Неточные совпадения
В 11 часов утра мы сделали большой привал около реки Люганки. После обеда
люди легли отдыхать, а я пошел побродить по берегу. Куда я ни обращал свой взор, я всюду видел только траву и болото. Далеко на западе чуть-чуть виднелись туманные горы. По безлесным
равнинам кое-где, как оазисы, темнели пятна мелкой кустарниковой поросли.
Пришелец еще несколько секунд смотрел в это лицо… Несмотря на то, что Матвей был теперь переодет и гладко выбрит, что на нем был американский пиджак и шляпа, было все-таки что-то в этой фигуре, пробуждавшее воспоминания о далекой родине. Молодому
человеку вдруг вспомнилась
равнина, покрытая глубоким мягким снегом, звон колокольчика, высокий бор по сторонам дороги и
люди с такими же глазами, торопливо сворачивающие свои сани перед скачущей тройкой…
[Я охотно удовлетворю, сударь, ваше любопытство насчет Пугачева; мне это тем легче сделать, что вот уже месяц как он захвачен, или, говоря точнее, связан и закован своими собственными
людьми в необитаемой
равнине между Волгой и Яиком, куда он был загнан войсками, посланными против них со всех сторон.
У подножия гор, там, на тесных
равнинах земли, жизнь, тревожно волнуясь, растет, и страдает усталый владыка
равнин —
человек.
На
равнине совершенно явственно виднелась каждая снежинка. По ней пролегало множество дорог, и все они сходились к одному месту на востоке. По дорогам шли и ехали
люди в разных одеждах и разного вида.
Равнина казалась бесконечною. Они то и дело обгоняли всадников и пеших
людей, а между тем вокруг все казалось пусто. Между каждыми двумя путниками лежали как будто целые сотни или даже тысячи верст.
«Народонаселение наше, — говорят пессимисты, — раскинуто по бесконечной
равнине и во всей Европейской России едва составляет 500
человек на квадратную милю, то есть в восемь и в десять раз меньше населенности всей остальной Европы.
Лебеди белые, соколы ясные, вольная птица журинька, кусты ракитовые, мурава зеленая, цветы лазоревые, духи малиновые, мосты калиновые — одни за другими вспоминаются в тех величавых, сановитых песнях, что могли вылиться только из души русского
человека на его безграничных, раздольных, óт моря дó моря раскинувшихся
равнинах.
Ощущение гордое, демоническое, доступное только русским
людям, у которых мысли и ощущения так же широки, безграничны и суровы, как их
равнины, леса, снега.
Пока заказали глинтвейн и в денщицкой палатке слышалось хлопотливое хозяйничанье Никиты, посылавшего вестового за корицей и гвоздикой, и спина его натягивала то там, то сям грязные полы палатки, мы все семь
человек уселись около лавочек и, попеременно попивая чай из трех стаканов и посматривая вперед на начинавшую одеваться сумерками
равнину, разговаривали и смеялись о разных обстоятельствах игры.
Флобер говорит: «Я истощился, скача на месте»… «У меня нет никакой биографии»… У Льва Толстого есть биография, — яркая, красивая, увлекательная биография
человека, ни на минуту не перестававшего жить. Он не скакал на месте в огороженном стойле, — он, как дикий степной конь, несся по
равнинам жизни, перескакивая через всякие загородки, обрывая всякую узду, которую жизнь пыталась на него надеть… Всякую? Увы! Не всякую. Одной узды он вовремя не сумеет оборвать… Но об этом после.
Серебряный месяц, казалось, весь растопился и разлился по белой скатерти
равнины; далеко, очень далеко означался на ней малейший куст, который при каждом дуновении ветерка принимал вид движущегося
человека или зверя.
Равнина, усеянная
людьми, мчавшимися во весь опор, то нападая, то отбиваясь друг от друга, производила впечатление настоящего сражения.