Неточные совпадения
Не позаботясь даже о том, чтобы проводить от себя Бетси, забыв все свои
решения, не спрашивая, когда можно, где муж, Вронский тотчас же поехал
к Карениным. Он вбежал на лестницу, никого и ничего не видя, и быстрым шагом, едва удерживаясь от бега, вошел в ее комнату. И не думая и не замечая того, есть кто в комнате или нет, он обнял ее и стал покрывать поцелуями ее лицо, руки и шею.
Туман, застилавший всё в ее душе, вдруг рассеялся. Вчерашние чувства с новой болью защемили больное сердце. Она не могла понять теперь, как она могла унизиться до того, чтобы пробыть целый день с ним в его доме. Она вошла
к нему в кабинет, чтоб объявить ему свое
решение.
― Я пришел вам сказать, что я завтра уезжаю в Москву и не вернусь более в этот дом, и вы будете иметь известие о моем
решении чрез адвоката, которому я поручу дело развода. Сын же мой переедет
к сестре, ― сказал Алексей Александрович, с усилием вспоминая то, что он хотел сказать о сыне.
Подъезжая
к Петербургу, Алексей Александрович не только вполне остановился на этом
решении, но и составил в своей голове письмо, которое он напишет жене. Войдя в швейцарскую, Алексей Александрович взглянул на письма и бумаги, принесенные из министерства, и велел внести за собой в кабинет.
Когда они подъехали
к дому, он высадил ее из кареты и, сделав усилие над собой, с привычною учтивостью простился с ней и произнес те слова, которые ни
к чему не обязывали его; он сказал, что завтра сообщит ей свое
решение.
Просидев дома целый день, она придумывала средства для свиданья с сыном и остановилась на
решении написать мужу. Она уже сочиняла это письмо, когда ей принесли письмо Лидии Ивановны. Молчание графини смирило и покорило ее, но письмо, всё то, что она прочла между его строками, так раздражило ее, так ей возмутительна показалась эта злоба в сравнении с ее страстною законною нежностью
к сыну, что она возмутилась против других и перестала обвинять себя.
И доктор пред княгиней, как пред исключительно умною женщиной, научно определил положение княжны и заключил наставлением о том, как пить те воды, которые были не нужны. На вопрос, ехать ли за границу, доктор углубился в размышления, как бы разрешая трудный вопрос.
Решение наконец было изложено: ехать и не верить шарлатанам, а во всем обращаться
к нему.
—
Решения, какого-нибудь
решения, Алексей Александрович. Я обращаюсь
к тебе теперь («не как
к оскорбленному мужу», хотел сказать Степан Аркадьич, но, побоявшись испортить этим дело, заменил это словами:) не как
к государственному человеку (что̀ вышло не кстати), а просто как
к человеку, и доброму человеку и христианину. Ты должен пожалеть ее, — сказал он.
— Поверьте мне, это малодушие, — отвечал очень покойно и добродушно философ-юрист. — Старайтесь только, чтобы производство дела было все основано на бумагах, чтобы на словах ничего не было. И как только увидите, что дело идет
к развязке и удобно
к решению, старайтесь — не то чтобы оправдывать и защищать себя, — нет, просто спутать новыми вводными и так посторонними статьями.
Бедная старушка, привыкшая уже
к таким поступкам своего мужа, печально глядела, сидя на лавке. Она не смела ничего говорить; но услыша о таком страшном для нее
решении, она не могла удержаться от слез; взглянула на детей своих, с которыми угрожала ей такая скорая разлука, — и никто бы не мог описать всей безмолвной силы ее горести, которая, казалось, трепетала в глазах ее и в судорожно сжатых губах.
Сознав положение, Меннерс хотел броситься в воду, чтобы плыть
к берегу, но
решение его запоздало, так как лодка вертелась уже недалеко от конца мола, где значительная глубина воды и ярость валов обещали верную смерть.
— Да ведь я божьего промысла знать не могу… И
к чему вы спрашиваете, чего нельзя спрашивать?
К чему такие пустые вопросы? Как может случиться, чтоб это от моего
решения зависело? И кто меня тут судьей поставил: кому жить, кому не жить?
«Гм…
к Разумихину, — проговорил он вдруг совершенно спокойно, как бы в смысле окончательного
решения, —
к Разумихину я пойду, это конечно… но — не теперь… Я
к нему… на другой день после того пойду, когда уже то будет кончено и когда все по-новому пойдет…»
Спустя несколько дней после сего знаменитого совета узнали мы, что Пугачев, верный своему обещанию, приближился
к Оренбургу. Я увидел войско мятежников с высоты городской стены. Мне показалось, что число их вдесятеро увеличилось со времени последнего приступа, коему был я свидетель. При них была и артиллерия, взятая Пугачевым в малых крепостях, им уже покоренных. Вспомня
решение совета, я предвидел долговременное заключение в стенах оренбургских и чуть не плакал от досады.
Марья Ивановна предчувствовала
решение нашей судьбы; сердце ее сильно билось и замирало. Чрез несколько минут карета остановилась у дворца. Марья Ивановна с трепетом пошла по лестнице. Двери перед нею отворились настежь. Она прошла длинный ряд пустых, великолепных комнат; камер-лакей указывал дорогу. Наконец, подошед
к запертым дверям, он объявил, что сейчас об ней доложит, и оставил ее одну.
Нужно было разбирать враждующие стороны, кричать самому до хрипоты, зная наперед, что
к правильному
решению все-таки прийти невозможно.
И чем более наблюдал он любителей споров и разногласий, тем более подозрительно относился
к ним. У него возникало смутное сомнение в праве и попытках этих людей решать задачи жизни и навязывать эти
решения ему. Для этого должны существовать другие люди, более солидные, менее азартные и уже во всяком случае не полубезумные, каков измученный дядя Яков.
— Теперь дело ставится так: истинная и вечная мудрость дана проклятыми вопросами Ивана Карамазова. Иванов-Разумник утверждает, что
решение этих вопросов не может быть сведено
к нормам логическим или этическим и, значит,
к счастью, невозможно. Заметь:
к счастью! «Проблемы идеализма» — читал? Там Булгаков спрашивает: чем отличается человечество от человека? И отвечает: если жизнь личности — бессмысленна, то так же бессмысленны и судьбы человечества, — здорово?
«Мне нужно переместиться, переменить среду, нужно встать ближе
к простым, нормальным людям», — думал Клим Самгин, сидя в вагоне, по дороге в Москву, и ему показалось, что он принял твердое
решение.
— Мне поставлен вопрос: что делать интеллигенции? Ясно: оставаться служащей капиталу, довольствуясь реформами, которые предоставят полную свободу слову и делу капиталистов. Так же ясно: идти с пролетариатом
к революции социальной. Да или нет, третье
решение логика исключает, но психология — допускает, и поэтому логически беззаконно существуют меньшевики, эсеры, даже какие-то народные социалисты.
В довершение путаницы крестьянин Анисим Фроленков заявил, что луга, которые монастырь не оспаривает, Ногайцев продал ему тотчас же после
решения окружного суда, а монастырь будто бы пользовался сеном этих лугов в уплату по векселю, выданному Фроленковым. Клим Иванович Самгин и раньше понимал, что это дело темное и что Прозоров, взявшись вести его, поступил неосторожно, а на днях
к нему явился Ногайцев и окончательно убедил его — дело это надо прекратить. Ногайцев был испуган и не скрывал этого.
Подумав еще, нашел, что мало видит людей, и принял
решение: вечером —
к Дронову.
Остановившись на этом
решении, он уже немного успокоился и написал в деревню
к соседу, своему поверенному, другое письмо, убедительно прося его поспешить ответом, по возможности удовлетворительным.
Хлопоты ее вначале были очень успешны: адвокат ей встретился участливый и милостивый, и в суде ей
решение вышло скорое и благоприятное, но как дошло дело до исполнения — тут и пошла закорюка, да такая, что и ума
к ней приложить было невозможно.
Райский только глядел, как проворно и крепко пишет он цифры, как потом идет
к нему прежде брюхо учителя с сердоликовой печаткой, потом грудь с засыпанной табаком манишкой. Ничего не ускользнуло от Райского, только ускользнуло
решение задачи.
О, они все привыкли тогда
к моим беспрерывным «последним
решениям» и потом малодушным отменам их.
— Аркадий Макарович, мы оба, я и благодетель мой, князь Николай Иванович, приютились у вас. Я считаю, что мы приехали
к вам,
к вам одному, и оба просим у вас убежища. Вспомните, что почти вся судьба этого святого, этого благороднейшего и обиженного человека в руках ваших… Мы ждем
решения от вашего правдивого сердца!
Но я еще внизу положил, во время всех этих дебатов, подвергнуть дело о письме про наследство
решению третейскому и обратиться, как
к судье,
к Васину, а если не удастся
к Васину, то еще
к одному лицу, я уже знал
к какому.
Решение мое было принято неизменно, и я прямо отправился
к Татьяне Павловне.
Ему сказали, что я — обладатель тайны и что у меня ключ
к окончательному
решению.
Мы выбежали на лестницу. Без сомнения, лучше нельзя было и придумать, потому что, во всяком случае, главная беда была в квартире Ламберта, а если в самом деле Катерина Николаевна приехала бы раньше
к Татьяне Павловне, то Марья всегда могла ее задержать. И однако, Татьяна Павловна, уже подозвав извозчика, вдруг переменила
решение.
Мало того, я очень хорошо помню, что я мог в иные минуты вполне сознавать нелепость иного
решения и в то же время с полным сознанием тут же приступить
к его исполнению.
Каким образом могли сочетаться все мирные впечатления и наслаждения затишьем с мучительно сладкими и тревожными биениями сердца при предчувствии близких бурных
решений — не знаю, но все опять отношу
к «широкости».
Я присел
к столику и рассказал ему сначала все фактами о князе и о Лизе и о вчерашней сцене моей у князя после рулетки; не забыл и о выигрыше на рулетке. Он выслушал очень внимательно и переспросил о
решении князя жениться на Лизе.
Мы поужинали; вдруг является
К. Н. Посьет и говорит, что адмирал изменил
решение: прощай, Манила, Лю-чу! мы идем в Едо.
По всему тому, что происходило на судебном следствии, и по тому, как знал Нехлюдов Маслову, он был убежден, что она не виновна ни в похищении ни в отравлении, и сначала был и уверен, что все признают это; но когда он увидал, что вследствие неловкой защиты купца, очевидно основанной на том, что Маслова физически нравилась ему, чего он и не скрывал, и вследствие отпора на этом именно основании старшины и, главное, вследствие усталости всех
решение стало склоняться
к обвинению, он хотел возражать, но ему страшно было говорить за Маслову, — ему казалось, что все сейчас узнают его отношения
к ней.
Но сейчас же ему стало совестно за свою холодность
к сестре. «Отчего не сказать ей всего, что я думаю? — подумал он. — И пускай и Аграфена Петровна услышит», сказал он себе, взглянув на старую горничную. Присутствие Аграфены Петровны еще более поощряло его повторить сестре свое
решение.
— Совесть же моя требует жертвы своей свободой для искупления моего греха, и
решение мое жениться на ней, хотя и фиктивным браком, и пойти за ней, куда бы ее ни послали, остается неизменным», с злым упрямством сказал он себе и, выйдя из больницы, решительным шагом направился
к большим воротам острога.
Далее: «Во-вторых, защитник Масловой, — продолжал он читать, — был остановлен во время речи председателем, когда, желая охарактеризовать личность Масловой, он коснулся внутренних причин ее падения, на том основании, что слова защитника якобы не относятся прямо
к делу, а между тем в делах уголовных, как то было неоднократно указываемо Сенатом, выяснение характера и вообще нравственного облика подсудимого имеет первенствующее значение, хотя бы для правильного
решения вопроса о вменении» — два, — сказал он, взглянув на Нехлюдова.
— Да ведь она приговорена в каторгу. Я затем приехал, чтобы хлопотать об отмене этого
решения. Это мое первое дело
к вам.
Поговорив об этом, докурив папиросы и допив чай, сенаторы вышли в залу заседаний, объявили
решение по предшествующему делу и приступили
к делу Масловой.
Началась обычная процедура: перечисление присяжных заседателей, рассуждение о неявившихся, наложение на них штрафов и
решение о тех, которые отпрашивались, и пополнение неявившихся запасными. Потом председатель сложил билетики, вложил их в стеклянную вазу и стал, немного засучив шитые рукава мундира и обнажив сильно поросшие волосами руки, с жестами фокусника, вынимать по одному билетику, раскатывать и читать их. Потом председатель спустил рукава и предложил священнику привести заседателей
к присяге.
— Суд постановил
решение на основании ответов, данных вами же, — сказал председатель, подвигаясь
к выходной двери, — хотя ответы и суду показались несоответственны делу.
То чувство торжественности и радости обновления, которое он испытывал после суда и после первого свидания с Катюшей, прошло совершенно и заменилось после последнего свидания страхом, даже отвращением
к ней. Он решил, что не оставит ее, не изменит своего
решения жениться на ней, если только она захочет этого; но это было ему тяжело и мучительно.
Приехав в Москву, Нехлюдов первым делом поехал в острожную больницу объявить Масловой печальное известие, о том, что Сенат утвердил
решение суда и что надо готовиться
к отъезду в Сибирь.
«В Уголовный Кассационный Департамент и т. д., и т. д. такой-то и т. д. жалоба.
Решением состоявшегося и т. д., и т. д. вердикта и т. д., признана такая-то Маслова виновною в лишении жизни посредством отравления купца Смелькова и на основании 1454 статьи Уложения приговорена
к и т. д. каторжные работы и т. д.»
На третий день однако все согласились принять предлагаемые условия и пришли
к Нехлюдову объявить
решение всего общества.
Старшина с торжественным видом нес лист. Он подошел
к председателю и подал его. Председатель прочел и, видимо, удивленный, развел руками и обратился
к товарищам, совещаясь. Председатель был удивлен тем, что присяжные, оговорив первое условие: «без умысла ограбления», не оговорили второго: «без намерения лишить жизни». Выходило по
решению присяжных, что Маслова не воровала, не грабила, а вместе с тем отравила человека без всякой видимой цели.
— Если бы была задана психологическая задача: как сделать так, чтобы люди нашего времени, христиане, гуманные, просто добрые люди, совершали самые ужасные злодейства, не чувствуя себя виноватыми, то возможно только одно
решение: надо, чтобы было то самое, что есть, надо, чтобы эти люди были губернаторами, смотрителями, офицерами, полицейскими, т. е. чтобы, во-первых, были уверены, что есть такое дело, называемое государственной службой, при котором можно обращаться с людьми, как с вещами, без человеческого, братского отношения
к ним, а во-вторых, чтобы люди этой самой государственной службой были связаны так, чтобы ответственность за последствия их поступков с людьми не падала ни на кого отдельно.
Он напрасно ломал голову над
решением этого вопроса и переходил от одного плана
к другому.