Неточные совпадения
Кто не знал ее и ее круга, не слыхал всех выражений соболезнования, негодования и удивления женщин, что она позволила себе показаться в свете и показаться так заметно в своем кружевном уборе и со своей
красотой, те любовались спокойствием и
красотой этой женщины и не подозревали, что она испытывала чувства
человека, выставляемого у позорного столба.
Он смотрел на нее, как смотрит
человек на сорванный им и завядший цветок, в котором он с трудом узнает
красоту, за которую он сорвал и погубил его.
Вронский три года не видал Серпуховского. Он возмужал, отпустив бакенбарды, но он был такой же стройный, не столько поражавший
красотой, сколько нежностью и благородством лица и сложения. Одна перемена, которую заметил в нем Вронский, было то тихое, постоянное сияние, которое устанавливается на лицах
людей, имеющих успех и уверенных в признании этого успеха всеми. Вронский знал это сияние и тотчас же заметил его на Серпуховском.
Бывали примеры, что женщины влюблялись в таких
людей до безумия и не променяли бы их безобразия на
красоту самых свежих и розовых эндимионов: [Эндимион — прекрасный юноша из греческих мифов.] надобно отдать справедливость женщинам: они имеют инстинкт
красоты душевной; оттого-то, может быть,
люди, подобные Вернеру, так страстно любят женщин.
Самая полнота и средние лета Чичикова много повредят ему: полноты ни в каком случае не простят герою, и весьма многие дамы, отворотившись, скажут: «Фи, такой гадкий!» Увы! все это известно автору, и при всем том он не может взять в герои добродетельного
человека, но… может быть, в сей же самой повести почуются иные, еще доселе не бранные струны, предстанет несметное богатство русского духа, пройдет муж, одаренный божескими доблестями, или чудная русская девица, какой не сыскать нигде в мире, со всей дивной
красотой женской души, вся из великодушного стремления и самоотвержения.
Это был
человек лет семидесяти, высокого роста, в военном мундире с большими эполетами, из-под воротника которого виден был большой белый крест, и с спокойным открытым выражением лица. Свобода и простота его движений поразили меня. Несмотря на то, что только на затылке его оставался полукруг жидких волос и что положение верхней губы ясно доказывало недостаток зубов, лицо его было еще замечательной
красоты.
Себя погубишь,
людей соблазнишь, вот тогда и радуйся красоте-то своей.
Вам,
людям молодым, другого нету дела,
Как замечать девичьи
красоты́:
Сказала что-то вскользь, а ты,
Я, чай, надеждами занесся, заколдован.
— Я вас знаю мало, — повторил Базаров. — Может быть, вы правы; может быть, точно, всякий
человек — загадка. Да хотя вы, например: вы чуждаетесь общества, вы им тяготитесь — и пригласили к себе на жительство двух студентов. Зачем вы, с вашим умом, с вашею
красотою, живете в деревне?
— Большинство
людей только ищет
красоту, лишь немногие создают ее, — заговорил он. — Возможно, что в природе совершенно отсутствует
красота, так же как в жизни — истина; истину и
красоту создает сам
человек…
Кривобокая старуха Федосова говорила большими словами о сказочных
людях, стоя где-то в стороне и выше их, а этот чистенький старичок рассказывает о
людях обыкновенных, таких же маленьких, каков он сам, но рассказывает так, что маленькие
люди приобретают некую значительность, а иногда и
красоту.
Говорил Макаров медленно и как бы нехотя. Самгин искоса взглянул на его резко очерченный профиль. Не так давно этот
человек только спрашивал, допрашивал, а теперь вот решается объяснять, поучать. И
красота его, в сущности, неприятна, пошловата.
— Нет,
красота именно — неправда, она вся, насквозь, выдумана
человеком для самоутешения, так же как милосердие и еще многое…
— Как все это странно… Знаешь — в школе за мной ухаживали настойчивее и больше, чем за нею, а ведь я рядом с нею почти урод. И я очень обижалась — не за себя, а за ее
красоту. Один… странный
человек, Диомидов, непросто — Демидов, а — Диомидов, говорит, что Алина красива отталкивающе. Да, так и сказал. Но… он
человек необыкновенный, его хорошо слушать, а верить ему трудно.
Игрушки и машины, колокола и экипажи, работы ювелиров и рояли, цветистый казанский сафьян, такой ласковый на ощупь, горы сахара, огромные кучи пеньковых веревок и просмоленных канатов, часовня, построенная из стеариновых свеч, изумительной
красоты меха Сорокоумовского и железо с Урала, кладки ароматного мыла, отлично дубленные кожи, изделия из щетины — пред этими грудами неисчислимых богатств собирались небольшие группы
людей и, глядя на грандиозный труд своей родины, несколько смущали Самгина, охлаждая молчанием своим его повышенное настроение.
— Какая
красота, — восторженно шептала она. — Какая милая
красота! Можно ли было ждать, после вчера! Смотри: женщина с ребенком на осле, и
человек ведет осла, — но ведь это богоматерь, Иосиф! Клим, дорогой мой, — это удивительно!
Самгин почувствовал, что его приятно возбуждает парадное движение празднично веселой, нарядно одетой толпы
людей, зеркальный блеск разноцветного лака, металлических украшений экипажей и сбруи холеных лошадей, которые, как бы сознавая свою
красоту, шагали медленно и торжественно, позволяя любоваться мощной грацией их движений.
Чтоб легче было любить мужика, его вообразили существом исключительной духовной
красоты, украсили венцом невинного страдальца, нимбом святого и оценили его физические муки выше тех моральных мук, которыми жуткая русская действительность щедро награждала лучших
людей страны.
— А теперь вот, зачатый великими трудами тех
людей, от коих даже праха не осталось, разросся значительный город, которому и в
красоте не откажешь, вмещает около семи десятков тысяч русских
людей и все растет, растет тихонько. В тихом-то трудолюбии больше геройства, чем в бойких наскоках. Поверьте слову: землю вскачь не пашут, — повторил Козлов, очевидно, любимую свою поговорку.
Он употреблял церковнославянские слова: аще, ибо, паче, дондеже, поелику, паки и паки; этим он явно, но не очень успешно старался рассмешить
людей. Он восторженно рассказывал о
красоте лесов и полей, о патриархальности деревенской жизни, о выносливости баб и уме мужиков, о душе народа, простой и мудрой, и о том, как эту душу отравляет город. Ему часто приходилось объяснять слушателям незнакомые им слова: па́морха, мурцовка, мо́роки, сугрев, и он не без гордости заявлял...
— Я поражена, Клим, — говорила Варвара. — Третий раз слушаю, — удивительно ты рассказываешь! И каждый раз новые
люди, новые детали. О, как прав тот, кто первый сказал, что высочайшая
красота — в трагедии!
За чаем Клим услыхал, что истинное и вечное скрыто в глубине души, а все внешнее, весь мир — запутанная цепь неудач, ошибок, уродливых неумелостей, жалких попыток выразить идеальную
красоту мира, заключенного в душах избранных
людей.
Как будто забыв о смерти отчима, она минут пять критически и придирчиво говорила о Лидии, и Клим понял, что она не любит подругу. Его удивило, как хорошо она до этой минуты прятала антипатию к Лидии, — и удивление несколько подняло зеленоглазую девушку в его глазах. Потом она вспомнила, что надо говорить об отчиме, и сказала, что хотя
люди его типа — отжившие
люди, но все-таки в них есть своеобразная
красота.
Все чаще и как-то угрюмо Томилин стал говорить о женщинах, о женском, и порою это у него выходило скандально. Так, когда во флигеле писатель Катин горячо утверждал, что
красота — это правда, рыжий сказал своим обычным тоном
человека, который точно знает подлинное лицо истины...
Оно усилилось после слов матери, подсказавших ему, что
красоту Алины можно понимать как наказание, которое мешает ей жить, гонит почти каждые пять минут к зеркалу и заставляет девушку смотреть на всех
людей как на зеркала.
Медленные пальцы маленького музыканта своеобразно рассказывали о трагических волнениях гениальной души Бетховена, о молитвах Баха, изумительной
красоте печали Моцарта. Елизавета Спивак сосредоточенно шила игрушечные распашонки и тугие свивальники для будущего
человека. Опьяняемый музыкой, Клим смотрел на нее, но не мог заглушить в себе бесплодных мудрствований о том, что было бы, если б все окружающее было не таким, каково оно есть?
—
Красота более всего необходима нам, когда мы приближаемся к женщине, как животное к животному. В этой области отношений
красота возникла из чувства стыда, из нежелания
человека быть похожим на козла, на кролика.
Андрей часто, отрываясь от дел или из светской толпы, с вечера, с бала ехал посидеть на широком диване Обломова и в ленивой беседе отвести и успокоить встревоженную или усталую душу, и всегда испытывал то успокоительное чувство, какое испытывает
человек, приходя из великолепных зал под собственный скромный кров или возвратясь от
красот южной природы в березовую рощу, где гулял еще ребенком.
— Нет, Семен Семеныч, я не хочу в монастырь; я хочу жизни, света и радости. Я без
людей никуда, ни шагу; я поклоняюсь
красоте, люблю ее, — он нежно взглянул на портрет, — телом и душой и, признаюсь… — он комически вздохнул, — больше телом…
Тогда все
люди казались ему евангельскими гробами, полными праха и костей. Бабушкина старческая
красота, то есть
красота ее характера, склада ума, старых цельных нравов, доброты и проч., начала бледнеть. Кое-где мелькнет в глаза неразумное упорство, кое-где эгоизм; феодальные замашки ее казались ему животным тиранством, и в минуты уныния он не хотел даже извинить ее ни веком, ни воспитанием.
«Нет, это не ограниченность в Тушине, — решал Райский, — это —
красота души, ясная, великая! Это само благодушие природы, ее лучшие силы, положенные прямо в готовые прочные формы. Заслуга
человека тут — почувствовать и удержать в себе эту
красоту природной простоты и уметь достойно носить ее, то есть ценить ее, верить в нее, быть искренним, понимать прелесть правды и жить ею — следовательно, ни больше, ни меньше, как иметь сердце и дорожить этой силой, если не выше силы ума, то хоть наравне с нею.
Кровь у ней начала свободно переливаться в жилах; даль мало-помалу принимала свой утерянный ход, как испорченные и исправленные рукою мастера часы.
Люди к ней дружелюбны, природа опять заблестит для нее
красотой.
Радостно трепетал он, вспоминая, что не жизненные приманки, не малодушные страхи звали его к этой работе, а бескорыстное влечение искать и создавать
красоту в себе самом. Дух манил его за собой, в светлую, таинственную даль, как
человека и как художника, к идеалу чистой человеческой
красоты.
Да,
красота — это всеобщее счастье! — тихо, как в бреду, говорил он, — это тоже мудрость, но созданная не
людьми.
Снились ему такие горячие сны о далеких странах, о необыкновенных
людях в латах, и каменистые пустыни Палестины блистали перед ним своей сухой, страшной
красотой: эти пески и зной, эти
люди, которые умели жить такой крепкой и трудной жизнью и умирать так легко!
«Хоть бы
красоты ее пожалел… пожалела… пожалело… кто? зачем? за что?» — думал он и невольно поддавался мистическому влечению верить каким-то таинственным, подготовляемым в человеческой судьбе минутам, сближениям, встречам, наводящим
человека на роковую идею, на мучительное чувство, на преступное желание, нужное зачем-то, для цели, неведомой до поры до времени самому
человеку, от которого только непреклонно требуется борьба.
Красота, про которую я говорю, не материя: она не палит только зноем страстных желаний: она прежде всего будит в
человеке человека, шевелит мысль, поднимает дух, оплодотворяет творческую силу гения, если сама стоит на высоте своего достоинства, не тратит лучи свои на мелочь, не грязнит чистоту…
И как Вера, это изящное создание, взлелеянное под крылом бабушки, в уютном, как ласточкино гнездо, уголке, этот перл, по
красоте, всего края, на которую робко обращались взгляды лучших женихов, перед которой робели смелые мужчины, не смея бросить на нее нескромного взгляда, рискнуть любезностью или комплиментом, — Вера, покорившая даже самовластную бабушку, Вера, на которую ветерок не дохнул, — вдруг идет тайком на свидание с опасным, подозрительным
человеком!
Люди только ловят ее признаки, силятся творить в искусстве ее образы, и все стремятся, одни сознательно, другие слепо и грубо, к
красоте, к
красоте… к
красоте!
Надо сказать, что и мужчины достойны этих леди по
красоте: я уже сказал, что все, начиная с
человека, породисто и красиво в Англии.
Нехлюдов в это лето у тетушек переживал то восторженное состояние, когда в первый раз юноша не по чужим указаниям, а сам по себе познает всю
красоту и важность жизни и всю значительность дела, предоставленного в ней
человеку, видит возможность бесконечного совершенствования и своего и всего мира и отдается этому совершенствованию не только с надеждой, но и с полной уверенностью достижения всего того совершенства, которое он воображает себе.
Вторая заповедь (Мф. V, 27 — 32) состояла в том, что
человек не только не должен прелюбодействовать, но должен избегать наслаждения
красотою женщины, должен, раз сойдясь с одною женщиной, никогда не изменять ей.
Люди считали, что священно и важно не это весеннее утро, не эта
красота мира Божия, данная для блага всех существ, —
красота, располагающая к миру, согласию и любви, а священно и важно то, чтò они сами выдумали, чтобы властвовать друг над другом.
Пока ходили за письмоводителем, он увещевал Нехлюдова служить, говоря, что честные, благородные
люди, подразумевая себя в числе таких
людей, особенно нужны царю… «и отечеству», — прибавил он, очевидно только для
красоты слога.
Бывают такие
люди, у которых как-то все устроено так, что то, что мы называем
красотой, здесь оказывается совершенно излишним.
Idee fixe [Навязчивая идея (фр.)] Хионии Алексеевны была создать из своей гостиной великосветский салон, где бы молодежь училась хорошему тону и довершала свое образование на живых образцах,
люди с весом могли себя показать, женщины — блеснуть своей
красотой и нарядами, заезжие артисты и артистки — найти покровительство, местные таланты — хороший совет и поощрение и все молодые девушки — женихов, а все молодые
люди — невест.
Посмотри, — говорю ему, — на коня, животное великое, близ
человека стоящее, али на вола, его питающего и работающего ему, понурого и задумчивого, посмотри на лики их: какая кротость, какая привязанность к
человеку, часто бьющему его безжалостно, какая незлобивость, какая доверчивость и какая
красота в его лике.
Тут влюбится
человек в какую-нибудь
красоту, в тело женское, или даже только в часть одну тела женского (это сладострастник может понять), то и отдаст за нее собственных детей, продаст отца и мать, Россию и отечество; будучи честен, пойдет и украдет; будучи кроток — зарежет, будучи верен — изменит.
Дикая
красота долины смягчалась присутствием
людей.
«Когда он стал более развит, он стал больше прежнего ценить ее
красоту, преклонился перед ее
красотою. Но ее сознание было еще не развито. Он ценил только в ней
красоту. Она умела думать еще только то, что слышала от него. Он говорил, что только он
человек, она не
человек, и она еще видела в себе только прекрасную драгоценность, принадлежащую ему, —
человеком она не считала себя. Это царство Афродиты.