Неточные совпадения
Впереди него, из-под горы, вздымались молодо зеленые вершины
лип, среди них неудачно пряталась золотая, но полысевшая
голова колокольни женского монастыря; далее все обрывалось в голубую яму, — по зеленому ее дну, от города, вдаль,
к темным лесам, уходила синеватая река. Все было очень мягко, тихо, окутано вечерней грустью.
А в саду под
липой, за круглым столом, сидят, пьют брагу Илья Артамонов, Гаврила Барский, крёстный отец невесты, Помялов и кожевник Житейкин, человек с пустыми глазами, тележник Воропонов; прислонясь
к стволу
липы, стоит Пётр, тёмные волосы его обильно смазаны маслом и
голова кажется железной, он почтительно слушает беседу старших.
Целый большой луб с вековой
липы согнут и приколочен
к тележным грядкам, а под ним лежка; лежат люди ногами
к ногам в нутро экипажа, а
головы к вольному воздуху на обе стороны вперед и назад.
Кузнецов поставил лампу на столик и вышел на террасу. Две длинные, узкие тени шагнули через ступени
к цветочным клумбам, закачались и уперлись
головами в стволы
лип.
Платье на мне было все мокрое и
липло к телу; на
голове была шишка, и было немножко больно.
В старину был пастух; звали его Магнис. Пропала у Магниса овца. Он пошел в горы искать. Пришел на одно место, где одни
голые камни. Он пошел по этим камням и чувствует, что сапоги на нем прилипают
к этим камням. Он потрогал рукой — камни сухие и
к рунам не
липнут. Пошел опять — опять сапоги прилипают. Он сел, разулся, взял сапог в руки и стал трогать им камни.
Фекла ведет его в чащу и, пройдя с четверть версты, указывает ему на брата Данилку. Ее брат, маленький, восьмилетний мальчик с рыжей, как охра,
головой и бледным, болезненным лицом, стоит, прислонившись
к дереву, и, склонив
голову набок, косится на небо. Одна рука его придерживает поношенную шапчонку, другая спрятана в дупле старой
липы. Мальчик всматривается в гремящее небо и, по-видимому, не замечает своей беды. Заслышав шаги и увидев сапожника, он болезненно улыбается и говорит...
Был шестой час вечера. Зной стоял жестокий, солнечный свет резал глаза; ветерок дул со степи, как из жерла раскаленной печи, и вместе с ним от шахт доносился острый, противный запах каменноугольного дыма… Мухи назойливо
липли к потному лицу; в
голове мутилось от жары; на душе накипало глухое, беспричинное раздражение.
На возвышении кругом в два ряда высятся
к нему столетние
липы: они с воем ведут иногда спор с бурями, и, несмотря на свою старость, еще не сломили
головы своей.
— Правда, миленький! Неразлучные мы с тобою. Это — правда. Правда — вот эти плоские мятые юбки, висящие на стене в своем
голом безобразии. Правда — вот эта кровать, на которой тысячи пьяных мужчин бились в корчах гнусного сладострастья. Правда — вот эта душистая, старая, влажная вонь, которая
липнет к лицу и от которой противно жить. Правда — эта музыка и шпоры. Правда — она, эта женщина с бледным, измученным лицом и жалко-счастливою улыбкой.