Неточные совпадения
Огонь потух; едва золою
Подернут уголь золотой;
Едва заметною струею
Виется пар, и теплотой
Камин чуть дышит. Дым из трубок
В трубу уходит. Светлый кубок
Еще шипит среди стола.
Вечерняя находит мгла…
(
Люблю я дружеские враки
И дружеский бокал вина
Порою той, что названа
Пора меж
волка и собаки,
А почему, не вижу я.)
Теперь беседуют друзья...
Это были: старушка Мертваго и двое ее сыновей — Дмитрий Борисович и Степан Борисович Мертваго, Чичаговы, Княжевичи, у которых двое сыновей были почти одних лет со мною, Воецкая, которую я особенно
любил за то, что ее звали так же как и мою мать, Софьей Николавной, и сестрица ее, девушка Пекарская; из военных всех чаще бывали у нас генерал Мансуров с женою и двумя дочерьми, генерал граф Ланжерон и полковник Л. Н. Энгельгардт; полковой же адъютант
Волков и другой офицер Христофович, которые были дружны с моими дядями, бывали у нас каждый день; доктор Авенариус — также: это был давнишний друг нашего дома.
Если б ты чувствовал это, ты не улыбнулся бы давеча иронически, ты бы видел, что тут нет ни лисы, ни
волка, а есть женщина, которая
любит тебя, как родная сестра…
Васса. Ну ладно, ладно! Дай бог нашему теляти
волка поймати. (Людмиле неожиданно и громко.) Отца полюбила я, когда мне еще не минуло пятнадцати лет. В шестнадцать — обвенчались. Да. А в семнадцать, когда была беременна Федором, за чаем в Троицын день — девичий праздник — облила мужу сапог сливками. Он заставил меня сливки языком слизать с сапога. Слизала. При чужих людях. А нашу фамилию Храповых — люди не
любили.
— Бога не вижу и людей не
люблю! — говорит. — Какие это люди, если друг другу помочь не могут? Люди! Против сильного — овцы, против слабого —
волки! Но и
волки стаями живут, а люди — все врозь и друг другу враги! Ой, много я видела и вижу, погибнуть бы всем! Родят деток, а растить не могут — хорошо это? Я вот — била своих, когда они хлеба просили, била!
Сказав
волк, я назвала Вожатого. Назвав Вожатого — я назвала Пугачева:
волка, на этот раз ягненка пощадившего,
волка, в темный лес ягненка поволокшего —
любить.
Никогда он так не
любил жизни, как теперь. Был он заяц обстоятельный, высмотрел у вдовы, у зайчихи, дочку и жениться хотел. Именно к ней, к невесте своей, он и бежал в ту минуту, как
волк его за шиворот ухватил. Ждет, чай, его теперь невеста, думает: «Изменил мне косой!» А может быть, подождала-подождала, да и с другим… слюбилась… А может быть и так: играла, бедняжка, в кустах, а тут ее
волк… и слопал!..
— Гм… это хорошо, что невеста жениха
любит, — говорит волчиха. — Это значит, что зайчат у них много будет, корму
волкам прибавится. И мы с
волком любимся, и у нас волчат много. Сколько по воле ходят, а четверо и теперь при нас живут.
Волк, а
волк! отпустить, что ли, жениха к невесте проститься?
— Еще бы! Вы думаете, и я не скучаю? — усмехнулся капитан. — Ведь это только в глупых книжках моряков изображают какими-то «морскими
волками», для которых будто бы ничего не существует в мире, кроме корабля и моря. Это клевета на моряков. И они, как и все люди,
любят землю со всеми ее интересами,
любят близких и друзей — словом, интересуются не одним только своим делом, но и всем, что должно занимать сколько-нибудь образованного и развитого человека… Не правда ли?
Я смотрел на эту старую обезьяну, как она веселилась, и мне самому становилось весело. Я вглядывался в эту смесь мартышки, говорящего попугая, пингвина, лисицы,
волка, — и что еще там есть? — и Мне самому стало смешно: Я
люблю веселых самоубийц. Мы еще долго потешались над несчастным рацио, пока его преосвященство не успокоился и не перешел в наставительный тон...
То же и с любовью: если бы люди были животныя без разума, то они
любили бы тех, кого
любят: своих волчат, свое стадо, и не знали бы, что они
любят своих волчат и свое стадо, и не знали бы того, что другие
волки любят своих волчат и другие стада своих товарищей по стаду, и любовь их была бы — та любовь и та жизнь, которая возможна на той степени сознания, на которой они находятся.
Был один мальчик. И он очень
любил есть цыплят и очень боялся
волков.
И говорит
волк: «Ты боишься, что я тебя съем. А сам ты что же делаешь? Ты
любишь цыплят?»
Марья Петровна очень
любила животных: у нее были ручной медведь, два совершенно ручных
волка и прирученная лисица. Последняя, впрочем, знала лишь ее одну, и, как и медведь, сидела на цепи,
волки же гуляли по двору вместе с собаками.
Волка не
любили, но знали, что он исступленный патриот и не способен на измену.
Красный
Любим выскочил из-за Милки, стремительно бросился на
волка и схватил его за гачи (ляжки задних ног), но в ту же секунду испуганно перескочил на другую сторону.
Волк присел, щелкнул зубами и опять поднялся и поскакал вперед, провожаемый на аршин расстояния всеми собаками, не приближавшимися к нему.