Неточные совпадения
В четверг
ветер зaтих, и надвинулся густой серый туман, как бы
скрывая тайны совершавшихся в природе перемен.
Было то время года, перевал лета, когда урожай нынешнего года уже определился, когда начинаются заботы о посеве будущего года и подошли покосы, когда рожь вся выколосилась и, серо зеленая, не налитым, еще легким колосом волнуется по
ветру, когда зеленые овсы, с раскиданными по ним кустами желтой травы, неровно выкидываются по поздним посевам, когда ранняя гречиха уже лопушится,
скрывая землю, когда убитые в камень скотиной пары́ с оставленными дорогами, которые не берет соха, вспаханы до половины; когда присохшие вывезенные кучи навоза пахнут по зарям вместе с медовыми травами, и на низах, ожидая косы, стоят сплошным морем береженые луга с чернеющимися кучами стеблей выполонного щавельника.
Татьяна долго в келье модной
Как очарована стоит.
Но поздно.
Ветер встал холодный.
Темно в долине. Роща спит
Над отуманенной рекою;
Луна сокрылась за горою,
И пилигримке молодой
Пора, давно пора домой.
И Таня,
скрыв свое волненье,
Не без того, чтоб не вздохнуть,
Пускается в обратный путь.
Но прежде просит позволенья
Пустынный замок навещать,
Чтоб книжки здесь одной читать.
Не помня, как оставила дом, Ассоль бежала уже к морю, подхваченная неодолимым
ветром события; на первом углу она остановилась почти без сил; ее ноги подкашивались, дыхание срывалось и гасло, сознание держалось на волоске. Вне себя от страха потерять волю, она топнула ногой и оправилась. Временами то крыша, то забор
скрывали от нее алые паруса; тогда, боясь, не исчезли ли они, как простой призрак, она торопилась миновать мучительное препятствие и, снова увидев корабль, останавливалась облегченно вздохнуть.
Роща редела, отступая от дороги в поле, спускаясь в овраг; вдали, на холме, стало видно мельницу, растопырив
крылья, она как бы преграждала путь. Самгин остановился, поджидая лошадей, прислушиваясь к шелесту веток под толчками сыроватого
ветра, в шелест вливалось пение жаворонка. Когда лошади подошли, Клим увидал, что грязное колесо лежит в бричке на его чемодане.
Что за плавание в этих печальных местах! что за климат! Лета почти нет: утром ни холодно, ни тепло, а вечером положительно холодно. Туманы
скрывают от глаз чуть не собственный нос. Вчера палили из пушек, били в барабан, чтоб навести наши шлюпки с офицерами на место, где стоит фрегат.
Ветра большею частию свежие, холодные, тишины почти не бывает, а половина июля!
Мы уж «вытянулись» на рейд: подуй N или NO, и в полчаса мы поднимем
крылья и вступим в океан, да он не готов, видно, принять нас; он как будто углаживает нам путь вестовыми
ветрами.
Проходя мимо мучной лавки, перед которой ходили, перекачиваясь, никем не обижаемые голуби, арестантка чуть не задела ногою одного сизяка; голубь вспорхнул и, трепеща
крыльями, пролетел мимо самого уха арестантки, обдав ее
ветром.
Ветер упал, точно
крылья сложил, и замер; ночным, душистым теплом повеяло от земли.
Впрочем, может быть, это охота невольная и он летит по
ветру вследствие устройства своих небольших
крыльев, слабости сил и полета, который всегда наводил на меня сомнение: как может эта птичка, так тяжело, неловко и плохо летающая, переноситься через огромное пространство и даже через море, чтобы провесть зиму в теплом климате?
Плавно и беззаботно налетала на меня огромнейшая станица степных куликов всех трех пород; не только шум —
ветер слышал я от их тяжелого полета; надо мной неслась темная туча, вся составленная из длинных
крыльев, ног, шей и кривых носов…
Яркий день ударил по глазам матери и Максима. Солнечные лучи согревали их лица, весенний
ветер, как будто взмахивая невидимыми
крыльями, сгонял эту теплоту, заменяя ее свежею прохладой. В воздухе носилось что-то опьяняющее до неги, до истомы.
Стрижи и белогрудые ласточки, как будто с намерением остановить нас, реют вокруг брички и пролетают под самой грудью лошадей; галки с растрепанными
крыльями как-то боком летают по
ветру; края кожаного фартука, которым мы застегнулись, начинают подниматься, пропускать к нам порывы влажного
ветра и, размахиваясь, биться о кузов брички.
Жирные осенние вороны озабоченно шагали по голым пашням, холодно посвистывая, налетал на них
ветер. Вороны подставляли ударам
ветра свои бока, он раздувал им перья, сбивая с ног, тогда они, уступая силе, ленивыми взмахами
крыльев перелетали на новое место.
— Вы понимаете, — сквозь свист
ветра,
крыльев, карканье, — крикнул он мне. — Вы понимаете: Стену — Стену взорвали! По-нима-ете?
I молчала, и ее глаза уже — мимо меня, сквозь меня, далекие. Я вдруг услышал, как
ветер хлопает о стекло огромными
крыльями (разумеется, это было и все время, но услышал я только сейчас), и почему-то вспомнились пронзительные птицы над вершиной Зеленой Стены.
Все время вслушиваюсь, как
ветер хлопает темными
крыльями о стекло стен, все время оглядываюсь, жду.
Полы его ветхого сюртука развевались по
ветру, как
крылья.
Мельница близ дороги по-прежнему махала своими длинными
крыльями; на полях высилась слегка волнуемая
ветром рожь.
И в самом деле, как будто повинуясь заклинаниям,
ветер поднялся на площади, но, вместо того чтобы загасить костер, он раздул подложенный под него хворост, и пламя, вырвавшись сквозь сухие дрова, охватило мельника и
скрыло его от зрителей.
Орла сбросили с валу в степь. Это было глубокою осенью, в холодный и сумрачный день.
Ветер свистал в голой степи и шумел в пожелтелой, иссохшей, клочковатой степной траве. Орел пустился прямо, махая больным
крылом и как бы торопясь уходить от нас куда глаза глядят. Арестанты с любопытством следили, как мелькала в траве его голова.
Наступили холода, небо окуталось могучим слоем туч; непроницаемые, влажные, они
скрыли луну, звёзды, погасили багровые закаты осеннего солнца.
Ветер, летая над городом, качал деревья, выл в трубах, грозя близкими метелями, рвал звуки и то приносил обрывок слова, то чей-то неконченный крик.
Через минуту бричка тронулась в путь. Точно она ехала назад, а не дальше, путники видели то же самое, что и до полудня. Холмы все еще тонули в лиловой дали, и не было видно их конца; мелькал бурьян, булыжник, проносились сжатые полосы, и все те же грачи да коршун, солидно взмахивающий
крыльями, летали над степью. Воздух все больше застывал от зноя и тишины, покорная природа цепенела в молчании… Ни
ветра, ни бодрого, свежего звука, ни облачка.
На утреннем ветерке мельницы там и тут, по всему горизонту, махали
крыльями: большие, шатровые мельницы и маленькие избушки на курьих ножках с торчащим вбок воротом, которым мельник, весь в муке, подлаживал
крылья под
ветер.
Шибко без
ветру не машет
Мельница в поле
крылом:
Братец идет да приляжет,
Свекор плетется шажком.
Скрывая их стволы и отразив вершины, вода сделала их шарообразными, и казалось, что при малейшем дуновенье
ветра они поплывут, причудливо-красивые, по зеркальному лону реки…
Дверь в комнату хозяина была не притворена, голоса звучали ясно. Мелкий дождь тихо пел за окном слезливую песню. По крыше ползал
ветер; как большая, бесприютная птица, утомлённая непогодой, он вздыхал, мягко касаясь мокрыми
крыльями стёкол окна. Мальчик сел на постели, обнял колени руками и, вздрагивая, слушал...
Постепенно мысли его становились туманнее; и он полусонный лег на траву — и нечаянно взор его упал на лиловый колокольчик, над которым вились две бабочки, одна серая с черными крапинками, другая испещренная всеми красками радуги; как будто воздушный цветок или рубин с изумрудными
крыльями, отделанный в золото и оживленный какою-нибудь волшебницей; оба мотылька старались сесть на лиловый колокольчик и мешали друг другу, и когда один был близко, то
ветер относил его прочь; наконец разноцветный мотылек остался победителем; уселся и спрятался в лепестках; напрасно другой кружился над ним… он был принужден удалиться.
— Вы хотите держать нос по
ветру? — чётко, не
скрывая злобы, спрашивает Мирон, а Митя, улыбаясь, отвечает...
Когда же полдень над главою
Горел в лучах, то пленник мой
Сидел в пещере, где от зною
Он мог сокрыться. Под горой
Ходили табуны. — Лежали
В тени другие пастухи,
В кустах, в траве и близ реки,
В которой жажду утоляли…
И там-то пленник мой глядит:
Как иногда орел летит,
По
ветру крылья простирает,
И видя жертвы меж кустов,
Когтьми хватает вдруг, — и вновь
Их с криком кверху поднимает…
Так! думал он, я жертва та,
Котора в пищу им взята.
Зовет: — и тучка дождевая
Летит на зов его одна,
По
ветру крылья простирая,
Как смерть, темна и холодна.
Послушались ребята, легли. Выбрали мы место на высоком берегу, близ утесу. Снизу-то, от моря, нас и не видно: деревья
кроют. Один Буран не ложится: все в западную сторону глядит. Легли мы, солнце-то еще только-только склоняться стало, до ночи далеко. Перекрестился я, послушал, как земля стонет, как тайгу
ветер качает, да и заснул.
Ветер пошел по церкви от слов, и послышался шум, как бы от множества летящих
крыл. Он слышал, как бились
крыльями в стекла церковных окон и в железные рамы, как царапали с визгом когтями по железу и как несметная сила громила в двери и хотела вломиться. Сильно у него билось во все время сердце; зажмурив глаза, всё читал он заклятья и молитвы. Наконец вдруг что-то засвистало вдали: это был отдаленный крик петуха. Изнуренный философ остановился и отдохнул духом.
Узкая, длинная коса походила на огромную башню, упавшую с берега в море. Вонзаясь острым шпилем в безграничную пустыню играющей солнцем воды, она теряла свое основание вдали, где знойная мгла
скрывала землю. Оттуда, с
ветром, прилетал тяжелый запах, непонятный и оскорбительный здесь, среди чистого моря, под голубым, ясным кровом неба.
Из-за леса облака плывут, верхний
ветер режет их своими
крыльями, гонит на юг, а на земле ещё тихо, только вершины деревьев чуть шелестят, сбрасывая высохшие листья в светлый блеск воды.
Кроме того, что я имел особенную охоту к наблюдению за жизнью и нравами всего живущего в природе, меня подстрекнули слова Фукса, который сказал, что бабочки, выводящиеся дома, будут самыми лучшими экземплярами, потому что сохранят всю первородную яркость и свежесть своих красок; что бабочки, начав летать по полям, подвергаясь дождям и
ветрам, уже теряют несколько, то есть стирают или стряхивают с себя цветную пыль, которою, в виде крошечных чешуек, бывают покрыты их
крылья, когда они только что выползут из скорлупы хризалиды, или куколки, и расправят свои сжатые члены и сморщенные крылушки.
И этот же
ветер приносил на
крыльях своих новые звуки, явственно слышные, когда переставало скрипеть дерево.
Когда ж совсем исчез во мраке дол,
А ночь вверху лишь только наступала,
Свои он
крылья по
ветру развел...
Сделают из теса четыре
крыла, утвердят их крестом в вал и приделают к валу шестерни и колеса с кулачьями, так чтобы, когда вал вертится, он бы цеплял за шестерни и колеса, а колеса бы вертели жернов. Потом
крылья поставят против
ветра:
крылья начнут вертеться, станут шестерни и колеса цеплять друг за друга, и жернов станет вертеться на другом жернове. И тогда сыплют зерно промежду двух жерновов; зерно растирается, и высыпается в ковш мука.
— Константин Семеныч, это все не то… я чувствую, что не то, — очень серьезно начала наконец Татьяна, поборая в себе нечто такое, чтó сильно удерживало ее от предстоящей последней попытки. — У вас что-то есть на душе, вы что-то, кажись, таите,
скрываете… Ну, скажите мне, зачем?.. Если это тяжело вам, не лучше ли облегчить себе душу?.. Предо мной вы можете говорить прямо, вы знаете меня… Ведь мы же друзья не на
ветер!
Подобно белой птице с черными
крыльями, я лечу, почти не касаясь пола, по кругу и не узнаю наших гостей, кажется, зачарованных моей пляской… Легкий одобрительный шепот, как шелест
ветра в чинаровой роще, перелетает из конца в конец зала… Старики отошли от карточных столов и присоединились к зрителям. Отец пробрался вперед, любуясь мною, он восхищен, горд, я слышу его ободряющий голос...
Едва миновав темные фигуры мельниц, из которых одна неуклюже махала своими большими
крыльями, и выехав за станицу, я заметил, что дорога стала тяжелее и засыпанное,
ветер сильнее стал дуть мне в левую сторону, заносить вбок хвосты и гривы лошадей и упрямо поднимать и относить снег, разрываемый полозьями и копытами.
Пришла весна. По мокрым улицам города, между навозными льдинками, журчали торопливые ручьи; цвета одежд и звуки говора движущегося народа были ярки. В садиках за заборами пухнули почки дерев, и ветви их чуть слышно покачивались от свежего
ветра. Везде лились и капали прозрачные капли… Воробьи нескладно подпискивали и подпархивали на своих маленьких
крыльях. На солнечной стороне, на заборах, домах и деревьях, все двигалось и блестело. Радостно, молодо было и на небе, и на земле, и в сердце человека.
За окном крупными хлопьями валил снег… Сад оголился… Деревья гнулись от
ветра, распластав свои сухие мертвые сучья-руки. Жалобно каркая, с распластанными
крыльями носились голодные вороны. Сумерки
скрывали всю неприглядную картину глубокой осени. А в зале горели лампы, со стен приветливо улыбались знакомые портреты благодетелей.
Крылов пробовал было ему возражать, но он не соглашался с ним и в подтверждение своих слов приводил целый ряд доказательств: три ружья дали осечки, раненный стрелой зверь скоро оправился, лесная чаща старалась
скрыть его, создавая нам всяческие препятствия, а когда мы почти совсем уже догнали его, вдруг неожиданно разразилась буря,
ветер замел его следы и принудил нас вернуться.
Благоухающие цветы человечества ищут смысла жизни и делают открытие, — смысл в том, чтобы благоухать. А крапива, репей, бурьян поучаются, вздыхают и повторяют: «Да, наше призвание — благоухать!» Орлы рвут ураган стальными
крыльями и кричат сверху: «Жизнь в том, чтобы бороться с грозами!» А козявки цепляются за бьющиеся под
ветром листья и пищат: «Да, жизнь в борьбе с грозами!»
Сквозной
ветер от Невы хлещет ее
крылом по лицу, мороз прохватывает до сердца, коробит ее — Мариула терпит.
Шея его словно лебединая, грива встала
крылом, ноздри огнем горят, из-под ног мечет он искры и землю — вольный конь летит с вольным
ветром взапуски.
Летним вечером, когда гладью станут воды озера, ни
ветер рябью не
кроет их, ни рыба, играючи, не пускает широких кругов, — сокровенный град кажет тень свою: в водном лоне виднеются церкви божьи златоглавыя, терема княженецкие, хоромы боярския…