Думая о свидании с Ниной, он старался заранее его себе представить, невольно готовил нежные, страстные и
красноречивые фразы и потом сам смеялся над собою…
Он взял за руку француза и, отойдя к окну, сказал ему вполголоса несколько слов. На лице офицера не заметно было ни малейшей перемены; можно было подумать, что он разговаривает с знакомым человеком о хорошей погоде или дожде. Но пылающие щеки защитника европейского образа войны, его беспокойный, хотя гордый и решительный вид — все доказывало, что дело идет о назначении места и времени для объяснения, в котором
красноречивые фразы и логика ни к чему не служат.
Он сочинил бы замысловатый циркулярчик, с
красноречивыми фразами и гуманными взглядами, в таком смысле: «Трезвость, дескать, очень похвальна, и препятствовать ей не следует; но личность человека священна, и потому делать какие-нибудь обязательные постановления относительно трезвости не дозволяется; вследствие чего, дескать, и предлагается, кому следует, наблюдать за тем, чтобы распространение трезвости совершалось само собою, а не вследствие обязательных мирских приговоров, стесняющих и насилующих свободную волю человека».
Неточные совпадения
(Прим. автора.)], готовы были божиться в противном; но теперь, надеюсь, никакая
красноречивая французская
фраза не заставит нас отказаться от того, чем не только мы, но и позднейшие потомки наши станут гордиться.
Но в изложении г. Устрялова заметно отчасти стремление выразить известный взгляд; у него нередко попадаются
красноречивые громкие
фразы, украшающие простую истину событий; заметен даже в некоторых местах выбор фактов, так что иногда рассказ его вовсе не сообщает того впечатления, — какое сообщается приложенным в конце книги документом, на который тут же и ссылается сам историк.
Оставляя в удел народу тяжкое иго, шляхта добивалась для самой себя вольности, какая может существовать лишь в отвлеченном понятии, и результатом таких усилий явилось liberum veto, дающее право одному члену представительного учреждения парализовать решение всех остальных, знаменитое историческое «не позволям» —
фраза, могущая служить лучшей
красноречивой эпитафией над политическою могилою Польши.