Неточные совпадения
Городничий. Ах, боже мой, вы всё с
своими глупыми расспросами! не дадите ни слова поговорить о деле. Ну что, друг, как твой
барин?.. строг?
любит этак распекать или нет?
Осип, слуга, таков, как обыкновенно бывают слуги несколько пожилых лет. Говорит сурьёзно, смотрит несколько вниз, резонер и
любит себе самому читать нравоучения для
своего барина. Голос его всегда почти ровен, в разговоре с
барином принимает суровое, отрывистое и несколько даже грубое выражение. Он умнее
своего барина и потому скорее догадывается, но не
любит много говорить и молча плут. Костюм его — серый или синий поношенный сюртук.
— Водки лучше всего, — пробасил Яшвин. — Терещенко! водки
барину и огурцов, — крикнул он, видимо
любя слушать
свой голос.
Наконец бричка, сделавши порядочный скачок, опустилась, как будто в яму, в ворота гостиницы, и Чичиков был встречен Петрушкою, который одною рукою придерживал полу
своего сюртука, ибо не
любил, чтобы расходились полы, а другою стал помогать ему вылезать из брички. Половой тоже выбежал, со свечою в руке и салфеткою на плече. Обрадовался ли Петрушка приезду
барина, неизвестно, по крайней мере, они перемигнулись с Селифаном, и обыкновенно суровая его наружность на этот раз как будто несколько прояснилась.
Бог знает, удовольствовался ли бы поэт или мечтатель природой мирного уголка. Эти
господа, как известно,
любят засматриваться на луну да слушать щелканье соловьев.
Любят они луну-кокетку, которая бы наряжалась в палевые облака да сквозила таинственно через ветви дерев или сыпала снопы серебряных лучей в глаза
своим поклонникам.
Несмотря на все это, то есть что Захар
любил выпить, посплетничать, брал у Обломова пятаки и гривны, ломал и бил разные вещи и ленился, все-таки выходило, что он был глубоко преданный
своему барину слуга.
Будучи высокочестным от природы
своей молодым человеком и войдя тем в доверенность
своего барина, отличившего в нем эту честность, когда тот возвратил ему потерянные им деньги, несчастный Смердяков, надо думать, страшно мучился раскаянием в измене
своему барину, которого
любил как
своего благодетеля.
Правда, в ту пору он у нас слишком уж даже выделанно напрашивался на
свою роль шута,
любил выскакивать и веселить
господ, с видимым равенством конечно, но на деле совершенным пред ними хамом.
А уже, конечно, нельзя сказать об англичанах, чтоб они не
любили своего отечества, или чтоб они были не национальны. Расплывающаяся во все стороны Англия заселила полмира, в то время как скудная соками Франция — одни колонии потеряла, а с другими не знает, что делать. Они ей и не нужны; Франция довольна собой и лепится все больше и больше к
своему средоточию, а средоточие — к
своему господину. Какая же независимость может быть в такой стране?
Она родилась в Малиновце и страстно
любила не только место
своей родины, но и все относившееся к нему, не исключая и
господ.
— Ручки
любит земелька-то матушка! — вздыхал Михей Зотыч. — Черная земелька родит беленький-то хлебец и черных ручек требует… А пшеничники позазнались малым делом. И черному бы хлебцу рады, да и его не родил
господь… Ох, миленькие, от себя страждете!.. Лакомство-то
свое, видно, подороже всего, а вот
господь и нашел.
—
Господа, я привел к вам дорогого гостя! — громко отрекомендовал Штофф
своего спутника. — Прошу
любить и жаловать!
— Дело в следующем анекдоте из прошедших веков, ибо я в необходимости рассказать анекдот из прошедших веков. В наше время, в нашем отечестве, которое, надеюсь, вы
любите одинаково со мной,
господа, ибо я, с
своей стороны, готов излить из себя даже всю кровь мою…
Помутилися ее очи ясные, подкосилися ноги резвые, пала она на колени, обняла руками белыми голову
своего господина доброго, голову безобразную и противную, и завопила источным голосом: «Ты встань, пробудись, мой сердечный друг, я
люблю тебя как жениха желанного…» И только таковы словеса она вымолвила, как заблестели молоньи со всех сторон, затряслась земля от грома великого, ударила громова стрела каменная в пригорок муравчатый, и упала без памяти молода дочь купецкая, красавица писаная.
Мало ли, много ли тому времени прошло: скоро сказка сказывается, не скоро дело делается, — стала привыкать к
своему житью-бытью молодая дочь купецкая, красавица писаная, ничему она уж не дивуется, ничего не пугается, служат ей слуги невидимые, подают, принимают, на колесницах без коней катают, в музыку играют и все ее повеления исполняют; и возлюбляла она
своего господина милостивого, день ото дня, и видела она, что недаром он зовет ее госпожой
своей и что
любит он ее пуще самого себя; и захотелось ей его голоса послушать, захотелось с ним разговор повести, не ходя в палату беломраморную, не читая словесов огненных.
— К вопросу,
господа! — сказал я, — Вопрос заключается в следующем: вследствие неудач, испытанных Францией во время последней войны, Бисмарк отнял у последней Эльзас и Лотарингию и присоединил их к Германии. Имеет ли он право требовать, чтобы жители присоединенных провинций считали Германию
своим отечеством и
любили это новое отечество точно так, как бы оно было для них старым отечеством?
И теперь, с гримасами отвращения прихлебывая черную, крепкую горькую бурду, подпоручик глубоко задумался над
своим положением. «Гм… во-первых, как явиться без подарка? Конфеты или перчатки? Впрочем, неизвестно, какой номер она носит. Конфеты? Лучше бы всего духи: конфеты здесь отвратительные… Веер? Гм!.. Да, конечно, лучше духи. Она
любит Эссбуке. Потом расходы на пикнике: извозчик туда и обратно, скажем — пять, на чай Степану — ррубль! Да-с,
господин подпоручик Ромашов, без десяти рублей вам не обойтись».
Она же по стопам родителей не пошла, и столь много даже сыздетска к богу прилепилась, что ни о чем больше не помышляла, разве о том, чтобы младые
свои страсти сокрушить и
любить единого
господа и спаса
своего.
— Нет, уж позвольте мне,
господин адвокат, по порядку, потому что я собьюсь. И вот муж мой выдал Аггею Семенычу вексель, потому что хоть мы люди
свои, а деньги все-таки счет
любят. И вот, накануне самого Покрова, приходит срок. Является Аггей Семеныч и говорит:"Деньги!"А у мужа на ту пору не случилось. И вот он говорит:"Покажите, братец, вексель"… Ну, Аггей Семеныч, по-родственному:"Извольте, братец!"И уж как это у них случилось, только муж мой этот самый вексель проглотил…
— Вы,
господа литераторы, — продолжал он, прямо обращаясь к Калиновичу, — живя в хорошем обществе, встретите характеры и сюжеты интересные и знакомые для образованного мира, а общество, наоборот, начнет
любить,
свое, русское, родное.
— Уж как я
люблю евтого
барина своего, так сам не знаю.
Изо всех слуг Малютиных самый удалый и расторопный был стремянный его Матвей Хомяк. Он никогда не уклонялся от опасности,
любил буйство и наездничество и уступал в зверстве лишь
своему господину. Нужно ли было поджечь деревню или подкинуть грамоту, по которой после казнили боярина, требовалось ли увести жену чью-нибудь, всегда посылали Хомяка. И Хомяк поджигал деревни, подкидывал грамоты и вместо одной жены привозил их несколько.
Несчастливцев. Он, то есть тятенька, человек русский,
господа, благочестивый, но по душе совершеннейший коканец и киргиз-кайсак. Он человек семейный, очень
любит своих детей,
любит женить сыновей; но непременно желает получить приданого тысячу рублей, по
своей жадности и по
своему невежеству.
Костылев. Зачем тебя давить? Кому от этого польза?
Господь с тобой, живи знай в
свое удовольствие… А я на тебя полтинку накину, — маслица в лампаду куплю… и будет перед святой иконой жертва моя гореть… И за меня жертва пойдет, в воздаяние грехов моих, и за тебя тоже. Ведь сам ты о грехах
своих не думаешь… ну вот… Эх, Андрюшка, злой ты человек! Жена твоя зачахла от твоего злодейства… никто тебя не
любит, не уважает… работа твоя скрипучая, беспокойная для всех…
Господа печоринской школы скажут вам, что мы всегда
любим тех, которые сами мало способны
любить; а мне так кажется, что все матери
любят своих детей, особенно отсутствующих.
— Voilà m-r Pigassoff enterré, [Вот
господин Пигасов и уничтожен (фр.).] — проговорила Дарья Михайловна. — Какой вы мастер определять человека! Впрочем, Пигасов, вероятно, и не понял бы вас. А
любит он только собственную
свою особу.
— Вот что,
господа, будемте рассказывать о
своей родине, — предложил белый Нарцисс. — Это очень интересно… Аленушка нас послушает. Ведь она и нас
любит…
— Ваше превосходительство! — сказал приказчик, привстав с бóльшею уверенностью, — извольте спросить у всех мирян,
любил ли я
господ своих…
Так
барин отказался от
своих реформ и не только сам привык звать мужиков либо Васильичами да Ивановичами либо Данилками, но даже сам пристально смотрел вслед девкам, когда они летом проходили мимо окон в белоснежных рубахах с красными прошвами. Однако на хуторе очень
любили, когда
барин был в отъезде, и еще более
любили, если с ним в отъезде была и барыня. На хуторе тогда был праздник; все ничего не делали: все ходили друг к другу в гости и совсем забывали
свои ссоры и ябеды.
— Вот, гляди, как Алексей
любит свою… И его
любить легко — он весёлый, одевается
барином, а ты — что? Ходишь, ни с кем не ласков, никогда не посмеёшься. С Алексеем я бы душа в душу жила, а я с ним слова сказать не смела никогда, ты ко мне сторожем горбуна твоего приставил, нарочно, хитреца противного…
На эти слова все засмеялись во весь рот. Все очень
любили кривого Ивана Ивановича за то, что он отпускал шутки совершенно во вкусе нынешнем. Сам высокий, худощавый человек, в байковом сюртуке, с пластырем на носу, который до того сидел в углу и ни разу не переменил движения на
своем лице, даже когда залетела к нему в нос муха, — этот самый
господин встал с
своего места и подвинулся ближе к толпе, обступившей кривого Ивана Ивановича.
Есть, наконец, люди, которые не
любят скакать и вертеться по-пустому, заигрывать и подлизываться, а главное,
господа, совать туда
свой нос, где его вовсе не спрашивают…
— И адрес дал, тоже и адрес дал. Хороший чиновник! И
барин твой, говорит, хороший человек, очень хороший, говорит, человек; я, дескать, скажи, говорит, — кланяйся, говорит,
своему барину, благодари и скажи, что я, дескать,
люблю, — вот, дескать, как уважаю твоего
барина! за то, что, говорит, ты,
барин твой, говорит, Петруша, хороший человек, говорит, и ты, говорит, тоже хороший человек, Петруша, — вот…
Голосом, полным рыданий, примиренный с людьми и судьбою и крайне
любя в настоящее мгновение не только Олсуфия Ивановича, не только всех гостей, взятых вместе, но даже и зловредного близнеца
своего, который теперь, по-видимому, вовсе был не зловредным и даже не близнецом
господину Голядкину, но совершенно посторонним и крайне любезным самим по себе человеком, обратился было герой наш к Олсуфию Ивановичу с трогательным излиянием души
своей; но от полноты всего, в нем накопившегося, не мог ровно ничего объяснить, а только весьма красноречивым жестом молча указал на
свое сердце…
— Я, Крестьян Иванович,
люблю тишину, — проговорил
господин Голядкин, бросая значительный взгляд на Крестьяна Ивановича и, очевидно, ища слов для удачнейшего выражения мысли
своей, — в квартире только я да Петрушка… я хочу сказать: мой человек, Крестьян Иванович. Я хочу сказать, Крестьян Иванович, что я иду
своей дорогой, особой дорогой. Крестьян Иванович. Я себе особо и, сколько мне кажется, ни от кого не завишу. Я, Крестьян Иванович, тоже гулять выхожу.
Тот, кто сидел теперь напротив
господина Голядкина, был — ужас
господина Голядкина, был — стыд
господина Голядкина, был — вчерашний кошмар
господина Голядкина, одним словом был сам
господин Голядкин, — не тот
господин Голядкин, который сидел теперь на стуле с разинутым ртом и с застывшим пером в руке; не тот, который служил в качестве помощника
своего столоначальника; не тот, который
любит стушеваться и зарыться в толпе; не тот, наконец, чья походка ясно выговаривает: «не троньте меня, и я вас трогать не буду», или: «не троньте меня, ведь я вас не затрогиваю», — нет, это был другой
господин Голядкин, совершенно другой, но вместе с тем и совершенно похожий на первого, — такого же роста, такого же склада, так же одетый, с такой же лысиной, — одним словом, ничего, решительно ничего не было забыто для совершенного сходства, так что если б взять да поставить их рядом, то никто, решительно никто не взял бы на себя определить, который именно настоящий Голядкин, а который поддельный, кто старенький и кто новенький, кто оригинал и кто копия.
Курицына. Мало ль ты чего не
любишь, так по тебе и угождать! Ишь ты какой грозный! Ты на жену кричи, а на меня нечего: я тебе не подначальная. У меня
свой муженек хорош, есть кому командовать-то и без тебя. Не я виновата, что твоя жена по пустырям да по заулкам шляется да с молодыми
господами по целым часам балясы точит.
— Кушаете? Ну и прекрасно, — сказал он. — А я вот притащил бутылочку старого венгерского. Еще мой покойный фатер воспитывал его лет двадцать в
своем собственном имении… У нас под Гайсином собственное имение было… Вы не думайте, пожалуйста: мы, Бергеры, прямые потомки тевтонских рыцарей. Собственно, у меня есть даже права на баронский титул, но… к чему?.. Дворянские гербы
любят позолоту, а на нашем она давно стерлась. Милости прошу,
господа защитники престола и отечества!
Кроме этих внешних достоинств, он
любил меня украшать и внутренними, нравственными качествами; так, например, припишет мне храбрость неимоверную в рассказе такого рода, что раз будто бы мы ехали с ним ночью и встретили медведя, и он, испугавшись, сказал: «
Барин, я пущу лошадей», а я ему на это сказал: «Подержи немного, жалко медвежьей шкуры», и убил медведя из пистолета, тогда как я в жизнь
свою воробья не застреливал.
Бородкин. Я-с. Только, Авдотья Максимовна, как собственно теперича этот
барин за все
свои невежества не ст_о_ит того, чтобы вы его
любили, так уж я буду в надежде-с.
Владимир Иваныч. Непременно-с это было, потому что граф очень
любил Янсона и вдруг ни с того, ни с сего возненавидел его!.. Ту же самую маску
господин Андашевский, вероятно, носил и пред Марьей Сергеевной: пока та была молода, недурна собой, — женщина она с обеспеченным состоянием и поэтому денег от него не требовала, — он клялся ей в
своей любви и верности, а теперь себе, вероятно, приискал в невесты какую-нибудь другую дуру с огромным состоянием или с большими связями.
Клеопатра Сергеевна. Напротив, Вячеслав, я все это понимаю и больше еще начинаю тебя
любить и уважать за то!..
Господь с тобой, иди
своей дорогой!.. Я не буду тебе мешать… (Встает с
своего кресла.) Прощай!
Например, первое признание г. Голядкиным
своего двойника описывается автором так: это был «не тот г. Голядкин, который служил в качестве помощника
своего столоначальника; не тот, который
любил стушеваться и зарыться в толпе, не тот, наконец, чья походка ясно выговаривает «не троньте меня, и я вас трогать не буду», или: «не троньте меня, — ведь я вас не затрогиваю», — нет, это был другой
господин Голядкин, совершенно другой, но вместе с тем и совершенно похожий на первого».
—
Господин король! Я не могу принять на
свой счет того, чего никогда не делал. Третьего дня я имел счастие избавить от смерти не министра вашего, а черную нашу курицу, которую не
любила кухарка за то, что не снесла она ни одного яйца…
Всевышний бог, как водится, потом
Признал
своим еврейской девы сына,
Но Гавриил (завидная судьбина!)
Не преставал являться ей тайком;
Как многие, Иосиф был утешен,
Он пред женой попрежнему безгрешен,
Христа
любил как сына
своего,
За то
господь и наградил его!
— А то не по нраву, что не
люблю, коли говорят неправду, — отвечала Грачиха, — не от бога ваши молодые
господа померли, про сынка, пускай уж, не знаем, в Питере дело было, хоть тоже слыхали, что из-за денег все вышло: он думал так, что маменька богата, не пожалеет для него, взял да казенным денежкам глаза и протер, а выкупу за него не сделали. За неволю с ума спятишь, можо, не
своей смертью и помер, а принял что-нибудь, — слыхали тоже и знаем!
— Э! — воскликнула, в
свою очередь, Грачиха. — Ты разбери-ка еще эту старуху, меня все
баре любят, ей-богу.
Дети у них не жили, одну ее сохранил
Господь, и крепко
любили родители белокурую дочку
свою.
Мало того: хотя лишенный таким образом собственного
своего воображения,
господин Прохарчин фигурою
своей и манерами не мог, например, никого поразить с особенно выгодной для себя точки зрения (к чему
любят придраться насмешники), но и фигура сошла ему с рук, как будто ни в чем не бывало, причем Марк Иванович, будучи умным человеком, принял формально защиту Семена Ивановича и объявил довольно удачно и в прекрасном, цветистом слоге, что Прохарчин человек пожилой и солидный и уже давным-давно оставил за собой
свою пору элегий.
«Возлюби
господа бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоей, и всем разумением твоим. СИЯ есть первая и наибольшая заповедь. Вторая же, подобная ей: возлюби ближнего
своего, как самого себя», — сказал Христу законник. И на это Иисус сказал: «Правильно ты отвечал, так поступай», то есть
люби бога и ближнего, — «и будешь жить».