположения, которым я всегда так дорожил и ценил.
—
Помилуйте,
дядюшка, — возражает он мне, — да вы рассудите: лошади все кровные, одна другой вершком ни выше, ни ниже, масть в масть; а как съезжены, вы посмотрели бы! Мне вчера только привели их, сегодня я заложил и поехал. Поверьте мне, говорит,
дядюшка, я кавалерист и в лошадях знаток; стоит мне только эту четверку в Москву свести, я за нее меньше четырех тысяч серебром не возьму.
— Она бы вам ответила, как одному из моих приятелей: «Приходите тогда, мой
милый, когда у вас умрет
дядюшка!»
— Но,
милая княжна, — кротко и убедительно говорила Анна Михайловна, заступая дорогу от спальни и не пуская княжну, — не будет ли это слишком тяжело для бедного
дядюшки в такие минуты, когда ему нужен отдых? В такие минуты разговор о мирском, когда его душа уже приготовлена…
— Ah, chère, je ne vous reconnaissais pas, [Ах,
милая, я вас и не узнала,] — с счастливою улыбкой сказала Анна Михайловна, легкою иноходью подходя к племяннице графа. — Je viens d’arriver et je suis à vous pour vous aider à soigner mon oncle, J’imagine, combien vous avez souffert, [Я приехала помогать вам ходить за
дядюшкой. Воображаю, как вы настрадались.] — прибавила она, с участием закатывая глаза.