Неточные совпадения
Богатые мужики успели приколоть лишних
коров еще в промежговенье, после филипповок, когда они еще были нагулянные с лета; мясо съели, а кожа
осталась в барышах.
Есть селения, где почти ни одной
коровы не
осталось.
Вот у десятника Архипова было в дому восемь дойных
коров, а теперича не
осталось ни шерстинки, а ребят куча.
Давидовой
корове бог послал теленка,
Ах, теленка!
А на другой год она принесла другого теленка.
Ах, другого!
А на третий год принесла третьего теленка,
Ах, третьего!
Когда принесла трех телят, то пастор узнал об этом,
Ах, узнал!
И сказал Давиду: ты, Давид, забыл своего пастора,
Ах, забыл!
И за это увел к себе самого большого теленка,
Ах, самого большого!
А Давид
остался только с двумя телятами,
Ах, с двумя!
С наступлением времени выхода в замужество — приданое готово;
остается только выбрать
корову или телку, смотря по достаткам. Если бы мужичок не предусмотрел загодя всех этих мелочей, он, наверное, почувствовал бы значительный урон в своем хозяйстве. А теперь словно ничего не случилось; отдали любимое детище в чужие люди, отпировали свадьбу, как быть надлежит, — только и всего.
— Простил — это не то слово, Верочка. Первое время был как бешеный. Если бы тогда увидел их, конечно, убил бы обоих. А потом понемногу отошло и отошло, и ничего не
осталось, кроме презрения. И хорошо. Избавил Бог от лишнего пролития крови. И кроме того, избежал я общей участи большинства мужей. Что бы я был такое, если бы не этот мерзкий случай? Вьючный верблюд, позорный потатчик, укрыватель, дойная
корова, ширма, какая-то домашняя необходимая вещь… Нет! Все к лучшему, Верочка.
Хотя мы и обещали Пантелею Егорычу, при первой возможности, отправиться дальше, но пароход не приходил, и мы поневоле должны были
остаться в Корчеве. По возвращении на постоялый двор мы узнали, что Разноцветов где-то купил, за недоимку,
корову и расторговался говядиной. Часть туши он уступил нам и сварил отличные щи, остальное — продал на сторону. А на вырученные деньги накупил патентов.
Капитал, который после маменьки
остался, принадлежит мне — по закону; тарантас и две
коровы, которые я в Головлево отправил, — тоже мои, по закону.
Порфирий Владимирыч при этом вступлении зеленеет от злости. Перед этим он только что начал очень сложное вычисление — на какую сумму он может продать в год молока, ежели все
коровы в округе примрут, а у него одного, с Божьею помощью, не только
останутся невредимы, но даже будут давать молока против прежнего вдвое. Однако, ввиду прихода Евпраксеюшки и поставленного ею вопроса о блинах, он оставляет свою работу и даже усиливается улыбнуться.
Протест свой он еще не считает достаточно сильным, ибо сказал, „что я сам для себя думаю обо всем чудодейственном, то про мой обиход при мне и
остается, а не могу же я разделять бездельничьих желаний — отнимать у народа то, что одно только пока и вселяет в него навык думать, что он принадлежит немножечко к высшей сфере бытия, чем его полосатая свинья и
корова“.
Несколько запачканных свиней потирались и почесывались о самое то крыльцо, на котором сидел дедушка, и, хрюкая, лакомились раковыми скорлупами и всякими столовыми объедками, которые без церемонии выкидывались у того же крыльца; заходили также и
коровы и овцы; разумеется, от их посещений
оставались неопрятные следы; но дедушка не находил в этом ничего неприятного, а, напротив, любовался, глядя на здоровый скот как на верный признак довольства и благосостояния своих крестьян.
Марья, подоив
корову, принесла ведро с молоком и поставила на скамью; потом бабка переливала из ведра в кувшины, тоже долго, не спеша, видимо, довольная, что теперь, в Успеньев пост, никто не станет есть молока и оно все
останется цело.
— Хорошо, ступай; только как
коровы без тебя
останутся? Смотри!
Остался он на станции. Помогал у начальника на кухне, дрова рубил, двор, платформу мел. Через две недели приехала жена, и поехал Семен на ручной тележке в свою будку. Будка новая, теплая, дров сколько хочешь; огород маленький от прежних сторожей
остался, и земли с полдесятины пахотной по бокам полотна было. Обрадовался Семен; стал думать, как свое хозяйство заведет,
корову, лошадь купит.
Татьяне — сто рублей дай,
корову чёрную, материно там
осталось — ей же!
Следующий день принес новые испытания. Дело было летнее, двери
оставались незапертыми, и он незаметно прокрался во двор, где ужасно напугал
корову. Кончилось тем, что медвежонок поймал цыпленка и задавил его. Поднялся целый бунт. Особенно негодовала кухарка, жалевшая цыпленка. Она накинулась на кучера, и дело чуть не дошло до драки.
Когда настал голодный год, к старушке стало приходить так много ребятишек, что она не могла уже всем им дать молока от своей
коровы. Трем-четырем даст, а больше и нет, и самой похлебать ничего не
оставалось. Не привыкла старушка отказывать, да делать нечего — поневоле отказывает, и бедные ребятишки отходят с пустыми плошками… А такие они все жалкие, испитые, даже и не плачут, а только глядят жадно… Думать о них больно. И не знает старушка, как ей быть и как между всеми молочко делить…
Отец поцеловал у нее обе руки и отвечал, что на деревне
осталась всего одна
корова у старосты.
Так приели весь рогатый скот, и ко сретенью (2 февраля) во всем селе, о котором рассказываю,
осталась только одна
корова у старосты да две у дворовых; но лошадей еще
оставалось на сорок дворов штук восемь, и то не у крестьян, а у однодворцев, которые жили в одном порядке с крепостными.
— Кормит-де она мою девочку и обещала ей отказать избу и
корову, а вот
коровы уже и нетути. Того гляди то же самое выйдет и со всем ее богачеством. Все она истравит на чужих ребят, а тогда мне с моими детями уж ничего и не
останется… Лучше бы она, старушка, сделала, если бы теперь поскорей померла!.. Чего ей?.. ведь уж пожила! А то все будет жить да раздавать, и раздаст все так, что после, как помрет, то и попу за похороны дать будет нечего, — еще с нею, с мертвою-то, тогда и наплачешься.
Паны, как добрые обыватели,
остаются в стороне, а дело идет через посессоров, экономов, арендаторов и в особенности через пакцяжей [Pakciarz — еврей, арендующий панских
коров.].
Илюшка выронил из рук шашку, удивленно поглядел на барина и, пятясь назад, вышел из гостиной. Шмахин взглянул на часы: было только без десяти семь… До ужина и до ночи
оставалось еще часов пять… В окна застучали крупные дождевые капли… В саду хрипло и тоскливо промычала черная
корова, а шум бегущей реки был так же монотонен и меланхоличен, как и час тому назад. Шмахин махнул рукой и, толкаясь о дверные косяки, поплелся без всякой цели в свой кабинет.
Я тоже жил хорошо, у меня, ваше высокоблагородие, были две лошади, три
коровы, овец штук двадцать держал, а пришло время, с одной сумочкой
остался, да и та не моя, а казенная, и теперь в нашей Недощотовой, ежели говорить, мой дом что ни на есть хуже.
Да без мужика все шло хуже да хуже, сначала
корову проели, а потом и лошадь,
осталось две овцы.
На место Султанова был назначен новый главный врач, суетливый, болтливый и совершенно ничтожный старик. Султановские традиции
остались при нем в полной целости. Граф Зарайский продолжал ездить к своей сестре, госпитальное начальство лебезило перед графом. У его сестры был отдельный денщик. Она завела себе
корову, — был назначен солдат пасти
корову. Солдат заявил сестре...
— Но откуда же я возьму вам столько денег? — прошептал несчастный. Деревня наша мала и бедна. Нам почти нечего есть. У нас
остались только худые, голодные
коровы, и наши дети питаются их молоком. Если их продать, дети умрут с голоду.
Если б мне сказали: вот ты хочешь добра народу, — выбирай одно из двух: дать ли всему разоренному народу на двор по 3 лошади, по 2
коровы и по три навозные десятины, и по каменному дому, или только свободу вероисповедания, обученья, передвижения и уничтожение всех специальных законов для крестьян, то, не колеблясь, я выбрал бы второе, потому что убежден, что какими бы материальными благами ни оделить крестьян, если только они
останутся с тем же духовенством, теми же приходскими школами, теми же казенными кабаками, той же армией чиновников, мнимо озабоченных их благосостоянием, то они через 20 лет опять проживут всё и
останутся такими же бедными, какими были.