Неточные совпадения
— Я, конечно, не мог собрать стольких сведений, так как и сам
человек новый, — щекотливо
возразил Петр Петрович, — но, впрочем, две весьма и весьма чистенькие комнатки, а так как это на весьма короткий срок… Я приискал уже настоящую, то есть будущую нашу квартиру, — оборотился он к Раскольникову, — и теперь ее отделывают; а покамест и сам теснюсь в нумерах, два шага отсюда, у госпожи Липпевехзель, в квартире одного моего молодого друга, Андрея Семеныча Лебезятникова; он-то мне и дом Бакалеева указал…
И на ответ мой
возразил сурово: «Жаль, что такой почтенный
человек имеет такого недостойного сына!» Я спокойно отвечал, что каковы бы ни были обвинения, тяготеющие на мне, я надеюсь их рассеять чистосердечным объяснением истины.
— Напрасно ж ты уважал меня в этом случае, —
возразил с унылою улыбкою Павел Петрович. — Я начинаю думать, что Базаров был прав, когда упрекал меня в аристократизме. Нет, милый брат, полно нам ломаться и думать о свете: мы
люди уже старые и смирные; пора нам отложить в сторону всякую суету. Именно, как ты говоришь, станем исполнять наш долг; и посмотри, мы еще и счастье получим в придачу.
— Да кто его презирает? —
возразил Базаров. — А я все-таки скажу, что
человек, который всю свою жизнь поставил на карту женской любви и, когда ему эту карту убили, раскис и опустился до того, что ни на что не стал способен, этакой
человек — не мужчина, не самец. Ты говоришь, что он несчастлив: тебе лучше знать; но дурь из него не вся вышла. Я уверен, что он не шутя воображает себя дельным
человеком, потому что читает Галиньяшку и раз в месяц избавит мужика от экзекуции.
Клим ощущал, что этот
человек все более раздражает его. Ему хотелось
возразить против уравнения любопытства с храбростью, но он не находил возражений. Как всегда, когда при нем говорили парадоксы тоном истины, он завидовал
людям, умеющим делать это.
— Мы — последний резерв страны, — сказал он, и ему не
возражали. Все эти
люди желали встать над действительностью, почти все они были беспартийны, ибо опасались, что дисциплина партии и программы может пагубно отразиться на своеобразии их личной «духовной конституции».
Кончилось молчанием. Крэйтон, готовясь закурить папиросу, вопросительно осматривал
людей, видимо ожидая: кто
возразит?
— Это, брат, ты врешь, —
возразил Иван, как будто трезвея. — Ошибаешься, — поправил он. — Все понимают, что им надо понять. Тараканы, мыши… мухи понимают, собаки, коровы.
Люди — все понимают. Дай мне выпить чего-нибудь, — попросил он, но, видя, что хозяин не спешит удовлетворить его просьбу, — не повторил ее, продолжая...
Его молча слушали
человек десять, слушали, искоса поглядывая друг на друга, ожидая, кто первый решится
возразить, а он непрерывно говорил, подскакивая, дергаясь, умоляюще складывая ладони, разводя руки, обнимая воздух, черпая его маленькими горстями, и казалось, что черненькие его глазки прячутся в бороду, перекатываясь до ушей, опускаясь к ноздрям.
Говорил он мрачно, решительно, очень ударяя на о и переводя угрюмые глаза с дяди Миши на Сомову, с нее на Клима. Клим подумал, что
возражать этому
человеку не следует, он, пожалуй, начнет ругаться, но все-таки попробовал осторожно спросить его по поводу цинизма; Гусаров грубовато буркнул...
«Моя неспособность к сильным чувствам — естественна, это — свойство культурного
человека», —
возразил кому-то Самгин, бросил книгу на постель Варвары и, погасив лампу, спрятал голову под одеяло.
«Дома у меня — нет, — шагая по комнате, мысленно
возразил Самгин. — Его нет не только в смысле реальном: жена, дети, определенный круг знакомств, приятный друг, умный
человек, приблизительно равный мне, — нет у меня дома и в смысле идеальном, в смысле внутреннего уюта… Уот Уитмэн сказал, что
человеку надоела скромная жизнь, что он жаждет грозных опасностей, неизведанного, необыкновенного… Кокетство анархиста…
Ему
возразил редактор Иерусалимский, большой, склонный к тучности
человек, с бледным лицом, украшенным нерешительной бородкой.
Никонова слушала речи его покорно, не
возражая, как
человек, привыкший, чтоб его поучали.
Клим огорченно чувствовал, что Кутузов слишком легко расшатывает его уверенность в себе, что этот
человек насилует его, заставляя соглашаться с выводами, против которых он, Клим Самгин, мог бы
возразить только словами...
Не по словам, а по тону Самгин понял, что этот
человек знает, чего он хочет. Самгин решил
возразить, поспорить и начал...
Лицо Попова налилось бурой кровью, глаза выкатились, казалось, что он усиленно старается не задремать, но волосатые пальцы нервозно барабанили по коленям, голова вращалась так быстро, точно он искал кого-то в толпе и боялся не заметить. На тестя он посматривал сердито, явно не одобряя его болтовни, и Самгин ждал, что вот сейчас этот неприятный
человек начнет
возражать тестю и затрещит бесконечный, бесплодный, юмористически неуместный на этом параде красивых женщин диалог двух русских, которые все знают.
— Я — не старуха, и Павля — тоже молодая еще, — спокойно
возразила Лида. — Мы с Павлей очень любим его, а мама сердится, потому что он несправедливо наказал ее, и она говорит, что бог играет в
люди, как Борис в свои солдатики.
— Что? Не раздражать? Вот как? — закричал Алябьев, осматривая
людей и как бы заранее определяя, кто решится
возразить ему. — Их надо посылать на фронт, в передовые линии, — вот что надо. Под пули надо! Вот что-с! Довольно миндальничать, либеральничать и вообще играть словами. Слова строптивых не укрощают…
Сверху спускалась Лидия. Она садилась в угол, за роялью, и чужими глазами смотрела оттуда, кутая, по привычке, грудь свою газовым шарфом. Шарф был синий, от него на нижнюю часть лица ее ложились неприятные тени. Клим был доволен, что она молчит, чувствуя, что, если б она заговорила, он стал бы
возражать ей. Днем и при
людях он не любил ее.
— Преувеличиваешь, —
возразил Самгин, совершенно не желая видеть постояльца талантливым. — Он просто — типично русский здравомыслящий
человек, каких миллионы.
Самгин слушал, улыбаясь и не находя нужным
возражать Кумову. Он — пробовал и убедился, что это бесполезно: выслушав его доводы, Кумов продолжал говорить свое, как
человек, несокрушимо верующий, что его истина — единственная. Он не сердился, не обижался, но иногда слова так опьяняли его, что он начинал говорить как-то судорожно и уже совершенно непонятно; указывая рукой в окно, привстав, он говорил с восторгом, похожим на страх...
— Ну, как же это? — ласково
возразила она. — Прожил
человек половину жизни…
«Какая-то схема
человека или детский рисунок, — отметил Самгин. — Странно, что Дмитрий не
возражает ему».
— Чужому, незнакомому
человеку! — с удивлением
возразила Ольга. — Собирать оброк, разбирать крестьян, смотреть за продажей хлеба…
— Видишь, ведь ты какой уродился! —
возразил Тарантьев. — Ничего не умеешь сам сделать. Все я да я! Ну, куда ты годишься? Не
человек: просто солома!
— О близком
человеке! — с ненавистью
возразил Тарантьев. — Что он тебе за родня такая? Немец — известно.
— Не люблю, не люблю, когда ты так дерзко говоришь! — гневно
возразила бабушка. — Ты во что сам вышел, сударь: ни Богу свеча, ни черту кочерга! А Нил Андреич все-таки почтенный
человек, что ни говори: узнает, что ты так небрежно имением распоряжаешься — осудит! И меня осудит, если я соглашусь взять: ты сирота…
— Можно ведь, бабушка, погибнуть и по чужой вине, —
возражал Райский, желая проследить за развитием ее житейских понятий, — есть между
людей вражда, страсти. Чем виноват
человек, когда ему подставляют ногу, опутывают его интригой, крадут, убивают!.. Мало ли что!
— Нет, не камнем! — горячо
возразила она. — Любовь налагает долг, буду твердить я, как жизнь налагает и другие долги: без них жизни нет. Вы стали бы сидеть с дряхлой, слепой матерью, водить ее, кормить — за что? Ведь это невесело — но честный
человек считает это долгом, и даже любит его!
— Фальшивый
человек! —
возражали иные. — Когда чего-нибудь захочет достигнуть, откуда берутся речи, взгляды, как играет лицо!
— Приятно! —
возразила бабушка, — слушать тошно! Пришел бы ко мне об эту пору: я бы ему дала обед! Нет, Борис Павлович: ты живи, как
люди живут, побудь с нами дома, кушай, гуляй, с подозрительными
людьми не водись, смотри, как я распоряжаюсь имением, побрани, если что-нибудь не так…
— Кто же вас пустит в трактир? —
возразил он, — мой дом, кухня,
люди, я сам — к вашим услугам, — я за честь поставлю…
Я горячо
возражал ему, напирая на эгоизм этих
людей, бросающих мир и пользу, которую бы могли принести человечеству, единственно для эгоистической идеи своего спасения.
— «
Человек мой города не знает: он не найдет ни лошадей, ни гостиницы», —
возразил я.
Нехлюдов слушал его хриплый старческий голос, смотрел на эти окостеневшие члены, на потухшие глаза из-под седых бровей, на эти старческие бритые отвисшие скулы, подпертые военным воротником, на этот белый крест, которым гордился этот
человек, особенно потому, что получил его за исключительно жестокое и многодушное убийство, и понимал, что
возражать, объяснять ему значение его слов — бесполезно.
На этот коммунистический проект у Нехлюдова аргументы тоже были готовы, и он
возразил, что для этого надо, чтобы у всех были плуги, и лошади были бы одинаковые, и чтобы одни не отставали от других, или чтобы всё — и лошади, и плуги, и молотилки, и всё хозяйство — было бы общее, а что для того, чтобы завести это, надо, чтобы все
люди были согласны.
— Доктор, вы ошибаетесь, —
возражал Привалов. — Что угодно, только Зося самая неувлекающаяся натура, а скорее черствая и расчетливая. В ней есть свои хорошие стороны, как во всяком
человеке, но все зло лежит в этой неустойчивости и в вечной погоне за сильными ощущениями.
— Вот уж этому никогда не поверю, — горячо
возразила Половодова, крепко опираясь на руку Привалова. — Если
человек что-нибудь захочет, всегда найдет время. Не правда ли? Да я, собственно, и не претендую на вас, потому что кому же охота скучать. Я сама ужасно скучала все время!.. Так, тоска какая-то… Все надоело.
Ты
возразил, что
человек жив не единым хлебом, но знаешь ли, что во имя этого самого хлеба земного и восстанет на тебя дух земли, и сразится с тобою, и победит тебя, и все пойдут за ним, восклицая: «Кто подобен зверю сему, он дал нам огонь с небеси!» Знаешь ли ты, что пройдут века и человечество провозгласит устами своей премудрости и науки, что преступления нет, а стало быть, нет и греха, а есть лишь только голодные.
Таким образом (то есть в целях будущего), не церковь должна искать себе определенного места в государстве, как «всякий общественный союз» или как «союз
людей для религиозных целей» (как выражается о церкви автор, которому
возражаю), а, напротив, всякое земное государство должно бы впоследствии обратиться в церковь вполне и стать не чем иным, как лишь церковью, и уже отклонив всякие несходные с церковными свои цели.
А она мне вдруг кричит: «Я ненавижу Ивана Федоровича, я требую, чтобы вы его не принимали, чтобы вы ему отказали от дома!» Я обомлела при такой неожиданности и
возражаю ей: с какой же стати буду я отказывать такому достойному молодому
человеку и притом с такими познаниями и с таким несчастьем, потому что все-таки все эти истории — ведь это несчастье, а не счастие, не правда ли?
— Нельзя, —
возразил Дерсу. — Наша так не могу. Надо кругом
люди давай. Чего-чего одни
люди кушай — грех.
— Преудивительные-с! — с удовольствием
возразил Недопюскин, — можно сказать, первые по губернии. (Он подвинулся ко мне.) Да что-с! Пантелей Еремеич такой
человек! Что только пожелает, вот что только вздумает — глядишь, уж и готово, все уж так и кипит-с. Пантелей Еремеич, скажу вам…
— А что будешь делать, Константин Наркизыч! —
возразил Куприян, — влюбился
человек — и пропал, и погиб
человек. Ты сперва с мое поживи, Константин Наркизыч, а тогда уже и осуждай меня.
Филофей ничего ему не
возразил, как бы сознавая, что называться Филофеем точно не совсем ловко и что за такое имя даже упрекать можно
человека, хотя собственно виноват тут поп, которого при крещении не ублаготворили как следует.
Напрасно Кирсанов
возражал, что безрассудства делаются только в двух случаях: или сгоряча, в минутном порыве, или когда
человек не имеет свободы, раздражается сопротивлением.
Мы с завистью посматривали на его опытность и знание
людей; его тонкая ироническая манера
возражать имела на нас большое влияние. Мы на него смотрели как на делового революционера, как на государственного
человека in spe. [в будущем (лат.).]
И хорошо, что
человек или не подозревает, или умеет не видать, забыть. Полного счастия нет с тревогой; полное счастие покойно, как море во время летней тишины. Тревога дает свое болезненное, лихорадочное упоение, которое нравится, как ожидание карты, но это далеко от чувства гармонического, бесконечного мира. А потому сон или нет, но я ужасно высоко ценю это доверие к жизни, пока жизнь не
возразила на него, не разбудила… мрут же китайцы из-за грубого упоения опиумом…»
— Чему же вы удивляетесь? —
возразил доктор. — Цель всякой речи убедить, я и тороплюсь прибавить сильнейшее доказательство, какое существует на свете. Уверьте
человека, что убить родного отца ни копейки не будет стоить, — он убьет его.