Неточные совпадения
— Конечно, мужик у нас поставлен неправильно, — раздумчиво, но уверенно
говорил Митрофанов. — Каждому человеку хочется быть хозяином, а не квартирантом. Вот я, например, оклею комнату новыми обоями за свой счет, а вы, как домохозяева, скажете мне: прошу очистить комнату. Вот какое скучное положение у мужика, от этого он и ленив к жизни своей. А поставьте его на собственную землю, он вам
маком расцветет.
И, высоко подняв руку со смычком, он
говорил о музыке до поры, пока адвокат
Маков не прервал его...
Лопахин. Я весной посеял
маку тысячу десятин, и теперь заработал сорок тысяч чистого. А когда мой
мак цвел, что это была за картина! Так вот я,
говорю, заработал сорок тысяч и, значит, предлагаю тебе взаймы, потому что могу. Зачем же нос драть? Я мужик… попросту.
Ко мне он относился ласково,
говорил со мною добродушнее, чем с большими, и не прятал глаз, но что-то не нравилось мне в нем. Угощая всех любимым вареньем, намазывал мой ломоть хлеба гуще, привозил мне из города солодовые пряники,
маковую сбоину и беседовал со мною всегда серьезно, тихонько.
— Как вам не грех, папа, так
говорить, — тихо промолвила Женни и совсем зарделась, как
маковый цветочек.
—
Говорят, Мак-Магонша лямуру не любит.
— Надо так — сначала
поговорить с мужиками отдельно, — вот
Маков, Алеша — бойкий, грамотный и начальством обижен. Шорин, Сергей — тоже разумный мужик. Князев — человек честный, смелый. Пока что будет! Надо поглядеть на людей, про которых она
говорила. Я вот возьму топор да махну в город, будто дрова колоть, на заработки, мол, пошел. Тут надо осторожно. Она верно
говорит: цена человеку — дело его. Вот как мужик-то этот. Его хоть перед богом ставь, он не сдаст… врылся. А Никитка-то, а? Засовестился, — чудеса!
— Без"но", ЛабулИ! и будем
говорить по душе. Вы жалуетесь, что вас каждочасно могут в числе прочих расстрелять. Прекрасно. Но допустим даже, что ваши опасения сбудутся, все-таки вы должны согласиться, что это расстреляние произойдет не иначе, как с разрешения Мак-Магона. А нуте, скажите-ка по совести: ужели Мак-Магон решится на такую крайнюю меру, если вы сами не заслужите ее вашим неблагонадежным поведением?
Как малый не промах, я сейчас же рассчитал, как это будет отлично, если я
поговорю с Лабуло по душе. Уж и теперь в нем заблуждений только чуть-чуть осталось, а ежели хорошенько пугнуть его, призвав на помощь sagesse des nations, так и совсем, пожалуй, на путь истинный удастся обратить. Сначала его, а потом и до Гамбетты доберемся 30 — эка важность! А Мак-Магон и без того готов…
Лицом к оратору сидели: напротив — министры БюффИ, Деказ и прочие сподвижники Мак-Магона и своими деревянными физиономиями как бы
говорили: хоть кол на голове теши!
Злодей понимает это и сдерживается; а партикулярные люди благодарят бога и
говорят: покуда у нас Мак-Магон, мы у него как у Христа за пазухой.
Призвали на совет и Улитушку. Сначала об настоящем деле
поговорили, что и как, не нужно ли промывательное поставить, или моренковой мазью живот потереть, потом опять обратились к излюбленной теме и начали по пальцам рассчитывать — и все выходило именно как раз на постный день! Евпраксеюшка алела как
маков цвет, но не отнекивалась, а ссылалась на подневольное свое положение.
— Гм… да… пожалуй, что это и так. Сказывают, и шах персидский тоже такое мнение высказал.
Говорят, что когда его в Париже спросили, какая страна ему больше понравилась, то он ответил: Moi… Russie… politique jamais!.. hourra toujours… et puis [Я… Россия… политика никогда!.. ура всегда… а потом… (фр.)] айда! И так это, сказывают, Мак-Магонше понравилось, что она тут же выразилась: и у нас,
говорит, ваше величество, к будущему приезду вашему то же будет!
Каждой из них в семье было отведено свое амплуа.
Мака, девица с рыбьим профилем, пользовалась репутацией ангельского характера. «Уж эта
Мака — сама простота»,
говорили про нее родители, когда она во время прогулок и вечеров стушевывалась на задний план в интересах младших сестер (
Маке уже перевалило за тридцать).
Ей вспомнились другие дни, другие годы, когда она, двенадцатилетней девочкой, урывала свободный часок от барской работы и проворно метала иглою пестрые узоры ручниковых концов и краснела как
маков цвет, когда девушки
говорили: «Какие у Насти хорошие ручники будут к свадьбе».
Что же? в самое то время, когда я находился в приятнейшем положении и,
говоря по-пиитически, божок Морфей осыпал меня
маковыми цветами, то есть когда я, со всею нежностью, спал сладким сном, вдруг разбужен был страшным ревом и гулом!..
— Да… На-ка,
говорит, раскуси, попробуй! — повторяет Замошников, жалея расстаться с выигрышным местом. — Салтан-то ему, значит, бочку
мака, а он ему горсть перцу: «На-кась,
говорит, выкуси!» Это Скобелев-то наш, салтану-то турецкому. «У меня,
говорит, солдатов всего одна горсточка, а попробуй-ка, поди-ка, раскуси!..»
Марья Ивановна. Какой же бал? Не бал, а просто вечерок, une sauterie, как
говорили прежде, для adolescents [молодежи (франц.)]. Ведь не могу же я посылать своих танцевать. И спектакль был у
Маковых, и танцевали везде. Надо мне отплатить.
— С тобою
говорить надо поевши, а у меня сегодня, кроме чая,
маковой росинки во рту не было, — сказала Фленушка. — Принеси-ка чего-нибудь, а я меж тем в дорогу стану сбираться.
— Да как же?.. Поедет который с тобой, кто за него работать станет?.. Тем артель и крепка, что у всех работа вровень держится, один перед другим ни на
макову росинку не должон переделать аль недоделать… А как ты
говоришь, чтоб из артели кого в вожатые дать, того никоим образом нельзя… Тот же прогул выйдет, а у нас прогулов нет, так и сговариваемся на суйме [Суйм, или суем (однородно со словами сонм и сейм), — мирской сход, совещанье о делах.], чтоб прогулов во всю зиму не было.
— И это я ей
говорил. Я ей объяснял, что букашка и что букан! И это она уверяла меня, как она не понимала, что с нею делают, и затрепетала! И это я писал
Маку о здешних женщинах, как они наивны!.. Что мог я понять в этом омуте, в этой поголовной лжи?.. Что я могу понять даже теперь? Впрочем, теперь я понимаю то, что я не хочу здесь оставаться ни дня, ни часа, ни минуты!
— Ты — «черный ворон»,
Мак, —
говорил ему с обидою в голосе Пик. — Завещай нам, чтобы мы из тебя сделали пугало.
Пик был этим смущен, а
Мак оскорблен и разгневан: он перестал
говорить с Фебуфисом и не стал давать ему руку.
— Шнель-клёпса не будет! —
говорил Пик, похлопывая
Мака.
—
Говори о чем-нибудь другом! — произнес
Мак.
— Слышал ты,
Мак, что
говорят о Марчелле?
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое
говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии
Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
Но благородство и гордость Марчеллы были подвергнуты слишком тяжелому испытанию: мать ее беспрестанно укоряла их тяжкою бедностью, — ее престарелые годы требовали удобств и покоя, — дитя отрывало руки от занятий, — бедность всех их душила. О Марчелле пошли недобрые слухи, в которых имя доброй девушки связывалось с именем богатого иностранца. К сожалению, это не было пустою басней. Марчелла скрывалась от всех и никому не показывалась. Пик и
Мак о ней
говорили только один раз, и очень немного. Пик сказал...
После таких перемолвок Пик давал себе слово ничего не
говорить о Фебуфисе в присутствии
Мака, но, однако, не выдерживал и при всяком новом известии спешил возвестить его при
Маке. Да и трудно было удержаться, потому что известия приходили одно другого эффектнее. На шнель-клёпс не было ничего похожего, — напротив, между Фебуфисом и его покровителем образовалась такая настоящая, товарищеская дружба, что можно было опасаться: нет ли тут преувеличений?