Неточные совпадения
Раз на литературной вечеринке у романиста, наблюдавшего для своих
людей посты,
магистр проповедовал какую-то чушь honnête et modérée. [благопристойную и умеренную (фр.).]
Сказавши это, он бросился на кресло, изнеможенный, и замолчал. При слове «гильотина» хозяин побледнел, гости обеспокоились, сделалась пауза.
Магистр был уничтожен, но именно в эти минуты самолюбие людское и закусывает удила. И. Тургенев советует
человеку, когда он так затешется в споре, что самому сделается страшно, провесть раз десять языком внутри рта, прежде чем вымолвить слово.
В числе закоснелейших немцев из русских был один
магистр нашего университета, недавно приехавший из Берлина; добрый
человек в синих очках, чопорный и приличный, он остановился навсегда, расстроив, ослабив свои способности философией и филологией.
Сказав таким образом о заблуждениях и о продерзостях
людей наглых и злодеев, желая, елико нам возможно, пособием господним, о котором дело здесь, предупредить и наложить узду всем и каждому, церковным и светским нашей области подданным и вне пределов оныя торгующим, какого бы они звания и состояния ни были, — сим каждому повелеваем, чтобы никакое сочинение, в какой бы науке, художестве или знании ни было, с греческого, латинского или другого языка переводимо не было на немецкий язык или уже переведенное, с переменою токмо заглавия или чего другого, не было раздаваемо или продаваемо явно или скрытно, прямо или посторонним образом, если до печатания или после печатания до издания в свет не будет иметь отверстого дозволения на печатание или издание в свет от любезных нам светлейших и благородных докторов и
магистров университетских, а именно: во граде нашем Майнце — от Иоганна Бертрама де Наумбурха в касающемся до богословии, от Александра Дидриха в законоучении, от Феодорика де Мешедя во врачебной науке, от Андрея Елера во словесности, избранных для сего в городе нашем Ерфурте докторов и
магистров.
В гостиной Вихровы застали довольно большое общество: самую хозяйку, хоть и очень постаревшую, но по-прежнему с претензиями одетую и в тех же буклях 30-х годов, сына ее в расстегнутом вицмундире и в эполетах и монаха в клобуке, с пресыщенным несколько лицом, в шелковой гроденаплевой [Гроденапль — плотная ткань, род тафты, от франц. gros de Naples.] рясе, с красивыми четками в руках и в чищенных сапогах, — это был настоятель ближайшего монастыря, отец Иоаким,
человек ученый,
магистр богословия.
Старик-губернатор знал это и не мог подобного неприятного
человека исключить от себя, потому что
магистр был прислан из Петербурга под присмотр полиции, с назначением именно служить в канцелярии.
— Ваш губернатор, господа, вообще странный
человек; но в деле князя он поступал решительно как сумасшедший! — сказал он по крайней мере при сотне лиц, которые в ответ ему двусмысленно улыбнулись, но ничего не возразили, и один только толстый
магистр, сидевший совершенно у другого столика, прислушавшись к словам молодого
человека, довольно дерзко обратился к нему и спросил...
— Пора, наконец! — воскликнул
магистр. — И отлично будет: этот славный
человек! — прибавил он.
Доктора и
магистры и духовное сословие стали заботиться только о том, чтобы покорить весь свет своему владычеству, вооружали
людей друг против друга на убийства и грабежи и совсем уничтожили христианство в вере и в жизни.
Больше я никогда не встречал учителя и не хотел встретить его. Но впоследствии я неоднократно слышал речи о бессмыслии жизни и бесполезности труда, — их говорили безграмотные странники, бездомные бродяги, «толстовцы» и высококультурные
люди. Говорили об этом иеромонах,
магистр богословия, химик, работавший по взрывчатым веществам, биолог-неовиталист и многие еще. Но эти идеи уже не влияли на меня так ошеломляюще, как тогда, когда я впервые познакомился с ними.
При мне он приехал"с маменькой"на новое житье уже
магистром,
человеком под сорок (если не за сорок) лет, с лысой, характерной головой, странного вида и еще болев странных приемов, и в особенности жаргона. Его"маменька"открыла у себя приемы, держала его почти как малолетка, не позволяла даже ему ходить одному по улицам, а непременно с лакеем, из опасения, что с ним сделается припадок.
Магистр вынул из кармана книжку и, еще больше нахмурившись, стал записывать… Пропев одну песню, «
люди» начали другую… А похлебка между тем простыла, и каша, которую вынули из печи, перестала уже испускать из себя дымок.
Дарованный Филаретом генералу воспитатель был Исмайлов,
магистр и профессор вифанской семинарии, знаток математики и физики, и притом любитель светского обращения, для коего он и покинул все общество бродивших в Вифании неуклюжих фигур в длиннополых фенебриях и полуфенебриях, а наичаще даже просто в халатах. Исмайлов был
человек с любовью к изящному, —
человек как раз к генеральскому дому.
Духовный
магистр не оробел от такого заказа: он чувствовал себя в силах «образовать дипломата в три года в России». Это объясняется, конечно, тем, что Исмайлов был
человек бесхитростный и совершенно недальновидный.
Вскоре была учреждена собственная гвардия великого
магистра, состоявшая из ста восьмидесяти девяти
человек.