Неточные совпадения
Космические вопросы эти мы будем решать после
того, как разрешим социальные.
На более глубокую почву должна быть поставлена
та истина, что величайшие достижения человеческой общественности связаны с творческой властью человека над природой, т. е. с творчески-активным обращением к
космической жизни, как в познании, так и в действии.
Тот духовный поворот, который я характеризую как переход от социологического мироощущения к мироощущению
космическому, будет иметь и чисто политические последствия и выражения.
Подобно
тому, как недолговечно и поверхностно существование оазиса — общины в духе толстовца или утопического социализма, недолговечно и поверхностно и существование всей человеческой общественности в сложной и бесконечной
космической жизни.
Но так как человеческая общественность была изолирована от мирового целого, от жизни
космической и очень преувеличено было самостоятельное значение общественности,
то образовался рационалистический утопизм с его верой в совершенное, до конца рациональное устроение общественной жизни, независимое от духовных основ жизни человека и мира.
Социальный утопизм всегда коренится в этой изоляции общественности от
космической жизни и от
тех космических сил, которые иррациональны в отношении к общественному разуму.
Чтобы добыть свет в нахлынувшей на мир
тьме, необходимо
космическое углубление сознания.
Все социальные учения XIX века были лишены
того сознания, что человек —
космическое существо, а не обыватель поверхностной общественности на поверхности земли, что он находится в общении с миром глубины и с миром высоты.
Но мировая война имеет символический смысл для
тех, которые всегда предвидели действие скрытых, не поддающихся рационализации,
космических сил.
Социальный утопизм есть вера в возможность окончательной и безостановочной рационализации общественности, независимо от
того, рационализована ли вся природа и установлен ли
космический лад.
Теперь определяющее значение имеют физика и химия, и кругозор делается
космическим и именно в
то время, когда космос почти разрушается.
Тема, поставленная русской религиозной мыслью о социальном и
космическом преображении, о новой творческой эпохе в христианстве, отсутствует.
Но творческий акт направлен к
тому, что имеет мировой, общечеловеческий,
космический и социальный характер.
Моя критика оккультизма, теософии и антропософии связана была с
тем, что все эти течения космоцентричны и находятся во власти
космического прельщения, я же видел истину в антропоцентризме и самое христианство понимал как углубленный антропоцентризм.
Я употребляю слово утопия не в порицательном смысле, наоборот, я вижу большую заслугу Вл. Соловьева в
том, что он хотел социального и
космического преображения.
Один из самых глубоких русских поэтов, Тютчев, в своих стихах выражает метафизически-космическую
тему, и он же предвидит мировую революцию. За внешним покровом космоса он видит шевелящийся хаос. Он поэт ночной души природы...
Основная
тема русской мысли начала XX в. есть
тема о божественном космосе и о
космическом преображении, об энергиях Творца в творениях;
тема о божественном в человеке, о творческом призвании человека и смысле культуры;
тема эсхатологическая,
тема философии истории.
Вместе с
тем идея Богочеловечества обращается к
космическому преображению, это почти совершенно чуждо официальному католичеству и протестантизму.
Тайна преосуществления совершается не в индивидуальной душе только, как
того хочет протестантский субъективизм, а в душе мира, в
космической душе.
Пусть умственно сравнивают Христа с Буддой, Сократом или Магометом, все же в глубине чувствуют, что это не
то, что с пришествием Христа изменился
космический состав мира, что вошла в мир сила не от мира сего, что трансцендентное стало имманентным.
Новое религиозное откровение должно перевести мир в
ту космическую эпоху, которая будет не только искуплением греха, но и положительным раскрытием тайны творения, утверждением положительного бытия, творчеством, не только отрицанием ветхого мира, а уже утверждением мира нового.
В истории мира произошел
космический переворот, началось подлинно новое летосчисление, и не могут объяснить этой чудесной роли Иисуса
те, которые видят в Нем только человека, хотя бы и самого необыкновенного.
Но если этим и было обеспечено здоровье и прочность мировой основы, и сделалось уже невозможным новое грехопадение со всеми его
космическими последствиями,
то модальное состояние каждого отдельного человека по-прежнему остается вверено человеческой свободе.
В таинстве, как теургическом акте, есть реальное действие и присутствие Бога, это составляет в нем «трансцендентный», безусловно чудесный элемент, который в
то же время сочетается с
космическою стихией и человеческим естеством.
Мысль первее нашего разума, «в начале бе Слово», и хотя наш теперешний разум вовсе не есть нечто высшее и последнее, ибо он может и должен быть превзойден, но превзойти мысль уже невозможно — она есть онтологическое определение
космического бытия, соответствующее второй божественной ипостаси Логоса: «вся
тем быша, и без него ничто же бысть, еже бысть» (Ио. 11:3).
Космическое природное в евреях, что они имели общим с другими народами, стало оболочкой будущего сверхприродного…» «Израильтяне сравнительно с другими народами были всего менее способны иметь свою собственную историю, менее всего исполнены
того мирового духа, который увлекал другие нации к основанию великих монархий; они неспособны приобрести себе великое, всегда пребывающее имя во всемирной истории, но именно по этой причине и были наиболее приспособлены стать носителями божественной (der göttlichen) истории (в противоположность всемирной)» (ib., 148–149).
То или иное понимание
космического зла и влияния первородного греха имеет бесконечную важность для учения о природе нашего спасения, ибо в нем предрешается вопрос о Богоматери и боговоплощении.
С
тех пор как человек восхотел жизненно ощутить антиномии творения и вкусил от древа познания добра и зла, это зло стало для него, хотя и временно, как бы вторым
космическим началом, некоторой мойрой, тяжело придавившей и искалечившей жизнь.
Ибо как μη, так и ου для ά отрицательного богословия являются уже некоторыми положительными высказываниями о бытии и
тем самым относятся к имманентному, дневному,
космическому сознанию, различающему свет бытия и тени небытия, выявленность форм и сумерки потенциальности.
Тем самым она любит самое себя, познает себя, как прекрасную, влечется сама к себе эротическим влечением, в некоей
космической влюбленности.
Отвлеченный гнозис есть функция ego, между
тем как Божья заповедь повелевала преодолеть этот эгоцентризм в любви супружеской,
космической, божественной.
Однако эта
космическая теогония не исключает, но даже предполагает в
то же время и
то, что мир, как откровение Божества, есть теофания.
Во всех этих определениях бросается в глаза, что религия чувства, основанная на ощущении бесконечного,
космического единства, отнюдь не содержит в себе идеи Бога, которая
тем не менее постоянно подразумевается Шлейермахером и вводится посредством «т. е.», как в приведенной тираде, причем делается спинозовское уравнение: deus sive natura [Бог или природа (лат.) — выражение из «Этики» Б. Спинозы.].
Грехопадение это, которое по своему значению было
космическим, произошло, конечно, не в душе мира, как Ангеле-Хранителе твари, не в божественной Софии [Некоторая двусмысленность и неясность по этому основному вопросу свойственна учению Вл. С. Соловьева, который приписывает грехопадение
то мировой душе,
то Адаму.], не в «Начале».
И об этом красноречивее всего свидетельствует уже самая возможность
той духовной и
космической катастрофы, которая совершилась в грехопадении и сдвинула мир с его прямого пути.
Историческое время порождено движением и изменением иным, чем
то, что происходит в
космическом круговороте.
Это и есть
то, что я называю
космическим прельщением, которое может принимать формы очень одухотворенные и очень далекие от детерминизма материи.
Личность не порождается родовым
космическим процессом, не рождается от отца и матери, она происходит от Бога, является из другого мира; она свидетельствует о
том, что человек есть точка пересечения двух миров, что в нем происходит борьба духа и природы, свободы и необходимости, независимости и зависимости.
Если произойдет столкновение планет и результатом его будет
космическое разрушение, т. е. нарушение
космического лада,
то это совершенно нецелесообразно и даже не необходимо в смысле существования закона для этого столкновения.
То, что я называю
космическим прельщением, есть экстатический выход за пределы личного существования в
космическую стихию, надежда на приобщение к этой первостихии.
Но в
космическом прельщении, как и во всяком почти прельщении человека, ставится
тема, которая имеет значение и требует разрешения.
Природный мир, «мир сей» и его массивная среда, совсем не тождествен с
тем, что называют космосом и
космической жизнью, наполненной существами.
Природная,
космическая жизнь в природном,
космическом времени основана на смене рождения и смерти, она знает периодическое весеннее возрождение жизни, но возрождение это происходит не для
тех, кого унесла смерть, для других Победа над смертью невозможна в
космическом времени.
Секунды
космического времени, которое есть вместе с
тем время математическое, суть атомы дробимого времени.
Личность онтологически социальна, и
та частичная десоциализация ее, которая есть освобождение от гнета социальной обыденности, есть путь осуществления ее
космического и социального призвания из свободы духа.
Христианство укрепилось и победило через аскетическое отношение к
космической жизни, через отталкивание от природного и тварного, хотя бы
то был природный, тварный человек, и совсем не выработало этики любви к
космическому, к тварному, ко всему живому.
Если человеку удастся разложить атом и добыть чудовищную энергию, в нем заключенную,
то это будет не только социальный, но и
космический переворот.
Если человек есть продукт
космической эволюции,
то человека, как существа отличного, ни из чего нечеловеческого не выводимого и ни на что нечеловеческое не сводимого, не существует.
Творческую активность человека вызвали новые
космические силы, до
того не бывшие.
Если буддизм пессимистичен,
то стоицизм своеобразно сочетает пессимистическое, горькое чувство жизни с крайним
космическим оптимизмом.