Но едва ли она знает ту жизнь, где игра страстей усложняет
людские отношения в такую мелкую ткань и окрашивается в такие цвета, какие и не снятся никому в мирных деревенских затишьях. Она — девушка.
Таково общее впечатление комедий Островского, как мы их понимаем. Чтобы несколько рельефнее выставить некоторые черты этого бледного очерка, напомним несколько частностей, долженствующих служить подтверждением и пояснением наших слов. В настоящей статье мы ограничимся представлением того нравственного растления, тех бессовестно неестественных
людских отношений, которые мы находим в комедиях Островского как прямое следствие тяготеющего над всеми самодурства.
Близость лиц — факт психологический, легко любить ни за что и очень трудно любить за что-нибудь.
Людские отношения, кроме деловых, основанные на чем-нибудь, вне вольного сочувствия, поверхностны, разрушаются или разрушают. Быть близким только из благодарности, из сострадания, из того, что этот человек мой брат, что этот другой меня вытащил из воды, а этот третий упадет сам без меня в воду, — один из тягчайших крестов, которые могут пасть на плечи.
Неточные совпадения
Матушка не была особенно удачлива в этом
отношении: ей досталось на долю поставить отцу повара и
людскую кухарку, которые только стороной могли узнавать о происходившем.
Но чем дальше жили люди, чем сложнее становились их
отношения, тем более становилось очевидным, что противиться насилием тому, что каждым считается злом, — неразумно, что борьба от этого не уменьшается и что никакие
людские определения не могут сделать того, чтобы то, что считается злом одними людьми, считалось бы таковым и другими.
Освобождение происходит вследствие того, что, во-первых, христианин признает закон любви, открытый ему его учителем, совершенно достаточным для
отношений людских и потому считает всякое насилие излишним и беззаконным, и, во-вторых, вследствие того, что те лишения, страдания, угрозы страданий и лишений, которыми общественный человек приводится к необходимости повиновения, для христианина, при его ином понимании жизни, представляются только неизбежными условиями существования, которые он, не борясь против них насилием, терпеливо переносит, как болезни, голод и всякие другие бедствия, но которые никак не могут служить руководством его поступков.
Очисти от скверны славы
людской, обуревающей меня», — повторил он и вспомнил, сколько раз он молился об этом и как тщетны были до сих пор в этом
отношении его молитвы: молитва его делала чудеса для других, но для себя он не мог выпросить у бога освобождения от этой ничтожной страсти.
Хотя вид этих черных, полуголых, а то и почти голых «арапов», как называли негров матросы, и возбуждал некоторые сомнения в том, что они созданы по подобию божию и вполне принадлежат к человеческой расе (были даже смелые попытки со стороны матроса Ковшикова, не без присущей ему отваги, приравнять негров не то к обезьянам, не то, прости господи, к бесхвостым чертям), тем не менее,
отношение к ним матросов было самое дружелюбное и в некоторых случаях даже просто трогательное, свидетельствующее о терпимости и о братском
отношении простого русского человека ко всем людям, хотя бы они были «арапы» да еще сомнительного
людского происхождения.
Такое иссушение нравственных истоков жизни, такое окостенение сердца мы часто встречаем в монашески-аскетическом
отношении к людям и
людским страданиям.
Эти
отношения игуменьи к послушнице породили новые, уже несообразные толки. Основанием некоторые из них имели даже Петербургские события, о которых
людская молва, уподобляемая Русским народом морской волне, донесла отголоски и в стены московского девичьего монастыря.