Неточные совпадения
Ваше превосходительство! — вдруг завопила она раздирающим воплем и залившись слезами, — защитите сирот! Зная хлеб-соль покойного Семена Захарыча!.. Можно даже сказать аристократического!.. Г’а! — вздрогнула она, вдруг опамятовавшись и с каким-то ужасом всех осматривая, но тотчас узнала
Соню. —
Соня,
Соня! — проговорила она кротко и ласково, как бы удивившись, что видит ее перед собой, —
Соня,
милая, и ты здесь?
Соня. Нет,
милый дедушка, право, я не забуду вас! Вы такой простой, хороший! А я так люблю простых людей! Но… вы не видали маму мою?
Соня. Нет, мы посидим… Ты в меланхолии, мамашка?
Милая моя мамашка! Садись… вот так. Дай мне обнять тебя… вот так… Ну, говори теперь, что с тобой?
Астров(смеясь). Хитрая! Положим,
Соня страдает, я охотно допускаю, но к чему этот ваш допрос? (Мешая ей говорить, живо.) Позвольте, не делайте удивленного лица, вы отлично знаете, зачем я бываю здесь каждый день… Зачем и ради кого бываю, это вы отлично знаете. Хищница
милая, не смотрите на меня так, я старый воробей…
Жизнь шла вяло. Получил два письма от
Сони. Получил, прочел ее
милую болтовню об институтских порядках, о том, что она читает потихоньку от аргусовских очей классных дам, и присоединил к пачке прежних писем, обвязанных розовой ленточкой. Я завел эту ленточку еще лет пятнадцати и до сих пор не мог решиться выбросить ее. Да и зачем было выбрасывать? Кому она мешала? Но что сказал бы Бессонов, увидя это доказательство моей сентиментальности?
—
Милая моя, — тихо произнесла тетя
Соня, — зачем же ты читаешь нам, в каком цирке, в какой день, какого числа; все это мы уже знаем; читай лучше дальше: в чем будет заключаться представление…
Елена Андреевна. Эти две недели я прожила у Ильи Ильича… Что вы на меня так смотрите? Ну, здравствуйте… Я сидела у окна и все слышала. (Обнимает
Соню.) Давайте мириться. Здравствуй,
милая девочка… Мир и согласие!
Юля (целуя
Соню).
Милая!
Милая!
Соня. Я сама хотела… (Обнимает ее.)
Милая!
—
Соня, у тебя клюет! — взвизгнула тетя. —
Милая, у тебя клюет!
—
Соня, Сонечка… дорогая моя женщина! — забормотал он, мешая ей говорить. —
Милая моя, хорошая!
— Как видно, Nicolas! — сказал голос
Сони. — Николай оглянулся на
Соню и пригнулся, чтобы ближе рассмотреть ее лицо. Какое-то совсем новое,
милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
Прочтя письмо, Наташа села к письменному столу, чтобы написать ответ: «Chère princesse», [
Милая княжна,] быстро, механически написала она и остановилась. «Что́ ж дальше могла написать она после всего того, что́ было вчера? Да, да, всё это было, и теперь уж всё другое», думала она, сидя над начатым письмом. «Надо отказать ему? Неужели надо? Это ужасно!»… И чтобы не думать этих страшных мыслей, она пошла к
Соне и с ней вместе стала разбирать узоры.
— Ты,
Соня, не плачь, голубчик
милый, душенька,
Соня.
— Ну, хорошо, хорошо, уж там видно будет, я ли тебя не знаю или ты сам себя не знаешь. Только я сказала, что у меня на душе было; послушаешь меня — хорошо. Вот теперь и о Сереже поговорим. Какой он у тебя? — «Он мне не очень понравился», — хотела было сказать она, но сказала только: — Он на мать похож, две капли воды. Вот
Соня твоя так мне очень понравилась, очень…
милое такое что-то, открытое.
Милая. Где она, Сонюшка? Да, я и забыла.
Она упрекала себя за то, но не могла не ворчать, не придираться к
Соне, часто без причины останавливая ее, называя ее «вы», и «моя
милая».
— Господи,
помилуй нас, — твердила она, отыскивая дочь.
Соня сказала, что Наташа в спальне. Наташа сидела на своей кровати, бледная, с сухими глазами, смотрела на образа и, быстро крестясь, шептала что-то. Увидав мать, она вскочила и бросилась к ней.