Неточные совпадения
—
Господа! — вдруг патетически воскликнул Ванька-Встанька, прервав пение и ударив себя в грудь. — Вот вижу я вас и знаю, что вы — будущие генералы Скобелев и Гурко, но и я ведь тоже в некотором отношении военная косточка. В мое время, когда я учился на помощника лесничего, все наше
лесное ведомство было военное, и потому, стучась в усыпанные брильянтами золотые двери ваших сердец, прошу: пожертвуйте на сооружение прапорщику таксации малой толики spiritus vini, его же и монаси приемлют.
Много времени честной купец убивается и слезами обливается, и возговорит он голосом жалобным: «
Господин честной, зверь
лесной, чудо морское!
Пишет она письмо к своему батюшке родимому и сестрицам своим любезныим: «Не плачьте обо мне, не горюйте, я живу во дворце у зверя
лесного, чуда морского, как королевишна; самого его не вижу и не слышу, а пишет он ко мне на стене беломраморной словесами огненными, и знает он все, что у меня на мысли, и тое ж минутою все исполняет, и не хочет он называться
господином моим, а меня называет госпожою своей».
Он упал на колени перед наибольшиим хозяином, чудищем мохнатыим, и возговорил голосом жалобныим: «Ох ты гой еси,
господин честной, зверь
лесной, чудо морское! как взвеличать тебя — не знаю, не ведаю.
И когда пришел настоящий час, стало у молодой купецкой дочери, красавицы писаной, сердце болеть и щемить, ровно стало что-нибудь подымать ее, и смотрит она то и дело на часы отцовские, аглицкие, немецкие, — а все рано ей пускаться в дальний путь; а сестры с ней разговаривают, о том о сем расспрашивают, позадерживают; однако сердце ее не вытерпело: простилась дочь меньшая, любимая, красавица писаная, со честным купцом, батюшкой родимыим, приняла от него благословение родительское, простилась с сестрами старшими, любезными, со прислугою верною, челядью дворовою и, не дождавшись единой минуточки до часа урочного, надела золот перстень на правый мизинец и очутилась во дворце белокаменном, во палатах высокиих зверя
лесного, чуда морского, и, дивуючись, что он ее не встречает, закричала она громким голосом: «Где же ты мой добрый
господин, мой верный друг?
Подивилася она такому чуду чудному, диву дивному, порадовалась своему цветочку аленькому, заветному и пошла назад в палаты свои дворцовые; и в одной из них стоит стол накрыт, и только она подумала: «Видно, зверь
лесной, чудо морское на меня не гневается, и будет он ко мне
господин милостивый», — как на белой мраморной стене появилися словеса огненные: «Не
господин я твой, а послушный раб.
С той поры, с того времечка пошли у них разговоры, почитай целый день, во зеленом саду на гуляньях, во темных лесах на катаньях и во всех палатах высокиих. Только спросит молода дочь купецкая, красавица писаная: «Здесь ли ты, мой добрый, любимый
господин?» Отвечает
лесной зверь, чудо морское: «Здесь, госпожа моя прекрасная, твой верный раб, неизменный друг». И не пугается она его голоса дикого и страшного, и пойдут у них речи ласковые, что конца им нет.
Между этими основными группами толкались черномазые углежоги, приехавшие поглядеть
барина из дальних
лесных деревень, «транспортные», прозванные за свою отчаянность «соловьями», и всякий другой рабочий люд, не имевший определенной специальности или менявший ее с каждым годом.
Уезд наш, известно вам,
господа,
лесной, и всё больше живут в нем инородцы.
Первое впечатление было не в пользу «академии». Ближе всех сидел шестифутовый хохол Гришук, студент
лесного института, рядом с ним седой старик с военной выправкой — полковник Фрей, напротив него Молодин, юркий блондин с окладистой бородкой и пенсне. Четвертым оказался худенький
господин с веснушчатым лицом и длинным носом.
Вся ты, тропина
лесная!
Кончился лес.
К утру звезда золотая
С Божьих небес
Вдруг сорвалась — и упала,
Дунул
Господь на нее,
Дрогнуло сердце мое:
Думала я, вспоминала —
Что было в мыслях тогда,
Как покатилась звезда?
На третий день после сцены в клубе Фома очутился в семи верстах от города, на
лесной пристани купца Званцева, в компании сына этого купца, Ухтищева, какого-то солидного
барина в бакенбардах, с лысой головой и красным носом, и четырех дам…
Выйдешь с ружьем и, конечно, рапортуешь: «Ваше-скородие, во вверенном мне обходе чернятинской
лесной дачи все обстоит благополучно…» Ну, а, впрочем,
барин ничего, справедливый.
— Вот еще что выдумала! — Кузьма Васильевич нагнулся было к ней, но она медленно отклонилась и выпрямилась, как уж, на которого набрели в
лесной траве. Кузьма Васильевич уставился на нее. — Вишь ты, — промолвил он наконец, — злюка какая! Ну,
господь с тобою!
На всем этом протяжении всего и стоят только три деревнюшки да небольшой приходец в одно действительство, и все это, извольте заметить, и деревнюшки, и
лесные дачи принадлежат одному
господину с Марковым.
— Не то что наши
лесные обители, крепкие города рассыпаются, как песок морской, если есть на то воля
Господа…
— Всякое дыхание хвалит
Господа, — с умиленьем молвил Василий Борисыч, прислушиваясь к
лесным голосам.
Подобравшись под сильное крыло неприкосновенного
барина,
лесная вольница по-прежнему продолжала дела свои, но только по его приказам — так говорит предание.
— Ходили тоже и на войну… Даром-то поместий в те поры не давали. Этакое
лесное богатство, хоть бы у того же самого
господина Низовьева… И вырубать его без пощады… все равно что первый попавшийся Колупаев…
—
Лесная дача
господина Черносошного хорошего качества, спору нет. А приобретать ее без усадьбы и этих береговых насаждений как бы обидно.
— Не леший, а
лесной пестун и созерцатель!..
Господа! — Теркин обратился к своим гостям. — Ежели мы с вами сегодня любовались этим заказником, тем, что уцелело от пожара, — это дело рук Антона Пантелеича.
Чего еще ей надо? Этот
барин в несколько раз богаче Теркина. Первач дал ей полную роспись того, что у него еще остается после продажи
лесной дачи теркинской компании… На целых два миллиона строевого лесу только по Волге. Из этих миллионов сколько ей перепадет? Да все, если она захочет.
— Ну, — скажет, вставая, князь Алексей Юрьич, — бог напитал, никто не видал, а кто видел, тот не обидел. Не пора ль,
господа, к Храповицкому? И птице вольной и зверю
лесному, не токмо человеку разумному, присудил
господь отдыхать в час полуденный.
На балконе небольшого
лесного домика сидит старый седой
господин в темном халате и круглой шапочке на голове.
Лесной-от тоже ведь
барин, стал быть, благодарности требует.
Уж бранил же я Ваську и клюкой побил. «Зачем, говорю, пес ты этакой, не ублаготворил
лесного шестью золотухами, зачем опять, говорю, не дал ты ему пятидесяти целковых, как он в лесу тебя накрыл?..» Да что толковать? — старого не воротишь. Да, родименькой, супротив ветру не подуешь… Вот за Васькино упрямство и покарал его
господь. И сам-от разорился, и ребятишкам по миру придется идти.
— У кого есть верный маршрут, сделанный по некоторому астрологическому наведению, до некоторой резиденции в глуши
лесной… не правда ли,
господин доктор… тот может не надеяться, а исполнить?
От этого
лесной нашему брату страшней всякого: другой
барин, как велик ни будь, все-таки живота лишить не может, а
лесному это, стал быть, можно.
Наш
лесной Иван Васильич — добрый, хороший
барин, а этак же иной раз нашего брата попугивает.
И ты, говорю, бога не гневи:
лесного почитай, супротивничать не моги, а кому какое счастье
господь на суде посылает, не тебе, сиволапому, о том рассуждать.