Неточные совпадения
Все чаще ему казалось, что знакомство с
Мариной имеет для него очень глубокое, решающее значение, но он не мог или не решался определить: какое именно?
Но о чем бы ни говорила
Марина, ее волевой тон, ее уверенность в чем-то неуловимом — действует на него оздоровляюще, — это он должен признать.
К этой неприятной для него задаче он приступил у нее на дому, в ее маленькой уютной комнате. Осенний вечер сумрачно смотрел в окна с улицы и в дверь с террасы; в саду, под красноватым небом, неподвижно стояли деревья, уже раскрашенные утренними заморозками. На столе, как всегда, кипел самовар, —
Марина, в капоте в кружевах, готовя чай, говорила, тоже как всегда, — спокойно, усмешливо...
— Отлично, — сказал Самгин. Наконец пред ним открывалась возможность поговорить о
Марине. Он взглянул на Бердникова, тот усмехнулся, сморщил лицо и, толкая его плечом, спросил...
Марина отнеслась к призыву партии кадет иронически.
Он ушел от
Марины, чувствуя, что его отношение к ней стало определеннее.
— У тебя ужасное лицо, что ты? — шептала
Марина в ухо Самгину, — он пробормотал...
Марина ворчливо заметила, что в Нижнем, на ярмарке, все это предлагается «в лучшем виде».
Марина засмеялась. Каждый раз, беседуя с нею, он ощущал зависть к ее умению распоряжаться словами, формировать мысли, но после беседы всегда чувствовал, что
Марина не стала понятнее и центральная ее мысль все-таки неуловима.
Знакомя его с Климом,
Марина сказала...
Он быстро, но очень придирчиво просмотрел отношение
Марины к нему, к Безбедову.
Густо, но как-то жалобно,
Марина проворчала...
— Не совсем обошла, некоторые — касаются, — сказала
Марина, выговорив слово «касаются» с явной иронией, а Самгин подумал, что все, что она говорит, рассчитано ею до мелочей, взвешено. Кормилицыну она показывает, что на собрании убогих людей она такая же гостья, как и он. Когда писатель и Лидия одевались в магазине, она сказала Самгину, что довезет его домой, потом пошепталась о чем-то с Захарием, который услужливо согнулся перед нею.
«Мне тоже надо сделать выводы из моих наблюдений», — решил он и в свободное время начал перечитывать свои старые записки. Свободного времени было достаточно, хотя дела
Марины постепенно расширялись, и почти всегда это были странно однообразные дела: умирали какие-то вдовы, старые девы, бездетные торговцы, отказывая
Марине свое, иногда солидное, имущество.
Но возмущался он ее жестокой страстью холодно — от ума, убежденный, что эта страсть еще не определяет всю
Марину.
— Ой, нехорош ты, нехорош, — сказала
Марина, входя на лестницу.
Вошла
Марина, не постучав, как в свою комнату.
— Французы, вероятно, думают, что мы женаты и поссорились, — сказала
Марина брезгливо, фруктовым ножом расшвыривая франки сдачи по тарелке; не взяв ни одного из них, она не кивнула головой на тихое «Мерси, мадам!» и низкий поклон гарсона. — Я не в ладу, не в ладу сама с собой, — продолжала она, взяв Клима под руку и выходя из ресторана. — Но, знаешь, перепрыгнуть вот так, сразу, из страны, где вешают, в страну, откуда вешателям дают деньги и где пляшут…
Он злился. Его раздражало шумное оживление
Марины, и почему-то была неприятна встреча с Туробоевым. Трудно было признать, что именно вот этот человек с бескровным лицом и какими-то кричащими глазами — мальчик, который стоял перед Варавкой и звонким голосом говорил о любви своей к Лидии. Неприятен был и бородатый студент.
— Болтун, — вставила
Марина. — Но поругивает и меня, да?
Теперь она говорила вопросительно, явно вызывая на возражения. Он, покуривая, откликался осторожно, междометиями и вопросами; ему казалось, что на этот раз
Марина решила исповедовать его, выспросить, выпытать до конца, но он знал, что конец — точка, в которой все мысли связаны крепким узлом убеждения. Именно эту точку она, кажется, ищет в нем. Но чувство недоверия к ней давно уже погасило его желание откровенно говорить с нею о себе, да и попытки его рассказать себя он признал неудачными.
— Ого! Наглядно, — тихонько сказала
Марина, и Самгин видел, что щека ее густо покраснела, ухо тоже налилось кровью. Представив ее обнаженной, как видел на «Заводе искусственных минеральных вод», он недоуменно подумал...
Это было приятно слышать, и Самгин тотчас же вернулся к
Марине.
«
Марина, конечно, тоже в клетке, — торопливо подумал он. — Тоже ограничена. А я — не ограничен…»
Самгин прибавил и тут же решил устроить
Марине маленькую сцену, чтоб на будущее время обеспечить себя от поручений такого рода. Но затем он здраво подумал...
— Что вы молчите? — строго спросила
Марина, и, когда Самгин ответил, что город изумляет его, она, торжествуя, воскликнула...
За несколько недель он внимательно присмотрелся к ней и нашел, что единственно неприятное в ней — ее сходство с
Мариной, быть может, только внешнее сходство, — такая же рослая, здоровая, стройная.
— Книжками интересуешься? — спросила
Марина, и голос ее звучал явно насмешливо: — Любопытные? Все — на одну тему, — о нищих духом, о тех, чей «румянец воли побледнел под гнетом размышления», — как сказано у Шекспира. Супруг мой особенно любил Бульвера и «Скучную историю».
«Чего она хочет?» — соображал Самгин, чувствуя, что настроение
Марины подавляет его. Он попробовал перевести ее на другую тему, спросив...
Он думал о ней с удовольствием и, представляя ее раздетой, воображал похожей на
Марину, какой видел ее после «радения».
Он пожал плечами, а
Марина, положив руку на плечо его, сказала, тихонько вздохнув...
— Входи, входи, — предложила
Марина, улыбаясь. — Это — Григорий Михайлович Попов.
Самгин видел фигуру
Марины, напряженно пытался рассмотреть ее лицо, но оно было стерто сумраком.
Когда приехала
Марина, Самгин встретил ее с радостью, удивившей его.
Он закрыл глаза, представил себе
Марину обнаженной.
Самгин слушал и ждал, когда он начнет говорить о
Марине.
Было в нем что-то устойчиво скучное, упрямое. Каждый раз, бывая у
Марины, Самгин встречал его там, и это было не очень приятно, к тому же Самгин замечал, что англичанин выспрашивает его, точно доктор — больного. Прожив в городе недели три, Крэйтон исчез.
Да,
Марина отвлекает на себя его тревожные мысли, она — самое существенное в жизни его, и если раньше он куда-то шел, то теперь остановился пред нею или рядом с ней.
Дня три он прожил в непривычном настроении досады на себя, в ожидании событий. Дела
Марины не требовали в суд, не вызывали и его лично. И Тагильский не являлся.
Самгин отошел от окна, лег на диван и стал думать о женщинах, о Тосе,
Марине. А вечером, в купе вагона, он отдыхал от себя, слушая непрерывную, возбужденную речь Ивана Матвеевича Дронова. Дронов сидел против него, держа в руке стакан белого вина, бутылка была зажата у него между колен, ладонью правой руки он растирал небритый подбородок, щеки, и Самгину казалось, что даже сквозь железный шум под ногами он слышит треск жестких волос.
Марина не пошевелилась, а круг пошел медленнее, но лысый, взмахнув руками, сказал...
Клим Самгин чувствовал себя так, точно сбросил с плеч привычное бремя и теперь требовалось, чтоб он изменил все движения своего тела. Покручивая бородку, он думал о вреде торопливых объяснений. Определенно хотелось, чтоб представление о
Марине возникло снова в тех ярких красках, с тою интригующей силой, каким оно было в России.
«Мне тридцать пять, она — моложе меня года на три, четыре», — подсчитал он, а
Марина с явным удовольствием пила очень душистый чай, грызла домашнее печенье, часто вытирала яркие губы салфеткой, губы становились как будто еще ярче, и сильнее блестели глаза.
Магазин
Марины был наполнен блеском еще более ослепительным, как будто всю церковную утварь усердно вычистили мелом. Особенно резал глаза Христос, щедро и весело освещенный солнцем, позолоченный, кокетливо распятый на кресте черного мрамора.
Марина продавала старику в полушубке золотые нательные крестики, он задумчиво пересыпал их из горсти в горсть, а она говорила ему ласково и внушительно...
Наискось от него, впереди сидел бывший поверенный
Марины и, утешительно улыбаясь, шептал что-то своему соседу — толстому, бородатому, с жирной шеей.
— Да, тяжелое время, — согласился Самгин. В номере у себя он прилег на диван, закурил и снова начал обдумывать
Марину. Чувствовал он себя очень странно; казалось, что голова наполнена теплым туманом и туман отравляет тело слабостью, точно после горячей ванны.
Марину он видел пред собой так четко, как будто она сидела в кресле у стола.
Заботы
Марины, заставляя Нехаеву смущенно улыбаться, трогали ее, это Клим видел по благодарному блеску глаз худенькой и жалкой девицы. Прозрачной рукой Нехаева гладила румяную щеку подруги, и на бледной коже тыла ее ладони жилки, налитые кровью, исчезали.
Марина тотчас же добавила...
— Приятно устроились бывшие мастера революции, — сказала
Марина, а через несколько секунд добавила: — Ныне — кредиторы наши.
Самгину неприятно было узнать, что Лидия живет в этом городе, и захотелось расспросить о
Марине.