Неточные совпадения
Тогда, на площади Петровой,
Где дом в углу вознесся новый,
Где над возвышенным крыльцом
С подъятой
лапой, как живые,
Стоят два льва сторожевые,
На
звере мраморном верхом,
Без шляпы, руки сжав крестом,
Сидел недвижный, страшно бледный
Евгений.
Зверь хотел было наступить на камень, но оступился и попал
лапой в воду.
Животное это по размерам своим значительно уступает обыкновенному бурому медведю. Максимальная его длина 1,8 м, а высота в плечах 0,7 м при наибольшем весе 160 кг. Окраска его шерсти — черная, блестящая, на груди находится белое пятно, которое захватывает нижнюю часть шеи. Иногда встречаются (правда, очень редко) такие медведи, у которых брюхо и даже
лапы белые. Голова
зверя конусообразная, с маленькими глазками и большими ушами. Вокруг нее растут длинные волосы, имеющие вид пышного воротника.
Действительно, совершенно свежие отпечатки большой кошачьей
лапы отчетливо виднелись на грязной тропинке. Когда мы шли сюда, следов на дороге не было. Я это отлично помнил, да и Дерсу не мог бы пройти их мимо. Теперь же, когда мы повернули назад и пошли навстречу отряду, появились следы: они направлялись в нашу сторону. Очевидно,
зверь все время шел за нами «по пятам».
Через 2 часа темное небо начало синеть. Можно было уже рассмотреть противоположный берег и бурелом на реке, нанесенный водою. Мы пошли на то место, где видели
зверя. На песке около воды были ясно видны отпечатки большой кошачьей
лапы. Очевидно, тигр долго бродил около бивака с намерением чем-нибудь поживиться, но собаки почуяли его и забились в палатку.
Опомнившись, учитель увидел привязанного медведя,
зверь начал фыркать, издали обнюхивая своего гостя, и вдруг, поднявшись на задние
лапы, пошел на него…
… В Люцерне есть удивительный памятник; он сделан Торвальдсеном в дикой скале. В впадине лежит умирающий лев; он ранен насмерть, кровь струится из раны, в которой торчит обломок стрелы; он положил молодецкую голову на
лапу, он стонет; его взор выражает нестерпимую боль; кругом пусто, внизу пруд; все это задвинуто горами, деревьями, зеленью; прохожие идут, не догадываясь, что тут умирает царственный
зверь.
«Все было придумано, чтобы отбить охоту к письму, — вспоминал впоследствии М. А. Бестужев, — и надо было родиться Луниным, который находил неизъяснимое наслаждение дразнить «белого медведя» (как говорил он), не обращая внимания… на
лапы дикого
зверя, в когтях которого он и погиб в Акатуе» (Воспоминания Бестужевых, 1951, стр. 199).]
Начала его будить потихоньку дочь купецкая, красавица писаная: он не слышит; принялась будить покрепче, схватила его за
лапу мохнатую — и видит, что
зверь лесной, чудо морское бездыханен, мертв лежит…
Дрогнуло сердечко у купецкой дочери, красавицы писаной, почуяла она нешто недоброе, обежала она палаты высокие и сады зеленые, звала зычным голосом своего хозяина доброго — нет нигде ни ответа, ни привета и никакого гласа послушания; побежала она на пригорок муравчатый, где рос, красовался ее любимый цветочик аленькой, — и видит она, что лесной
зверь, чудо морское лежит на пригорке, обхватив аленькой цветочик своими
лапами безобразными.
Тогда прибежал Алексей с рогатиной, он с разбега воткнул её в живот
зверя, Наталья видела из окна, как медведь осел на задние ноги и замахал
лапами, он как бы прощения просил у людей, разъярённо кричавших вокруг его.
И он, находивший веселие сердца в сверкающих переливах драгоценных камней, в аромате египетских благовонных смол, в нежном прикосновении легких тканей, в сладостной музыке, в тонком вкусе красного искристого вина, играющего в чеканном нинуанском потире, — он любил также гладить суровые гривы львов, бархатные спины черных пантер и нежные
лапы молодых пятнистых леопардов, любил слушать рев диких
зверей, видеть их сильные и прекрасные движения и ощущать горячий запах их хищного дыхания.
Храпон отвел Сганареля и заключил его под арест по этому же самому способу, но сам вернулся домой очень расстроенный и опечаленный. На свое несчастие, он рассказал своей сестре, как
зверь шел с ним «ласково» и как он, провалившись сквозь хворост в яму, сел там на днище и, сложив передние
лапы, как руки, застонал, точно заплакал.
Зверь, очевидно, хотел скорее ее распутать или оборвать и догнать своего друга, но у медведя, хоть и очень смышленого, ловкость все-таки была медвежья, и Сганарель не распускал, а только сильнее затягивал петлю на
лапе.
Умен Сганарель был тоже как пудель и знал некоторые замечательные для
зверя его породы приемы: он, например, отлично и легко ходил на двух задних
лапах, подвигаясь вперед передом и задом, умел бить в барабан, маршировал с большою палкою, раскрашенною в виде ружья, а также охотно и даже с большим удовольствием таскал с мужиками самые тяжелые кули на мельницу и с своеобразным шиком пресмешно надевал себе на голову высокую мужичью островерхую шляпу с павлиным пером или с соломенным пучком вроде султана.
Покойный дядя был страстный любитель псовой охоты. Он ездил с борзыми и травил волков, зайцев и лисиц. Кроме того, в его охоте были особенные собаки, которые брали медведей. Этих собак называли «пьявками». Они впивались в
зверя так, что их нельзя было от него оторвать. Случалось, что медведь, в которого впивалась зубами пиявка, убивал ее ударом своей ужасной
лапы или разрывал ее пополам, но никогда не бывало, чтобы пьявка отпала от
зверя живая.
Зверь или был слишком понятлив, чтобы не сообразить, какое хорошее оказалось в его обладании оружие, или веревка, охватившая его
лапу, больно ее резала, но он только взревел и, сразу перехватив веревку в самую
лапу, еще так наподдал бревно, что оно поднялось и вытянулось в одну горизонтальную линию с направлением
лапы, державшей веревку, и загудело, как мог гудеть сильно пушенный колоссальный волчок.
Лев услыхал — лягушка громко квакает, и испугался. Он подумал, что большой
зверь так громко кричит. Он подождал немного, видит — вышла лягушка из болота. Лев раздавил ее
лапой и сказал: «Вперед не рассмотревши, не буду пугаться».
Эти разговоры взвинтили воображение, и мы невольно вздрагивали от каждого шороха в лесу. Меня всегда занимал вопрос об этих таинственных ночных звуках в лесу, которые на непривычного человека нагоняют панику. Откуда они, и почему они не походят ни на один дневной звук? Скрипит ли старое дерево, треснет ли сухой сучок под осторожной
лапой крадущегося
зверя, шарахнется ли сонная птица, — ничего не разберешь, а всего охватывает жуткое чувство страха, и мурашки бегут по спине.
— Раз… два… три!.. — крикнул Стуколов, и горящие
лапы полетели к
зверям.
Завыли
звери, но когда Стуколов, схватив чуть не саженную пылающую
лапу, бросился с нею вперед, волки порскнули вдаль, и через несколько минут их не было слышно.
— Цезарь, назад!.. — крикнул Карл и, нарочно приблизив к решетке лицо, устремил на
зверя пристальный взгляд. Но лев выдержал взгляд, не отступал и скалил зубы. Тогда Карл просунул сквозь решетку хлыст и стал бить Цезаря по голове и по
лапам.
Он стоит на задних
лапах и дерется. А я его хлещу. В это время у меня мысль: заманить его с манежа в коридор, и притом так, чтобы публика не перепугалась. И вот я пячусь задом, бью
зверя, а он на меня и — чувствую — свирепеет с каждой секундой. В конюшне он на меня бросился и начал мять. Не помню, как его стащили — я был в обмороке, — но, слава богу, увел с манежа.
Ax, как изменился сегодня приютский зал! Добрая треть его была отгорожена темною занавеской с расшитыми по ней диковинными фигурами драконов и каких-то невиданных
зверей, державших огромную лиру в не менее огромных
лапах. Эту занавесь расшили самые искусные мастерицы из старшеотделенок: Дорушка, Васса и маленькая Чуркова. Вся мебель, все вещи из квартиры начальницы были перенесены сюда за эту расписную завесу.
Он говорил, что некоторые деревья с наплывами обладают способностью поглощать
зверей и птиц, если только они сядут на них или просто как-нибудь случайно коснутся боком,
лапой или крылом.
Несколько дней медведь тяготил его могучие плечи, как будто живой
зверь сжимал его в своих
лапах.