Неточные совпадения
— Ах, maman, у вас своего горя много.
Лили заболела, и я боюсь, что скарлатина. Я вот теперь выехала, чтоб
узнать, а то засяду уже безвыездно, если, избави Бог, скарлатина.
Татьяна, милая Татьяна!
С тобой теперь я слезы
лью;
Ты в руки модного тирана
Уж отдала судьбу свою.
Погибнешь, милая; но прежде
Ты в ослепительной надежде
Блаженство темное зовешь,
Ты негу жизни
узнаешь,
Ты пьешь волшебный яд желаний,
Тебя преследуют мечты:
Везде воображаешь ты
Приюты счастливых свиданий;
Везде, везде перед тобой
Твой искуситель роковой.
Стоя среди комнаты, он курил, смотрел под ноги себе, в розоватое пятно света, и вдруг вспомнил восточную притчу о человеке, который, сидя под солнцем на скрещении двух дорог, горько плакал, а когда прохожий спросил: о чем он
льет слезы? — ответил: «От меня скрылась моя тень, а только она
знала, куда мне идти».
Дурак дураком, трех перечесть не может, лба не умеет перекрестить, едва
знает, где право, где лево, ни за сохой, ни в саду: а посуду, чашки, ложки или крестики точит, детские кораблики, игрушки — точно из меди
льет!
Возводит строгие зеницы,
Льет радость, трепет вкруг себя;
Равно на все взирает лицы,
Ни ненавидя, ни любя.
Он лести чужд, лицеприятства,
Породы, знатности, богатства,
Гнушаясь жертвенныя тли;
Родства не
знает, ни приязни,
Равно делит и мзду, и казни;
Он образ божий на земли.
— Ишь льет-поливает! рожь только что зацвела, а он
знай поливает! Половину сена уж сгноили, а он прыскает да попрыскивает! Головлево далеко ли? кровопивец давно с поля убрался, а мы сиди-посиди! Придется скотину зимой гнилым сеном кормить!
— Привезла нам Алена Евстратьевна какого-то ратника, — ворчал он в своем флигельке. — Он, жених-то, вон как буркалами своими ворочает и еще прикидывается: «Не пью!»
Знаем мы вас, как вы не пьете, а только за ухо
льете.
Никто не ждал от него скорого возвращения: все
знали очень хорошо, что дядя Аким воспользуется случаем полежать на печи у соседа и пролежит тем долее и охотнее, что дорога больно худа и ветер пуще студен. Никто не помышлял о нем вплоть до сумерек; но вот уже и ночь давно наступила, а дядя Аким все еще не возвращался. Погода между тем становилась хуже и хуже; снег, превратившийся в дождь, ручьями
лил с кровель и яростно хлестал в окна избы; ветер дико завывал вокруг дома, потрясая навесы и раскачивая ворота.
Как вы смели трогать-то ее своими грязными лапами! Она, как есть, голубка; а вы мало чем лучше дьяволов. Вот она, шутка-то! И я-то, дурак, тешить вас взялся! Пора мне
знать, что у вас ни одной шутки без обиды не обходится. Первое ваше удовольствие — бедных да беззащитных обижать. (Приносят воды, он
льет ей несколько капель на голову). Уж эта ли девушка не обижена, а тут вы еще. Дома ее заели совсем; вырвалась она кой-как...
Гарусов был совершенно неузнаваем благодаря ордынскому полону. Только игумен
узнал его сразу. Долго они проговорили запершись, и игумен качал головой, пока Гарусов рассказывал про свои злоключения. Всего он натерпелся и сколько раз у смерти был, да и погиб бы, кабы не дьячок. Рассказал Гарусов, что делается в «орде» и в казаках и как смута разливается уже по Южному Уралу. Мятежники захватили заводы и сами
льют себе пушки.
— Ты на своего дяденьку Ивана Леонтьевича не очень смотри: они в Ельце все колобродники. К ним даже и в дома-то их ходить страшно: чиновников зазовут угощать, а потом в рот силой
льют, или выливают за ворот, и шубы спрячут, и ворота запрут, и запоют: «Кто не хочет пить — того будем бить». Я своего братца на этот счет
знаю.
Знаем мы тебя: опять будешь
лить холодную воду мне на голову».
Дворецкий
лить — не
знали? Что
Марья Васильевна. Что это ячейки, так и называется? Вы
лейте больше сливок, еще принесут. Катенька, ты тоже
знаешь ячейки?
Неизъяснимый, непостижный!
Я
знаю, что души моей
Воображении бессильны
И тени начертать Твоей.
Но если славословить должно,
То слабым смертным невозможно
Тебя ничем иным почтить,
Как им к Тебе лишь возвышаться,
В безмерной разности теряться
И благодарны слезы
лить.
Злословие свой яд на имя мудрых
льет;
Не судит ни об ком рассудок беспристрастный,
Лишь страсти говорят. — Кто в роскоши живет,
Не
знает и того, что в свете есть несчастный.
Сейчас Феничку
узнать нельзя. Вместе с Шурой Огурцовой, своей подружкой, она
льет воду на доски коридора и начинает энергично водить по полу шваброй, обвязанной тряпкой на конце.
Потянулись они к бражке, как старушки к кашке: кто пасть подставляет, кто ухо, а кто и того похуже. Некогда солдату удивляться,
знай льет — кому в рот, кому в живот, або вошло.
Каждый из нас должен прочесть кусок прозы и стихи, как нас учил эти четыре месяца «маэстро». Мы волнуемся, каждый по-своему. Я вся дрожу мелкой дрожью. Маруся Алсуфьева шепчет все молитвы, какие только
знает наизусть. Ксения Шепталова пьет из китайского флакончика валерьяновые капли, разведенные в воде.
Лили Тоберг плачет. Ольга то крестит себе «подложечку», то хватает и жмет мои пальцы холодною как лед рукою. Саня Орлова верна себе: стиснула побелевшие губы, нахмурила брови, насупилась и молчит.
С последней Савин был знаком раньше, но младшую, Елиз, которую все звали
Лили, он не
знал, так как она в Париже в последнее время не жила, будучи на содержании у берлинского банкира-миллионера барона Шварцредера.
— А я боюсь вот чего, — продолжала на ту же тему Генриетта де Баррас, — чтобы моя милая
Лили не испугалась бы настолько этих рогов, выросших у ее барона, что от испуга не уехала бы еще дальше от нас, в русские степи, кстати и кавалер ее
знает туда дорогу.
— Я не поручусь, — продолжал он развивать свою мысль, — что, когда
Лили вернется в благочестивый Берлин, она не
узнает своего барона, так как к тому времени у него вырастут настоящие оленьи рога.
Лили это слышала и поняла, но сидела в стороне, в безукоризненной позе девочки-подростка, которую не высылают,
зная, что она умненькая и лишнего не должна понимать.
Была ли случайность, или же
Лили сама устроила этот tete-a-tete со своим настойчивым ухаживателем — кто
знает, но только Николай Герасимович, возвращаясь из библиотеки и проходя большой красной гостиной, застал ее одну у пианино.
— Да, братец, ты меня видишь. А ты, мерзавец, все,
знать, колокола
льешь, да верно, чтоб они громче звонили, ты про честных людей вздоры распускаешь, — и хлоп его в щеку.
Завись это от Савина, он готов был увезти
Лили не только в степи, но и на край света. Но для этого недостаточно было одного его желания, надо было
узнать взгляд на это и
Лили.
«Спит иль нет моя Людмила?
Помнит друга иль забыла?
Весела иль слезы
льет?
Встань, жених тебя зовет». —
«Ты ль? Откуда в час полночи?
Ах! едва прискорбны очи
Не потухнули от слез.
Знать, тронулся царь небес
Бедной девицы тоскою?
Точно ль милый предо мною?
Где же был? Какой судьбой
Ты опять в стране родной...
И с этим она поставила на уборный стол флакон и, вероятно, хотела идти вслед за мужем в те самые двери, в которые он вышел, но Пик предупредил ее: он бросился вперед, схватил в передней свой плащ и шляпу и выбежал на улицу. На дворе уже темнело и
лил проливной дождь. Пик ничего этого не замечал; он шел и свистал, останавливался у углов, не
зная, за который из них поворотить, и потом опять шел и свистал, и вдруг расхохотался.