Неточные совпадения
Впрочем, «Москвитянин» выражал преимущественно университетскую, доктринерскую партию славянофилов. Партию эту можно назвать не только университетской, но и отчасти правительственной. Это большая новость в русской литературе. У нас рабство или молчит, берет взятки и плохо
знает грамоту, или, пренебрегая прозой, берет аккорды на верноподданнической
лире.
Не
знаем, как на других, но по крайней мере на нас «Король
Лир» постоянно производил такое впечатление.
Актер. Искать город… лечиться… Ты — тоже уходи… Офелия… иди в монастырь… Понимаешь — есть лечебница для организмов… для пьяниц… Превосходная лечебница… Мрамор… мраморный пол! Свет… чистота, пища… всё — даром! И мраморный пол, да! Я ее найду, вылечусь и… снова буду… Я на пути к возрожденью… как сказал… король…
Лир! Наташа… по сцене мое имя Сверчков-Заволжский… никто этого не
знает, никто! Нет у меня здесь имени… Понимаешь ли ты, как это обидно — потерять имя? Даже собаки имеют клички…
— О да. Да! Эта история — вы
знаете? — стоила предприятию тридцать семь тысяч
лир…
Только старуха Е. Ф. Красовская по-старинному была гладко причесана, и на ней была накинута настоящая персидская шаль, как я
узнал потом, огромной цены, a на груди старомодного шелкового платья сверкала бриллиантами золотая
лира, поднесенная ей в один из провинциальных бенефисов.
А «куколка» тем временем процветал в одном «высшем учебном заведении», куда был помещен стараниями ma tante. Это был юноша, в полном смысле слова многообещающий: красивый, свежий, краснощекий, вполне уверенный в своей дипломатической будущности и в то же время с завистью посматривающий на бряцающих палашами юнкеров. По части священной истории он
знал, что «царь Давид на
лире играет во псалтыре» и что у законоучителя их «лимонная борода».
—
Знаешь, Горданов: я понимаю в одном месте короля
Лира.
Лир видит Кента в колодках и, все не
узнавая его, возгорается гневом на тех, кто смел так оскорбить его посланного, и требует к себе герцога и Регану.
Лир говорит, что не
знает.
«В
Лире Шекспир до самого дна измерил взором пучину ужасов, и при этом зрелище душа его не
знала ни трепета, ни головокружения, ни слабости, — говорит Брандес […говорит Брандес.
Король же после своих бессвязных речей вдруг начинает говорить иронические речи, сначала о том, как льстецы говорили на все, как богословы, и да и нет и уверяли его, что он все может, а когда он попал в бурю без приюта, он увидал, что это неправда; потом, что так как вся тварь блудит и незаконный сын Глостера обошелся лучше с отцом (хотя
Лир по ходу драмы не мог ничего
знать об обхождении Эдмунда с Глостером), чем с ним его дочери, то пусть процветает разврат, тем более что ему, как королю, нужны солдаты.
После этого
Лир отсылает Кента, которого все не
узнает, с письмом к другой дочери и, несмотря на то отчаяние, которое он только что выражал, разговаривает с шутом и вызывает его на шутки.
— «Как же ты можешь
знать это, не
зная ее?» — говорит
Лир.
Хижина, в которую вводят
Лира, оказывается тою самой, в которую вошел Эдгар, переодетый в сумасшедшего, то есть голый. Эдгар выходит из хижины, и, хотя все
знают его, никто не
узнает его, так же как не
узнают Кента, и Эдгар,
Лир и шут начинают говорить бессмысленные речи, продолжающиеся с перерывами на шести страницах. В середине этой сцены приходит Глостер и тоже не
узнает ни Кента, ни своего сына Эдгара и рассказывает им о том, как его сын Эдгар хотел убить его.
Бред этот кончается тем, что
Лир засыпает, и Глостер уговаривает Кента (все не
узнавая его) унести короля в Дувр, и Кент с шутом уносят
Лира.
Так же неестественно и очевидно выдумано то, что
Лир во все время не
узнает старого слугу Кента, и потому отношения
Лира к Кенту не могут вызвать сочувствия читателя или зрителя.
Лир говорит: проходи! — и слепой Глостер, не узнавший ни сына, ни Кента,
узнает голос короля.
Третья сцена переносится опять в замок Глостера. Глостер рассказывает Эдмунду о том, что французский король уже высадился с войском на берег и что он хочет помочь
Лиру.
Узнав это, Эдмунд решается обвинить своего отца в измене, чтобы получить его наследство.
И таким образом Кент, которого никто не
узнает, хотя и король, и герцог Корнвальский, и присутствующий Глостер должны все хорошо
знать его, буянит в виде нового слуги
Лира до тех пор, пока его схватывают и набивают на него колодки.
Разговоры эти перебиваются приходом Гонерилы. Гонерила требует от отца, чтоб он уменьшил свою свиту: вместо ста придворных удовольствовался бы пятьюдесятью. Услыхав это предложение,
Лир входит в какой-то странный, неестественный гнев и спрашивает:
знает ли кто его? «Это не
Лир, — говорит он. — Разве
Лир так ходит, так говорит? Где его глаза? Сплю я или бодрствую? Кто мне скажет: кто я? Я тень
Лира» и т. п.
В четвертой сцене к королю
Лиру, поселившемуся уже у Гонерилы, является изгнанный им Кент, переодетый так, что
Лир не
узнает его.
Говорят же все совершенно одинаково.
Лир бредит точно так, как, притворяясь, бредит Эдгар. Так же говорят и Кент и шут. Речи одного лица можно вложить в уста другого, и по характеру речи невозможно
узнать того, кто говорит. Если и есть различие в языке, которым говорят лица Шекспира, то это только различные речи, которые произносит за свои лица Шекспир же, а не его лица.