Неточные совпадения
(Эта женщина никогда не делала вопросов прямых, а всегда пускала в ход сперва улыбки и потирания рук, а потом, если надо было что-нибудь узнать непременно и верно, например: когда угодно будет Аркадию Ивановичу назначить свадьбу, то начинала любопытнейшими и почти жадными вопросами о Париже и о тамошней придворной
жизни и разве потом уже доходила по порядку и до третьей
линии Васильевского острова.)
Но, чувствуя себя в состоянии самообороны и несколько торопясь с выводами из всего, что он слышал, Клим в неприятной ему «кутузовщине» уже находил ценное качество: «кутузовщина» очень упрощала
жизнь, разделяя людей на однообразные группы, строго ограниченные
линиями вполне понятных интересов.
Она как будто слушала курс
жизни не по дням, а по часам. И каждый час малейшего, едва заметного опыта, случая, который мелькнет, как птица, мимо носа мужчины, схватывается неизъяснимо быстро девушкой: она следит за его полетом вдаль, и кривая, описанная полетом
линия остается у ней в памяти неизгладимым знаком, указанием, уроком.
Она сделала из наблюдений и опыта мудрый вывод, что всякому дается известная
линия в
жизни, по которой можно и должно достигать известного значения, выгод, и что всякому дана возможность сделаться (относительно) важным или богатым, а кто прозевает время и удобный случай, пренебрежет данными судьбой средствами, тот и пеняй на себя!
Если идти назад по
линии материального развития человечества, то мы не дойдем до свободного и цельного духа, а дойдем лишь до более элементарных и примитивных форм материальной
жизни.
История лишь в том случае имеет смысл, если будет конец истории, если будет в конце воскресение, если встанут мертвецы с кладбища мировой истории и постигнут всем существом своим, почему они истлели, почему страдали в
жизни и чего заслужили для вечности, если весь хронологический ряд истории вытянется в одну
линию и для всего найдется окончательное место.
Еще южнее, по
линии проектированного почтового тракта, есть селение Вальзы, основанное в 1889 г. Тут 40 мужчин и ни одной женщины. За неделю до моего приезда, из Рыковского были посланы три семьи еще южнее, для основания селения Лонгари, на одном из притоков реки Пороная. Эти два селения, в которых
жизнь едва только начинается, я оставлю на долю того автора, который будет иметь возможность проехать к ним по хорошей дороге и видеть их близко.
Вот тут-то, бывало, и зовет все куда-то, и мне все казалось, что если пойти все прямо, идти долго, долго и зайти вот за эту
линию, за ту самую, где небо с землей встречается, то там вся и разгадка, и тотчас же новую
жизнь увидишь, в тысячу раз сильней и шумней, чем у нас; такой большой город мне все мечтался, как Неаполь, в нем все дворцы, шум, гром,
жизнь…
Впрочем, вся восходящая
линия Лаптевых вела точно такой же образ
жизни, появляясь в России наездом.
По всей
линии севастопольских бастионов, столько месяцев кипевших необыкновенной энергической
жизнью, столько месяцев видевших сменяемых смертью, одних за другими умирающих героев, и столько месяцев возбуждавших страх, ненависть и наконец восхищение врагов, — на севастопольских бастионах уже нигде никого не было.
Прошло не более 8 лет с тех пор, как были распланированы его улицы у
линии новой железной дороги, и с тех пор городок жил тихою
жизнью американского захолустья.
Он жадно наклонился к ней, но вода была соленая… Это уже было взморье, — два-три паруса виднелись между берегом и островом. А там, где остров кончался, — над
линией воды тянулся чуть видный дымок парохода. Матвей упал на землю, на береговом откосе, на самом краю американской земли, и жадными, воспаленными, сухими глазами смотрел туда, где за морем осталась вся его
жизнь. А дымок парохода тихонько таял, таял и, наконец, исчез…
Жизнь обитателей передовых крепостей на чеченской
линии шла по-старому. Были с тех пор две тревоги, на которые выбегали роты и скакали казаки и милиционеры, но оба раза горцев не могли остановить. Они уходили и один раз в Воздвиженской угнали восемь лошадей казачьих с водопоя и убили казака. Набегов со времени последнего, когда был разорен аул, не было. Только ожидалась большая экспедиция в Большую Чечню вследствие назначения нового начальника левого фланга, князя Барятинского.
Отъезжая с Биче и Ботвелем, я был стеснен, отлично понимая, что стесняет меня. Я был неясен Биче, ее отчетливому представлению о людях и положениях. Я вышел из карнавала в действие
жизни, как бы просто открыв тайную дверь, сам храня в тени свою душевную
линию, какая, переплетясь с явной
линией, образовала узлы.
Я стоял, склонясь над ее плечом. В маленькой твердой руке карандаш двигался с такой правильностью и точностью, как в прорезах шаблона. Она словно лишь обводила видимые ею одной
линии. Под этим чертежом Биче нарисовала контурные фигуры: мою, Бутлера, комиссара и Гардена. Все они были убедительны, как японский гротеск. Я выразил уверенность, что эти мастерство и легкость оставили более значительный след в ее
жизни.
Он отмалчивался, опуская свои большие глаза в землю. Сестра оделась в черное, свела брови в одну
линию и, встречая брата, стискивала зубы так, что скулы ее выдвигались острыми углами, а он старался не попадаться на глаза ей и всё составлял какие-то чертежи, одинокий, молчаливый. Так он жил вплоть до совершеннолетия, а с этого дня между ними началась открытая борьба, которой они отдали всю
жизнь — борьба, связавшая их крепкими звеньями взаимных оскорблений и обид.
При таком противузаконном действии две передние сохи захватили собственную мою землю, доставшуюся мне еще при
жизни от родителя моего, блаженной памяти Ивана, Онисиева сына, Перерепенка, начинавшуюся от амбара и прямою
линией до самого того места, где бабы моют горшки.
Нить
жизни, еще теплившаяся в этом высохшем от работы, изможденном теле, была прервана, и детски чистая, полная святой любви к ближнему и незлобия душа отлетела… вон оно, это сухое, вытянувшееся тело, выступающее из-под савана тощими
линиями и острыми углами… вон эти костлявые руки, подъявшие столько труда… вон это посиневшее, обезображенное страданиями лицо, которое уж больше не ответит своей честной улыбкой всякому честному делу, не потемнеет от людской несправедливости и не будет плакать святыми слезами над человеческими несчастьями!..
Городов я не любил. Жадный шум их и эта бесшабашная торговля всем — несносны были мне; обалдевшие от суеты люди города — чужды. Кабаков — избыток, церкви — лишние, построены горы домов, а жить тесно; людей много и все — не для себя: каждый привязан к делу и всю
жизнь бегает по одной
линии, как пёс на цепи.
Все мы, люди, все лошади и собаки, на всей
линии и цепи, были в страшной опасности, и всякий, конечно, желал, чтобы для сохранения его
жизни веревка, на которой вертел свою колоссальную пращу Сганарель, была крепка.
Если со временем какому-нибудь толковому историку искусств попадутся на глаза шкап Бутыги и мой мост, то он скажет: «Это два в своем роде замечательных человека: Бутыга любил людей и не допускал мысли, что они могут умирать и разрушаться, и потому, делая свою мебель, имел в виду бессмертного человека, инженер же Асорин не любил ни людей, ни
жизни; даже в счастливые минуты творчества ему не были противны мысли о смерти, разрушении и конечности, и потому, посмотрите, как у него ничтожны, конечны, робки и жалки эти
линии»…
— Да, ребятушки, нам, старикам, больно заметно, что всё ныне сдвинулось с местов, всё стягивается в одну-две
линии: семо — овцы, овамо — козлищи, или как там? Понуждает
жизнь человека искать определения своего! Вы это поняли, и вот — тянет за сердце меня, старого, к вам! Вспоминаю я свою молодость — ничего нету, кроме девок, да баб, да побоев и увечий за них!
Но еще больше нравится мне то, что в ней каким-то странным образом снова возрождается мое большое Я. Конечно, палач не замедлит исполнить свою обязанность, и солдаты не опустят ружей, но важна
линия, важно мгновение, когда перед самою смертью я вдруг почувствую себя бессмертным и стану шире
жизни.
«Гармония — вот
жизнь; постижение прекрасного душою и сердцем — вот что лучше всего на свете!» — повторял я его последние слова, с которыми он вышел из моей комнаты, — и с этим заснул, и спал, видя себя во сне чуть не Апеллесом или Праксителем, перед которым все девы и юные жены стыдливо снимали покрывала, обнажая красы своего тела; они были обвиты плющом и гирляндами свежих цветов и держали кто на голове, кто на упругих плечах храмовые амфоры, чтобы под тяжестью их отчетливее обозначалися
линии стройного стана — и все это затем, чтобы я, величайший художник, увенчанный миртом и розой, лучше бы мог передать полотну их чаровничью прелесть.
Но вечность совсем не есть остановка движения, прекращение творческой
жизни, вечность есть творческая
жизнь иного порядка, есть движение не в пространстве и времени, а движение внутреннее, символизирующееся в движении по кругу, а не по прямой
линии, т. е. внутренняя мистерия
жизни, мистерия духа, в которую вобрана и вся трагедия мировой
жизни.
— Теперь вы будете отправлены на фронт, в передовую
линию, и там, в боях за рабочее дело, искупите свою вину. Я верю, что скоро мы опять сможем назвать вас нашими товарищами… — А третьего мы все равно отыщем, и ему будет расстрел… Товарищи! — обратился он к толпе. — Мы сегодня уходим. Красная армия освободила вас от гнета ваших эксплуататоров, помещиков и хозяев. Стройте же новую, трудовую
жизнь, справедливую и красивую!
На полустанке жило несколько человек: я с женой, глухой и золотушный телеграфист да три сторожа. Мой помощник, молодой чахоточный человек, ездил лечиться в город, где жил по целым месяцам, предоставляя мне свои обязанности вместе с правом пользоваться его жалованьем. Детей у меня не было, гостей, бывало, ко мне никаким калачом не заманишь, а сам я мог ездить в гости только к сослуживцам по
линии, да и то не чаще одного раза в месяц. Вообще, прескучнейшая
жизнь.
Только такая свобода, свобода коллективного строительства
жизни в генеральной
линии коммунистической партии, и признается в советской России.
Мы застаем Владислава Стабровского в одни из самых тревожных, роковых часов его
жизни. Это был очень красивый молодой человек, лет двадцати шести. Кто не знал бы его славянского происхождения, сказал бы, что он итальянец. Тип Авзонии отпечатался на его несколько смуглом лице, в его черных глазах, горящих томительным огнем юга, в его черных, шелковистых волосах, густо ниспадающих на шею. Ничего резкого, выдающегося, ни одной ломаной
линии в тонких чертах его лица; все было в нем полная гармония.
И христианство исторически шло по
линии наименьшего сопротивления, по
линии приспособления к разуму и расчету мира сего, к языческой природе человека, к физическому плану
жизни.
Новая творческая
жизнь не может двигаться ни вправо, ни влево по
линии «мира», а лишь ввысь и вглубь по
линии Духа.
Не забыл он, конечно, и того, что семья фон Зееманов жила в доме, принадлежавшем прежде Хомутовым, на 6
линии Васильевского острова, и жила своею особою замкнутою
жизнью, и в их гостиной собирался тесный интимный кружок близких знакомых и сослуживцев Антона Антоновича.
Хиромантия [Хиромантия — гадание по
линиям на ладонях рук.], которую, как известно тебе, любил этот необыкновенный человек, похищала также немало времени из
жизни столько деятельной, которая бы могла быть столько полезною для его отечества, если бы своекорыстные расчеты одного короля и мщение другого не отняли его у нашей бедной Лифляндии.
Тонкость
линий как бы стушевывается общим неземным, полувоздушным обликом, кажущимся таким далеким от
жизни, а между тем полным ею.
Все мы, несмотря на просьбы генерала, не желавшего подвергать нашу
жизнь опасности, так как выстрелы не прекращались, подняли генерала и понесли его из
линии огня. Подбежавший врач Саличев остановил кортеж и тут же под огнём сделал генералу первую перевязку.
Все шло как нельзя лучше, как вдруг случилось событие, неожиданно положившее конец всем этим планам. За много лет до того один из родственников Зиновьевых по женской
линии — Менгден, неисправимый кутила, бежал от долгов из России в Польшу, где и принял должность управляющего в именье одного богатого помещика. По смерти владельца ему удалось получить руку вдовы, и таким образом он снова достиг положения в
жизни, которое он когда-то так легкомысленно пустил по ветру.
Когда происходит великий исторический переворот в
жизни народа, то всегда есть в нем некоторая объективная
линия, соответствующая общенациональным, общегосударственным историческим задачам,
линия истинно творческая, в которой целый народ влечется инстинктом развития и тайным голосом своей судьбы.
И думалось, глядя на его приплюснутый нос с широкими вывернутыми ноздрями, на его срезанный затылок, животной
линией переходивший прямо в спину, что, если бы дать ему крепкие и быстрые ноги, он убежал бы в лес и зажил бы там таинственной лесной
жизнью, полной игр, жестокости и темной лесной мудрости.
Вся сложность
жизни ускользала от ее взора, видна была лишь одна прямая
линия, весь многообразный Божий мир делился на «правый» и «левый».
Побагровел черт, оченно ему обидно стало, — за всю
жизнь в первый раз на хорошую
линию стал, а ему никакого доверия. Однако голос свой до тихой покорности умаслил и полную княжне присягу по всей форме принес...
Но было ли безумием или здоровьем ума, было ли ложью или правдой новое понимание его, — он принял его твердо и бесповоротно, с тою безусловностью факта, которая всю прежнюю
жизнь его вытянула в одну прямую огненную
линию, оперила ее, как стрелу.