В разгульной юности, в молодецких потехах,
кучу военных товарищей, на него нацеплявшихся, стряхивал он, как брызги воды стряхивает с себя коренастый дуб после дождя, когда его покачнет ветер.
Неточные совпадения
― Левин, сюда! ― крикнул несколько дальше добродушный голос. Это был Туровцын. Он сидел с молодым
военным, и подле них были два перевернутые стула. Левин с радостью подошел к ним. Он и всегда любил добродушного
кутилу Туровцына, ― с ним соединялось воспоминание объяснения с Кити, ― но нынче, после всех напряженно умных разговоров, добродушный вид Туровцына был ему особенно приятен.
Дамы были очень довольны и не только отыскали в нем
кучу приятностей и любезностей, но даже стали находить величественное выражение в лице, что-то даже марсовское и
военное, что, как известно, очень нравится женщинам.
Остап, сняв шапку, всех поблагодарил козаков-товарищей за честь, не стал отговариваться ни молодостью, ни молодым разумом, зная, что время
военное и не до того теперь, а тут же повел их прямо на
кучу и уж показал им всем, что недаром выбрали его в атаманы.
Юность и молодость его протекли беспорядочно: в гимназии он не доучился, попал потом в одну
военную школу, потом очутился на Кавказе, выслужился, дрался на дуэли, был разжалован, опять выслужился, много
кутил и сравнительно прожил довольно денег.
Они вместе
кутили с ним при Екатерине, при Павле оба были под
военным судом: Бахметев за то, что стрелялся с кем-то, а мой отец — за то, что был секундантом; потом один уехал в чужие края — туристом, а другой в Уфу — губернатором.
В бедном еврейском местечке не было ни одного ресторана. Клубы, как
военный, так и гражданский, находились в самом жалком, запущенном виде, и поэтому вокзал служил единственным местом, куда обыватели ездили частенько
покутить и встряхнуться и даже поиграть в карты. Ездили туда и дамы к приходу пассажирских поездов, что служило маленьким разнообразием в глубокой скуке провинциальной жизни.