Неточные совпадения
Мыльников удрученно молчал и чесал затылок. Эх, кабы не водочка!.. Петр Васильич тоже находился в удрученном настроении. Он вздыхал и все посматривал на
Марью. Она по-своему истолковала это настроение
милых родственников и, когда вечером вернулся с работы Семеныч, выставила полуштоф водки с закуской из сушеной рыбы и каких-то грибов.
Обнимая добрую
Марью Александровну и
милую Нину, прошу передать это письмо Наталье Дмитриевне Ф.
— Герои романа французской писательницы
Мари Коттен (1770—1807): «Матильда или Воспоминания, касающиеся истории Крестовых походов».], о странном трепете Жозефины, когда она, бесчувственная, лежала на руках адъютанта, уносившего ее после объявления ей Наполеоном развода; но так как во всем этом весьма мало осязаемого, а женщины, вряд ли еще не более мужчин, склонны в чем бы то ни было реализировать свое чувство (ну, хоть подушку шерстями начнет вышивать для
милого), — так и княгиня наконец начала чувствовать необходимую потребность наполнить чем-нибудь эту пустоту.
— Друг мой,
помилуй, я всего у них в первый раз, и даже сегодня разбранился с
Мари окончательно.
— Помилуйте-с… на что же-с! Павел Иваныч! Павел Иваныч! побереги, брат,
Марью Матвевну, покуда я в питейный за пивом сбегаю!
Наташа(вздыхает).
Милая Маша, к чему употреблять в разговоре такие выражения? При твоей прекрасной наружности в приличном светском обществе ты, я тебе прямо скажу, была бы просто очаровательна, если бы не эти твои слова. Je vous prie pardonnez moi, Marie, mais vous avez des manières un peu grossières. [Прошу извинить меня,
Мари, но у вас несколько грубые манеры (фр.).]
«Какое
милое существо, а в каком дурацком семействе родилось!» — подумал про себя Сергей Петрович, глядя на хорошенькую
Мари, танцующую с третьим офицером. Осмотрев внимательно ее роскошный стан, ее пухленькие ручки и, наконец, заметив довольно таинственные и много говорящие взгляды, он не выдержал, подошел к ней и позвал ее на кадриль.
Иван Михайлович(целует, прослезившись,
Марью Васильевну).Ну,
милая, поздравляю. Дожили-таки мы с тобой до радости.
«Нет, уж это что ж такое!.. И меня, значит, резать?.. Да за что же меня-то?
Помилуйте!» — поднялся говор с разных концов и слоев этого общества. «Нет уж, воля ваша, а это сумбур какой-то!.. Это, значит, я моего Ваничку да Надюшу в Воспитательный сбрось, а мою
Марью Ивановну в люпанар отведи? Да за что же так?.. Разве Марье Ивановне в люпанаре-то лучше будет?»
— Кажется, немножко понимаю, а впрочем, там много, что мне не по уму, — с простодушной, детской откровенностью и
милой простотой отвечала Дуня, восторженно глядя на
Марью Ивановну и горячо целуя ее руку. — И в других книжках тоже не всякое слово могу понимать… Неученая ведь я!.. А уж как рада я вам, Марья Ивановна!.. Вы ученая, умная — теперь вы мне все растолкуете.
— Ah, ma bonne, ma bonne, [Ах,
милая,
милая,] — сказал он, вставая и взяв ее за обе руки. Он вздохнул и прибавил: — Le sort de mon fils est en vos mains. Décidez, ma bonne, ma chère, ma douce Marie, qui j’ai toujours aimée, comme ma fille. [Судьба моего сына в ваших руках. Решите, моя
милая, моя дорогая, моя нежная
Мари, которую я всегда любил, как дочь.]
— Ah! chère!… Ah, Marie!… — вдруг заговорили обе женщины и засмеялись. — J’ai rêvé cette nuit… — Vous ne nous attendiez donc pas?… Ah! Marie, vous avez maigri… — Et vous avez repris… [Ах,
милая!.. Ах,
Мари!.. — А я видела во сне. — Так вы нас не ожидали?.. Ах,
Мари, вы так похудели. — А вы так пополнели…]