Неточные совпадения
Мельком я
видел, как по воздуху летели доска и кусок древесной
коры, сорванные с какой-то крыши.
[29 июня 1886 г., с военного судна «Тунгус», не доходя 20 миль до Дуэ, заметили на поверхности моря черную точку; когда подошли поближе, то
увидели следующее: на четырех связанных бревнах, сидя на возвышениях из древесной
коры, плыли куда-то два человека, около них на плоту были ведро с пресною водой, полтора каравая хлеба, топор, около пуда муки, немножко рису, две стеариновые свечи, кусок мыла и два кирпича чаю.
Подойдя поближе, я
увидел совершенно разложившийся труп не то красного волка, не то большой рыжей собаки. Сильное зловоние принудило меня поскорее отойти в сторону. Немного подальше я нашел совершенно свежие следы большого медведя. Зверь был тут совсем недавно. Он перевернул две колодины и что-то искал под ними, потом вырыл глубокую яму и зачем-то с соседнего дерева сорвал
кору.
Теперь Онуфревне добивал чуть ли не десятый десяток. Она согнулась почти вдвое; кожа на лице ее так сморщилась, что стала походить на древесную
кору, и как на старой
коре пробивается мох, так на бороде Онуфревны пробивались волосы седыми клочьями. Зубов у нее давно уже не было, глаза, казалось, не могли
видеть, голова судорожно шаталась.
Стоит только снять наружную, наносную
кору и посмотреть на самое зерно повнимательнее, поближе, без предрассудков — и иной
увидит в народе такие вещи, о которых и не предугадывал.
Мы-то
видим только ближайших предков, одного доброго папашу и одну добрую мамашу, которые уже сняли с себя
кору ветхого человека.
Фома
видел, как отец взмахнул рукой, — раздался какой-то лязг, и матрос тяжело упал на дрова. Он тотчас же поднялся и вновь стал молча работать… На белую
кору березовых дров капала кровь из его разбитого лица, он вытирал ее рукавом рубахи, смотрел на рукав и, вздыхая, молчал. А когда он шел с носилками мимо Фомы, на лице его, у переносья, дрожали две большие мутные слезы, и мальчик
видел их…
— Помилуйте, князь! — вскричала она, сверкая глазами, — если уж ваша Наталья Дмитриевна бесподобная женщина, так уж я и не знаю, что после этого! Но после этого вы совершенно не знаете здешнего общества, совершенно не знаете! Ведь это только одна выставка своих небывалых достоинств, своих благородных чувств, одна комедия, одна наружная золотая
кора. Приподымите эту
кору, и вы
увидите целый ад под цветами, целое осиное гнездо, где вас съедят и косточек не оставят!
Пародия была впервые полностью развернута в рецензии Добролюбова на комедии «Уголовное дело» и «Бедный чиновник»: «В настоящее время, когда в нашем отечестве поднято столько важных вопросов, когда на служение общественному благу вызываются все живые силы народа, когда все в России стремится к свету и гласности, — в настоящее время истинный патриот не может
видеть без радостного трепета сердца и без благодарных слез в очах, блистающих святым пламенем высокой любви к отечеству, — не может истинный патриот и ревнитель общего блага
видеть равнодушно высокоблагородные исчадия граждан-литераторов с пламенником обличения, шествующих в мрачные углы и на грязные лестницы низших судебных инстанций и сырых квартир мелких чиновников, с чистою, святою и плодотворною целию, — словом, энергического и правдивого обличения пробить грубую
кору невежества и корысти, покрывающую в нашем отечестве жрецов правосудия, служащих в низших судебных инстанциях, осветить грозным факелом сатиры темные деяния волостных писарей, будочников, становых, магистратских секретарей и даже иногда отставных столоначальников палаты, пробудить в сих очерствевших и ожесточенных в заблуждении, но тем не менее не вполне утративших свою человеческую природу существах горестное сознание своих пороков и слезное в них раскаяние, чтобы таким образом содействовать общему великому делу народного преуспеяния, совершающегося столь видимо и быстро во всех концах нашего обширного отечества, нашей родной Руси, которая, по глубоко знаменательному и прекрасному выражению нашей летописи, этого превосходного литературного памятника, исследованного г. Сухомлиновым, — велика и обильна, и чтобы доказать, что и молодая литература наша, этот великий двигатель общественного развития, не остается праздною зрительницею народного движения в настоящее время, когда в нашем отечестве возбуждено столько важных вопросов, когда все живые силы народа вызваны на служение общественному благу, когда все в России неудержимо стремится к свету и гласности» («Современник», 1858, № XII).
Мама из
коры умеет делать лодочки, и даже с парусом, я же умею только есть смолу и обнимать сосну. В этих соснах никто не живет. В этих соснах, в таких же соснах, живет пушкинская няня. «Ты под окном своей светлицы» — у нее очень светлое окно, она его все время протирает (как мы в зале, когда ждем дедушкиного экипажа) — чтобы
видеть, не едет ли Пушкин. А он все не едет. Не приедет никогда.
— Ах, Боже мой, а что мужчинам нравится в какой-нибудь
Коре, которой я не имела чести
видеть, но о которой имею понятие по тургеневскому «Дыму». Он интереснее: в нем есть и безобразие, и характер.
—
Видите ли, — начал он медленно и тихо закрыл глаза, — каждый год сосна дает венчик в несколько ветвей. Сколько венчиков, столько и лет, — без ошибки. В этом деревце венчиков до пятнадцати — стало быть, и лет ему пятнадцать. Это вернее, чем ежели теперь срубить у корня и пласты считать, особливо в старом дереве. К
коре пласты сливаются, и их надо под лупой рассматривать, чтобы не ошибиться.
Мы проходили через отделение, где толкут корье. Неочищенную ивовую
кору подбрасывали в толчею. Путевой товарищ мой заметил, что он
видел в Бельгии особую машину для скобленья корья. Сказал это по-французски.
Сам прибыть, однако, несмотря на отчаянные письма жены, в мрачных красках обрисовавшей опасность для жизни ребенка постигшей ее болезни, он, как мы
видели, не торопился и приехал уже тогда, когда всякая опасность миновала и маленькая
Кора, только с несколько побледневшими щечками, была окончательно возвращена к жизни.
Федор Дмитриевич искренно и сердечно привязался к маленькой
Коре. Он полюбил ее чисто отцовской любовью, заботился о ней с нежностью, уступавшей лишь нежности матери. Сердце его было полно отчаяния, что эти его заботы были бесполезны, но он все же хотел принять последний вздох этого ангела. Но именно тогда, когда эта минута была близка, он должен был покинуть свой пост у постели умирающей, чтобы исполнить совершенно естественное и законное желание ребенка —
видеть в последний раз в жизни своего отца.
Маленькая
Кора сперва застенчиво и нерешительно относилась к этим ласкам, не привыкши к ним со стороны того, кого мать приказывала ей называть «папа» — этого дяди с прекрасным хотя и усталым лицом, которое она нечасто
видела склоненным над ее колыбелью.
Несмотря, однако, на любовь, которой
Кора платила за ласки и заботы матери, графиня Конкордия Васильевна с сокрушенным сердцем ясно
видела, что ребенок наследовал характер и наклонности своего отца.
Переменились одни декорации: утих однообразный шум капели, исчезла и светлая точка на пузыре одинокого окна; вместо их серебряная
кора облепила углы стен и пазы потолка; а светлую точку, сквозь которую узник
видел небо с его солнышком и вольных птичек, покрыла тяжелая заплатка.
С миниатюрной, грациозной фигурой, с точно выточенным из мрамора личиком, белизна которого оттенялась черными, как смоль, волосами, а самое лицо как бы солнечными лучами освещалось светлыми, как майское небо, голубыми глазами,
Кора, как звала ее тетка, производила обаятельное впечатление на всех, кто ее
видел.
Однажды утром, когда, по обыкновению, маленькая
Кора поместилась в своем кресле таким образом, чтобы
видеть в окно море, она вдруг вскрикнула несколько раз от восторга, точно впервые увидала эту картину.
— Не надо плакать, мама, — снова ласкаясь к матери, начала
Кора. —
Видишь ты, я не думаю, чтобы можно было бы очень кого-нибудь любить на земле… Так и я, исключая тебя, папы и…