Неточные совпадения
— Другая
идея вот: мне хотелось вас заставить рассказать что-нибудь; во-первых, потому, что слушать менее утомительно; во-вторых, нельзя проговориться; в-третьих, можно узнать чужую тайну; в-четвертых, потому, что такие умные люди, как вы, лучше
любят слушателей, чем рассказчиков. Теперь к делу: что вам сказала княгиня Лиговская обо мне?
Такие мысли являлись у нее неожиданно, вне связи с предыдущим, и Клим всегда чувствовал в них нечто подозрительное, намекающее. Не считает ли она актером его? Он уже догадывался, что Лидия, о чем бы она ни говорила, думает о любви, как Макаров о судьбе женщин, Кутузов о социализме, как Нехаева будто бы думала о смерти, до поры, пока ей не удалось вынудить любовь. Клим Самгин все более не
любил и боялся людей, одержимых одной
идеей, они все насильники, все заражены стремлением порабощать.
— Господа, — дрожал я весь, — я мою
идею вам не скажу ни за что, но я вас, напротив, с вашей же точки спрошу, — не думайте, что с моей, потому что я, может быть, в тысячу раз больше
люблю человечество, чем вы все, вместе взятые!
— Вы
любите употреблять слова: «высшая мысль», «великая мысль», «скрепляющая
идея» и проч.; я бы желал знать, что, собственно, вы подразумеваете под словом «великая мысль»?
Не
любил бы так — не послал бы за нею, а «осчастливил» бы какого-нибудь подвернувшегося немца или немку, если уж выдумал эту
идею.
Но всего замечательнее, что этой
идеей о «дисциплине» он задался тогда вовсе не для того, чтоб избавиться от Катерины Николаевны, а в самой полной уверенности, что он не только уже не
любит ее, но даже в высшей степени ненавидит.
Уединение — главное: я ужасно не
любил до самой последней минуты никаких сношений и ассоциаций с людьми; говоря вообще, начать «
идею» я непременно положил один, это sine qua.
— Да ведь вот же и тебя не знал, а ведь знаю же теперь всю. Всю в одну минуту узнал. Ты, Лиза, хоть и боишься смерти, а, должно быть, гордая, смелая, мужественная. Лучше меня, гораздо лучше меня! Я тебя ужасно
люблю, Лиза. Ах, Лиза! Пусть приходит, когда надо, смерть, а пока жить, жить! О той несчастной пожалеем, а жизнь все-таки благословим, так ли? Так ли? У меня есть «
идея», Лиза. Лиза, ты ведь знаешь, что Версилов отказался от наследства?
Стоят на ногах они неуклюже, опустившись корпусом на коленки, и большею частью смотрят сонно, вяло: видно, что их ничто не волнует, что нет в этой массе людей постоянной
идеи и цели, какая должна быть в мыслящей толпе, что они едят, спят и больше ничего не делают, что привыкли к этой жизни и
любят ее.
О, мы
любим жить на людях и тотчас же сообщать этим людям все, даже самые инфернальные и опасные наши
идеи, мы
любим делиться с людьми и, неизвестно почему, тут же, сейчас же и требуем, чтоб эти люди тотчас же отвечали нам полнейшею симпатией, входили во все наши заботы и тревоги, нам поддакивали и нраву нашему не препятствовали.
— Не совсем шутили, это истинно.
Идея эта еще не решена в вашем сердце и мучает его. Но и мученик
любит иногда забавляться своим отчаянием, как бы тоже от отчаяния. Пока с отчаяния и вы забавляетесь — и журнальными статьями, и светскими спорами, сами не веруя своей диалектике и с болью сердца усмехаясь ей про себя… В вас этот вопрос не решен, и в этом ваше великое горе, ибо настоятельно требует разрешения…
— Видишь, Смуров, не
люблю я, когда переспрашивают, если не понимают с первого слова. Иного и растолковать нельзя. По
идее мужика, школьника порют и должны пороть: что, дескать, за школьник, если его не порют? И вдруг я скажу ему, что у нас не порют, ведь он этим огорчится. А впрочем, ты этого не понимаешь. С народом надо умеючи говорить.
Старик Бушо не
любил меня и считал пустым шалуном за то, что я дурно приготовлял уроки, он часто говаривал: «Из вас ничего не выйдет», но когда заметил мою симпатию к его
идеям régicides, [цареубийственным (фр.).] он сменил гнев на милость, прощал ошибки и рассказывал эпизоды 93 года и как он уехал из Франции, когда «развратные и плуты» взяли верх. Он с тою же важностию, не улыбаясь, оканчивал урок, но уже снисходительно говорил...
Русский народ, по своей вечной
идее, не
любит устройства этого земного града и устремлен к Граду Грядущему, к Новому Иерусалиму, но Новый Иерусалим не оторван от огромной русской земли, он с ней связан, и она в него войдет.
Абсолютное бытие немыслимо без творения из него того бытия, которое было бы им любимо и
любило бы его, которое осуществляло бы его
идею, его Логос.
Хоть и действительно он имел и практику, и опыт в житейских делах, и некоторые, очень замечательные способности, но он
любил выставлять себя более исполнителем чужой
идеи, чем с своим царем в голове, человеком «без лести преданным» и — куда не идет век? — даже русским и сердечным.
Женщина прежде всего
любит великодушные
идеи, les idees genereuses.
Может ли быть допущена
идея о смерти в тот день, когда все говорит о жизни, все призывает к ней? Я
люблю эти народные поверья, потому что в них, кроме поэтического чувства, всегда разлито много светлой, успокоивающей любви. Не знаю почему, но, когда я взгляну на толпы трудящихся, снискивающих в поте лица хлеб свой, мне всегда приходит на мысль:"Как бы славно было умереть в этот великий день!.."
Выходя из
идеи попечительства, князь не
любил и отхожих промыслов, называя их баловством.
— А не боитесь, так и прекрасно; а соскучитесь — пожалуйте во всякое время ко мне, я всегда рад. Вы студент? Я страшно
люблю студентов. Сам в университете не был, но к студентам всегда чувствую слабость. Да что! Как и иначе-то? Это наша надежда. Молодой народ, а между тем у них всё
идеи и мысли… а притом же вы сестрин постоялец, так, стало быть, все равно что свой. Не правда ли?
Пепе не
любит немцев, он живет
идеями и настроениями улицы, площади и темных лавочек, где свои люди пьют вино, играют в карты и, читая газеты, говорят о политике.
Он был враг всякого угнетения и друг демократии, но вместе с тем и друг изгнанного дворянства, реставрации которого тоже сильно сочувствовал, потому что
любил «благородство
идей» и ненавидел зазнающихся выскочек.
И все это от самой пустейшей причины, об которой бы, кажется, и упоминать не стоит: именно оттого, что человек, всегда и везде, кто бы он ни был,
любил действовать так, как хотел, а вовсе не так, как повелевали ему разум и выгода; хотеть же можно и против собственной выгоды, а иногда и положительно должно (это уж моя
идея).
Он вообще не
любил терять праздных слов. Он принадлежал скорее к числу лиц думающих, мыслящих, — хотя, надо сказать, трудно было сделать заключение о точном характере его мыслей, так как он больше ограничивался намеками на различные
идеи, чем на их развитие. При малейшем противоречии граф чаще всего останавливался даже на полумысли и как бы говорил самому себе: «Не ст́оит!» Он обыкновенно отходил в сторону, нервно пощипывая жиденькие усы и погружаясь в грустную задумчивость.
— Напротив, я
люблю хорошие стихи, когда они действительно хороши и благозвучны и, как бы это сказать, представляют
идеи, мысли…
Яков (пожимая плечами). Так… Им это интересно. Я им все говорю… если они слушают. Они меня
любят, я думаю. Им приятно видеть, что брат их хозяина — пьяница. Это должно внушать
идею равенства.
Любочка. Не
люблю, когда вы так говорите, не
люблю! Ежели вы еще мне это скажете, я совсем разлюблю новые
идеи и, как выйду за вас, так стану жить по-моему, а не по-вашему. Вот вам и будет.
Любочка. Мне так смешно стало все наше старое житье. У нас с вами все будет особенное, с новыми
идеями. Я вас за это и
люблю.
Да, тогда все казалось тем, как оно казалось. Красное так и было красное, а не отражающее красные лучи. Тогда не было для впечатлений готовых форм —
идей, в которые человек выливает все ощущаемое, не заботясь о том, годна ли форма, не дала ли она трещины. И если
любил кого-нибудь, то знал, что
любишь; в этом не было сомнений.
Марья Ивановна. Никогда не желала. Я Борю
любила, но все-таки это не была партия для Любы. Особенно когда он увлекся
идеями Николая Ивановича.
Теперь даже люди, в душе не любящие прогрессивных
идей, должны показывать вид, что
любят их, для того чтобы иметь доступ в порядочное общество.
Материя
любит свою идею-форму и стремится к ней.
Подросток пишет: «Нет, мне нельзя жить с людьми! На сорок лет вперед говорю. Моя
идея — угол… Вся цель моей «
идеи» — уединение…» Версилов говорит ему: «Я тоже, как и ты, никогда не
любил товарищей».
«Я живуч, как дворовая собака, — говорит Версилов. — Я дожил почти до пятидесяти лет и до сих пор не ведаю, хорошо это, что я дожил, или дурно. Конечно, я
люблю жить, и это прямо выходит из дела; но
любить жизнь такому, как я, — подло… И неужели земля только для таких, как мы, стоит? Всего вернее, что да; но
идея эта уж слишком безотрадна…»
Правда, мы гипостазируем все, что
любим, все, что жалеем, неодушевленные предметы и отвлеченные
идеи.
К Теркину он быстро стал привязываться. Не очень он долюбливал нынешних „самодельных людей“, выскочивших из простого звания, считал многим хуже самых плохих господ,
любил прилагать к ним разные прозвания, вычитанные в журналах и газетах. Но этот хоть и делец, он ему верит: они с ним схожи в мыслях и мечтаниях. Этому дороги родная земля, Волга, лес; в компании, где он главный воротила, есть
идея.
«
Идей» в теперешнем смысле они не имели, книжка не владела ими, да тогда и не было никаких «направлений» даже и у нас, гимназистов. Но они все же
любили читать и, оставаясь затворницами, многое узнавали из тогдашней жизни. Куклами их назвать никак нельзя было. Про общество, свет, двор, молодых людей, дам, театр они знали гораздо больше, чем любая барышня в провинции, домашнего воспитания. В них не было ничего изломанного, нервного или озлобленного своим долгим институтским сидением взаперти.
В нем сидела, в сущности, как поляки говорят,"шляхетная"натура. Он искренно возмущался всем, что делалось тогда в высших сферах — и в бюрократии, и среди пишущей братии — антипатичного, дикого, неблаговидного и произвольного. Его тогдашний либерализм был искреннее и прямолинейнее, чем у Зарина и, тем более, у Щеглова.
Идеями социализма он не увлекался, но в деле свободомыслия
любил называть себя"достаточным безбожником"и сочувствовал в особенности польскому вопросу в духе освободительном.
При полном типическом отсутствии
идей у Гиезия была пытливость, и притом самая странная. Он
любил задавать такие неожиданные вопросы, которые в общем напоминали вопросы детей.
Достоевский отлично понимал русский характер интеллигента-революционера и назвал его «великим скитальцем русской земли», хотя он и не
любил революционных
идей.
«Эвклидов ум» — выражение, которое
любил Достоевский, — бессилен постигнуть
идею свободы, она недоступна ему, как совершенно иррациональная тайна.
Лизавета Петровна до сих пор мне еще не рассказала, как она желает завести свое убежище. В разговоре она не
любит входить в практические подробности. Душа ее слишком переполнена
идеей добра, чтобы останавливаться надолго на материальных вопросах.
В гениальной по силе прозрения утопии грядущего, рассказанной Версиловым, люди прилепляются друг к другу и
любят друг друга, потому что исчезла великая
идея Бога и бессмертия.
— Ну, смотри на меня, ведь я
любя тебя говорю… Неужели нельзя заняться делом серьезно, без легкомыслия… Вспомни, как мы сошлись с тобой, что говорили, на что надеялись! Как мы могли бы быть счастливы! Ведь у нее одна
идея, одно общее дело, будем работать вместе в одну сторону. Если опять выберут, надо бросить прошлое легкомыслие, глядеть на жизнь серьезнее и тогда ты увидишь, что больше этого не случится, все будут уважать,
любить тебя, как я
люблю…
— Да? Вот видишь!.. — Борька заговорил с воодушевлением. — Это лето для меня какое-то совсем особенное. Как будто у меня только что раскрылись глаза на человеческое тело, как оно может быть прекрасно, как важно, чтоб оно было здорово и прекрасно, и как мало мы об этом думаем. И каждый день меня на этот счет озаряют гениальнейшие
идеи. Сегодня, например… Скажи, ты
любишь смотреться в зеркало?