Неточные совпадения
Послушайте, Иван Кузьмич, нельзя ли вам, для
общей нашей пользы, всякое письмо, которое прибывает
к вам в почтовую контору, входящее и исходящее, знаете, этак немножко распечатать и прочитать: не содержится ли нем какого-нибудь донесения или просто переписки.
Сначала говорил он довольно невнятно, но потом вник в предмет, и,
к общему удивлению, вместо того чтобы защищать, стал обвинять.
Для Константина народ был только главный участник в
общем труде, и, несмотря на всё уважение и какую-то кровную любовь
к мужику, всосанную им, как он сам говорил, вероятно с молоком бабы-кормилицы, он, как участник с ним в
общем деле, иногда приходивший в восхищенье от силы, кротости, справедливости этих людей, очень часто, когда в
общем деле требовались другие качества, приходил в озлобление на народ за его беспечность, неряшливость, пьянство, ложь.
— О, да! — сказала Анна, сияя улыбкой счастья и не понимая ни одного слова из того, что говорила ей Бетси. Она перешла
к большому столу и приняла участие в
общем разговоре.
Константин Левин чувствовал, что ему остается только покориться или признаться в недостатке любви
к общему делу. И это его оскорбило и огорчило.
То же самое думал ее сын. Он провожал ее глазами до тех пор, пока не скрылась ее грациозная фигура, и улыбка остановилась на его лице. В окно он видел, как она подошла
к брату, положила ему руку на руку и что-то оживленно начала говорить ему, очевидно о чем-то не имеющем ничего
общего с ним, с Вронским, и ему ото показалось досадным.
Хотя она бессознательно (как она действовала в это последнее время в отношении ко всем молодым мужчинам) целый вечер делала всё возможное для того, чтобы возбудить в Левине чувство любви
к себе, и хотя она знала, что она достигла этого, насколько это возможно в отношении
к женатому честному человеку и в один вечер, и хотя он очень понравился ей (несмотря на резкое различие, с точки зрения мужчин, между Вронским и Левиным, она, как женщина, видела в них то самое
общее, за что и Кити полюбила и Вронского и Левина), как только он вышел из комнаты, она перестала думать о нем.
Никто, кроме самых близких людей
к Алексею Александровичу, не знал, что этот с виду самый холодный и рассудительный человек имел одну, противоречившую
общему складу его характера, слабость.
Вошел секретарь, с фамильярною почтительностью и некоторым,
общим всем секретарям, скромным сознанием своего превосходства пред начальником в знании дел, подошел с бумагами
к Облонскому и стал, под видом вопроса, объяснять какое-то затруднение. Степан Аркадьич, не дослушав, положил ласково свою руку на рукав секретаря.
Чем больше он узнавал брата, тем более замечал, что и Сергей Иванович и многие другие деятели для
общего блага не сердцем были приведены
к этой любви
к общему благу, но умом рассудили, что заниматься этим хорошо, и только потому занимались этим.
— Нельзя согласиться даже с тем, — сказал он, — чтобы правительство имело эту цель. Правительство, очевидно, руководствуется
общими соображениями, оставаясь индифферентным
к влияниям, которые могут иметь принимаемые меры. Например, вопрос женского образования должен бы был считаться зловредным, но правительство открывает женские курсы и университеты.
― А! вот и они! ― в конце уже обеда сказал Степан Аркадьич, перегибаясь через спинку стула и протягивая руку шедшему
к нему Вронскому с высоким гвардейским полковником. В лице Вронского светилось тоже
общее клубное веселое добродушие. Он весело облокотился на плечо Степану Аркадьичу, что-то шепча ему, и с тою же веселою улыбкой протянул руку Левину.
Главные качества Степана Аркадьича, заслужившие ему это
общее уважение по службе, состояли, во-первых, в чрезвычайной снисходительности
к людям, основанной в нем на сознании своих недостатков; во-вторых, в совершенной либеральности, не той, про которую он вычитал в газетах, но той, что у него была в крови и с которою он совершенно равно и одинаково относился ко всем людям, какого бы состояния и звания они ни были, и в-третьих — главное — в совершенном равнодушии
к тому делу, которым он занимался, вследствие чего он никогда не увлекался и не делал ошибок.
Левин часто любовался на эту жизнь, часто испытывал чувство зависти
к людям, живущим этою жизнью, но нынче в первый paз, в особенности под впечатлением того, что он видел в отношениях Ивана Парменова
к его молодой жене, Левину в первый раз ясно пришла мысль о том, что от него зависит переменить ту столь тягостную, праздную, искусственную и личную жизнь, которою он жил, на эту трудовую, чистую и
общую прелестную жизнь.
И, отделав как следовало приятельницу Анны, княгиня Мягкая встала и вместе с женой посланника присоединилась
к столу, где шел
общий разговор о Прусском короле.
Во время же игры Дарье Александровне было невесело. Ей не нравилось продолжавшееся при этом игривое отношение между Васенькой Весловским и Анной и та
общая ненатуральность больших, когда они одни, без детей, играют в детскую игру. Но, чтобы не расстроить других и как-нибудь провести время, она, отдохнув, опять присоединилась
к игре и притворилась, что ей весело. Весь этот день ей всё казалось, что она играет на театре с лучшими, чем она, актерами и что ее плохая игра портит всё дело.
― Легко быть введену в заблуждение, делая заключение об
общем призвании народа, ― сказал Метров, перебивая Левина. ― Состояние рабочего всегда будет зависеть от его отношения
к земле и капиталу.
Константин Левин чувствовал себя нравственно припертым
к стене и потому разгорячился и высказал невольно главную причину своего равнодушия
к общему делу.
Второй нумер концерта Левин уже не мог слушать. Песцов, остановившись подле него, почти всё время говорил с ним, осуждая эту пиесу за ее излишнюю, приторную, напущенную простоту и сравнивая ее с простотой прерафаелитов в живописи. При выходе Левин встретил еще много знакомых, с которыми он поговорил и о политике, и о музыке, и об
общих знакомых; между прочим встретил графа Боля, про визит
к которому он совсем забыл.
Вронский в это последнее время, кроме
общей для всех приятности Степана Аркадьича, чувствовал себя привязанным
к нему еще тем, что он в его воображении соединялся с Кити.
В этом предположении утвердило Левина еще и то замечание, что брат его нисколько не больше принимал
к сердцу вопросы об
общем благе и о бессмертии души, чем о шахматной партии или об остроумном устройстве новой машины.
Разговор, то
общий, то частный, не умолкал и
к концу обеда так оживился, что мужчины встали из-за стола, не переставая говорить, и даже Алексей Александрович оживился.
Старик, сидевший с ним, уже давно ушел домой; народ весь разобрался. Ближние уехали домой, а дальние собрались
к ужину и ночлегу в лугу. Левин, не замечаемый народом, продолжал лежать на копне и смотреть, слушать и думать. Народ, оставшийся ночевать в лугу, не спал почти всю короткую летнюю ночь. Сначала слышался
общий веселый говор и хохот за ужином, потом опять песни и смехи.
Ответа не было, кроме того
общего ответа, который дает жизнь на все самые сложные и неразрешимые вопросы. Ответ этот: надо жить потребностями дня, то есть забыться. Забыться сном уже нельзя, по крайней мере, до ночи, нельзя уже вернуться
к той музыке, которую пели графинчики-женщины; стало быть, надо забыться сном жизни.
Но Константину Левину хотелось оправдаться в том недостатке, который он знал за собой, в равнодушии
к общему благу, и он продолжал...
В политико-экономических книгах, в Милле, например, которого он изучал первого с большим жаром, надеясь всякую минуту найти разрешение занимавших его вопросов, он нашел выведенные из положения европейского хозяйства законы; но он никак не видел, почему эти законы, неприложимые
к России, должны быть
общие.
— Оттого, что солдатская шинель
к вам очень идет, и признайтесь, что армейский пехотный мундир, сшитый здесь, на водах, не придаст вам ничего интересного… Видите ли, вы до сих пор были исключением, а теперь подойдете под
общее правило.
Сначала все
к нему езжали;
Но так как с заднего крыльца
Обыкновенно подавали
Ему донского жеребца,
Лишь только вдоль большой дороги
Заслышат их домашни дроги, —
Поступком оскорбясь таким,
Все дружбу прекратили с ним.
«Сосед наш неуч; сумасбродит;
Он фармазон; он пьет одно
Стаканом красное вино;
Он дамам
к ручке не подходит;
Всё да да нет; не скажет да-с
Иль нет-с». Таков был
общий глас.
Чувство умиления, с которым я слушал Гришу, не могло долго продолжаться, во-первых, потому, что любопытство мое было насыщено, а во-вторых, потому, что я отсидел себе ноги, сидя на одном месте, и мне хотелось присоединиться
к общему шептанью и возне, которые слышались сзади меня в темном чулане. Кто-то взял меня за руку и шепотом сказал: «Чья это рука?» В чулане было совершенно темно; но по одному прикосновению и голосу, который шептал мне над самым ухом, я тотчас узнал Катеньку.
Она полагала, что в ее положении — экономки, пользующейся доверенностью своих господ и имеющей на руках столько сундуков со всяким добром, дружба с кем-нибудь непременно повела бы ее
к лицеприятию и преступной снисходительности; поэтому, или, может быть, потому, что не имела ничего
общего с другими слугами, она удалялась всех и говорила, что у нее в доме нет ни кумовьев, ни сватов и что за барское добро она никому потачки не дает.
Ну, однако ж, что может быть между ними
общего? Даже и злодейство не могло бы быть у них одинаково. Этот человек очень
к тому же был неприятен, очевидно, чрезвычайно развратен, непременно хитер и обманчив, может быть, очень зол. Про него ходят такие рассказы. Правда, он хлопотал за детей Катерины Ивановны; но кто знает, для чего и что это означает? У этого человека вечно какие-то намерения и проекты.
Да мимоходом зашел прежде в нумер
к госпожам Кобылятниковым, чтоб занести им «
Общий вывод положительного метода» и особенно рекомендовать статью Пидерита (а впрочем, тоже и Вагнера); потом прихожу сюда, а тут вон какая история!
Ни словечка при этом не вымолвила, хоть бы взглянула, а взяла только наш большой драдедамовый [Драдедам — тонкое (дамское) сукно.] зеленый платок (
общий такой у нас платок есть, драдедамовый), накрыла им совсем голову и лицо и легла на кровать лицом
к стенке, только плечики да тело все вздрагивают…
Я же хотел только узнать теперь, кто вы такой, потому что, видите ли,
к общему-то делу в последнее время прицепилось столько разных промышленников и до того исказили они все,
к чему ни прикоснулись, в свой интерес, что решительно все дело испакостили.
Счастлив, кто на чреде трудится знаменитой:
Ему и то уж силы придаёт,
Что подвигов его свидетель целый свет.
Но сколь и тот почтен, кто, в низости сокрытый,
За все труды, за весь потерянный покой,
Ни славою, ни почестьми не льстится,
И мыслью оживлён одной:
Что
к пользе
общей он трудится.
Я, ваш старинный сват и кум,
Пришёл мириться
к вам, совсем не ради ссоры;
Забудем прошлое, уставим
общий лад!
Жители привыкли
к ядрам, залетавшим на их дворы; даже приступы Пугачева уж не привлекали
общего любопытства.
«Я отношусь
к людям слишком требовательно и неисторично. Недостаток историчности суждений —
общий порок интеллигенции. Она говорит и пишет об истории, не чувствуя ее».
— Заслуживает. А ты хочешь показать, что способен
к ревности? — небрежно спросила она. — Кумов — типичный зритель. И любит вспоминать о Спинозе, который наслаждался, изучая жизнь пауков. В нем, наконец, есть кое-что
общее с тобою… каким ты был…
«Жажда развлечений, привыкли
к событиям», — определил Самгин. Говорили негромко и ничего не оставляя в памяти Самгина; говорили больше о том, что дорожает мясо, масло и прекратился подвоз дров. Казалось, что весь город выжидающе притих. Людей обдувал не сильный, но неприятно сыроватый ветер, в небе являлись голубые пятна, напоминая глаза, полуприкрытые мохнатыми ресницами. В
общем было как-то слепо и скучно.
Входила монументальная, точно из красной меди литая, Анфимьевна, внося на вытянутых руках полупудовую кулебяку, и, насладившись шумными выражениями
общего восторга пред солидной красотой ее творчества, кланялась всем, прижимая руки
к животу, благожелательно говоря...
— В
общем — молодежь становится серьезнее, и очень многие отходят от политики
к науке.
— У Чехова — тоже нет общей-то идеи. У него чувство недоверия
к человеку,
к народу. Лесков вот в человека верил, а в народ — тоже не очень. Говорил: «Дрянь славянская, навоз родной». Но он, Лесков, пронзил всю Русь. Чехов премного обязан ему.
В
общем люди были так же бесхарактерны, как этот мохнатый, пестрый день. Многие, точно прячась, стояли в тени под деревьями, но из облаков выглядывало солнце, обнаруживая их. На площадь,
к собору, уходили немногие и нерешительно.
— А ведь согласитесь, Самгин, что такие пр-рямолинейные люди, как наш
общий знакомый Поярков, обучаются и обучают именно вражде
к миру культурному, а? — спросил Тагильский, выливая в стакан Клима остатки вина и глядя в лицо его с улыбочкой вызывающей.
В
общем, чутко прислушиваясь
к себе, Самгин готов был признать, что, кажется, никогда еще он не чувствовал себя так бодро и уверенно. Его основным настроением было настроение самообороны, и он далеко не всегда откровенно ставил пред собою некоторые острые вопросы, способные понизить его самооценку. Но на этот раз он спросил себя...
Самгин встречал этого писателя и раньше, знал, что он числится сочувствующим большевизму, и находил в нем
общее и с дерзким грузчиком Сибирской пристани и с казаком, который сидел у моря, как за столом; с грузчиком его объединяла склонность
к словесному, грубому озорству, с казаком — хвастовство своей независимостью.
«Я слишком увлекся наблюдением и ослабил свою волю
к действию.
К чему, в
общем и глубоком смысле, можно свести основное действие человека, творца истории?
К самоутверждению,
к обороне против созданных им идей,
к свободе толкования смысла “фактов”».
Унизительно и страшно катиться темненькой, безличной икринкой по
общей для всех дороге
к неустранимой гибели.
Удар обдуман. С Кочубеем
Бесстрашный Искра заодно.
И оба мыслят: «Одолеем;
Врага паденье решено.
Но кто ж, усердьем пламенея,
Ревнуя
к общему добру,
Донос на мощного злодея
Предубежденному Петру
К ногам положит, не робея...