Неточные совпадения
Перед
кончиной она изъявила желание, чтобы одно из этих платий — розовое — было отдано Володе на халат или бешмет,
другое — пюсовое, в клетках — мне, для того же употребления; а шаль — Любочке.
Славнейшей
кончины уже не будет в
другом месте для старого козака».
Но вот что, однако же, мне известно как достовернейший факт: за несколько лишь дней до смерти старик, призвав дочь и
друзей своих, Пелищева и князя В—го, велел Катерине Николаевне, в возможном случае близкой
кончины его, непременно выделить из этого капитала Анне Андреевне шестьдесят тысяч рублей.
5) Коридорная девушка гостиницы «Мавритания» Евфимия Бочкова на
другой день после
кончины Смелькова внесла на свой текущий счет в местный коммерческий банк 1800 рублей серебром.
До самой
кончины своей он почти каждый день со мною виделся, дорожа простою моею беседою, хотя ни привычками, ни образом мыслей, ни нравом мы большею частию
друг с
другом не сходствовали.
Развитие Грановского не было похоже на наше; воспитанный в Орле, он попал в Петербургский университет. Получая мало денег от отца, он с весьма молодых лет должен был писать «по подряду» журнальные статьи. Он и
друг его Е. Корш, с которым он встретился тогда и остался с тех пор и до
кончины в самых близких отношениях, работали на Сенковского, которому были нужны свежие силы и неопытные юноши для того, чтобы претворять добросовестный труд их в шипучее цимлянское «Библиотеки для чтения».
За домом, знаете, большой сад, мы туда, думаем, там останемся сохранны; сели, пригорюнившись, на скамеечках, вдруг откуда ни возьмись ватага солдат, препьяных, один бросился с Павла Ивановича дорожный тулупчик скидывать; старик не дает, солдат выхватил тесак да по лицу его и хвать, так у них до
кончины шрам и остался;
другие принялись за нас, один солдат вырвал вас у кормилицы, развернул пеленки, нет ли-де каких ассигнаций или брильянтов, видит, что ничего нет, так нарочно, озорник, изодрал пеленки, да и бросил.
Он вскочил, красное вино струилось по его панталонам; сделался гвалт, слуга бросился с салфеткой домарать вином остальные части панталон,
другой подбирал разбитые рюмки… во время этой суматохи Белинский исчез и, близкий к
кончине, пешком прибежал домой.
Бедная Саша, бедная жертва гнусной, проклятой русской жизни, запятнанной крепостным состоянием, — смертью ты вышла на волю! И ты еще была несравненно счастливее
других: в суровом плену княгининого дома ты встретила
друга, и дружба той, которую ты так безмерно любила, проводила тебя заочно до могилы. Много слез стоила ты ей; незадолго до своей
кончины она еще поминала тебя и благословляла память твою как единственный светлый образ, явившийся в ее детстве!
О
друзья мои, сыны моего сердца! родив вас, многие имел я должности в отношении к вам, но вы мне ничем не должны; я ищу вашей дружбы и любови; если вы мне ее дадите, блажен отыду к началу жизни и не возмущуся при
кончине, оставляя вас навеки, ибо поживу на памяти вашей.
…С Ваней я был на Пятницком кладбище. Помолились на могиле нашего
друга Ивана Дмитриевича. Ваня был представителем Ялуторовской школы, созданной им. Необыкновенно тяжело легла на меня
кончина Ивана Дмитриевича… И теперь безотчетно приходит он мне на мысль…
В них маркиза намерена была оплакивать
кончину своих живущих
друзей.
— Скончалась, мой
друг! и как еще скончалась-то! Мирно, тихо, никто и не слыхал! Вот уж именно непостыдныя
кончины живота своего удостоилась! Обо всех вспомнила, всех благословила, призвала священника, причастилась… И так это вдруг спокойно, так спокойно ей сделалось! Даже сама, голубушка, это высказала: что это, говорит, как мне вдруг хорошо! И представь себе: только что она это высказала, — вдруг начала вздыхать! Вздохнула раз,
другой, третий — смотрим, ее уж и нет!
А еще: христианския
кончины живота нашего безболезненны, непостыдны, мирны — вот что, мой
друг!
Порфирий Владимирыч писал: «Известие о
кончине любезной сестрицы и доброй подруги детства Анны Владимировны поразило мое сердце скорбию, каковая скорбь еще более усилилась при мысли, что вам, милый
друг маменька, посылается еще новый крест, в лице двух сирот-малюток.
Васю Григорьева никто не называл Василием Григорьевичем: Вася да Вася или Васенька, до самой его
кончины уже в начале этого столетия, о которой я узнал в Москве от его
друга Володи Кригера...
Друг твоего отца отрыл старинную тяжбу о землях и выиграл ее и отнял у него всё имение; я видал отца твоего перед
кончиной; его седая голова неподвижная, сухая, подобная белому камню, остановила на мне пронзительный взор, где горела последняя искра жизни и ненависти… и мне она осталась в наследство; а его проклятие живо, живо и каждый год пускает новые отрасли, и каждый год всё более окружает своею тенью семейство злодея… я не знаю, каким образом всё это сделалось… но кто, ты думаешь, кто этот нежный
друг? — как, небо!.. в продолжении 17-ти лет ни один язык не шепнул ей: этот хлеб куплен ценою крови — твоей — его крови! и без меня, существа бедного, у которого вместо души есть одно только ненасытимое чувство мщения, без уродливого нищего, это невинное сердце билось бы для него одною благодарностью.
Перед ореховым гладким столом сидела толстая женщина, зевая по сторонам, добрая женщина!.. жиреть, зевать, бранить служанок, приказчика, старосту, мужа, когда он в духе… какая завидная жизнь! и всё это продолжается сорок лет, и продолжится еще столько же… и будут оплакивать ее
кончину… и будут помнить ее, и хвалить ее ангельский нрав, и жалеть… чудо что за жизнь! особливо как сравнишь с нею наши бури, поглощающие целые годы, и что еще ужаснее — обрывающие чувства человека, как листы с дерева, одно за
другим.
И догадался; — с досадой смотрел он на веселую толпу и думал о будущем, рассчитывал дни, сквозь зубы бормотал какие-то упреки… и потом, обратившись к дому… сказал: так точно! слух этот не лжив… через несколько недель здесь будет кровь, и больше; почему они не заплотят за долголетнее веселье одним днем страдания, когда
другие, после бесчисленных мук, не получают ни одной минуты счастья!.. для чего они любимцы неба, а не я! — о, создатель, если б ты меня любил — как сына, — нет, — как приемыша… половина моей благодарности перевесила бы все их молитвы… — но ты меня проклял в час рождения… и я прокляну твое владычество, в час моей
кончины…
Но остается еще сказать о том, что сделалось известно о его
кончине из
другого, может более достоверного источника, именно из уст одной очевидицы его смертного часа.
Каково же было мое удивление, когда на
другой день поутру уведомили меня из города, что с нарочным курьером получен указ правительствующего сената, извещающий о
кончине императора Александра I и о присяге законному наследнику его Константину Павловичу.
И стану думать я, что
другИль брат, склонившись надо мной,
Отер внимательной рукой
С лица
кончины хладный пот...
Эта выходка многих насмешила, а
другим зато мучительно было ее видеть. Иные даже поспешили отвернуться от зверя, которому сейчас же должна была последовать злая
кончина.
— Вы ошибаетесь, — заговорила она наконец, — я знаю женщину, которая горячо полюбила вашего покойного
друга; она любит и помнит его до сих пор… И весть о его
кончине поразит ее глубоко.
Я начал рассказывать. Я очертил в кратких словах всю жизнь моего
друга, постарался, насколько сумел, изобразить душу его, описал его последнюю встречу со мною, его
кончину.
[С. И. Клименков, почтенный и всем известный в Москве врач, который 15 лет был медиком, и
другом покойного Загоскина и всего его семейства, но которого, по несчастию, он не слушался в последние два года, призванный только за три дня до
кончины Загоскина, полагает, что она произошла вследствие истощения сил больного, сначала гидропатией, потом средствами горячительными и раздражающими, наконец четырехмесячным употреблением Цитманова декокта; что наследственная подагра, гнездившаяся в нем издавна, несмотря на трезвую и правильную жизнь, при существовавшей тогда эпидемии в Москве кровавых дизентерий, бросилась на пищеварительные органы и произвела воспаление и антонов огонь.]
Но в назидание
другим, могущим впасть в подобное нашему, родительское, греховное ослепление, я стал записывать каждый день историю болезни моей дочери и ее христианскую
кончину.
Он был мой
друг. Уж нет таких
друзей…
Мир сердцу твоему, мой милый Саша!
Пусть спит оно в земле чужих полей,
Не тронуто никем, как дружба наша,
В немом кладбище памяти моей.
Ты умер, как и многие, без шума,
Но с твердостью. Таинственная дума
Еще блуждала на челе твоем,
Когда глаза сомкнулись вечным сном;
И то, что ты сказал перед
кончиной,
Из слушавших не понял ни единый.
После плачевной
кончины Алексея Степаныча его вдова то жила у сына, то гостила у дочери — ни того, ни
другой обидеть ей не хотелось.
По
кончине Фотина насельники долины, один по
другому, по разным местам разбрелись, но святое место пока не оставалось пусто.
— Тут не шутки, а настоящее дело, — возразил Чапурин. — Выслушайте меня да по душе и дайте ответ. Вот дело в чем: Авдотья Марковна осталась теперь как есть круглой сиротой. В торговых и
других делах ни она, ни Дарья Сергевна ничего не разумеют — дело женское, эти дела им не по разуму. По моему рассужденью, о чем я Авдотье Марковне еще до
кончины покойника говорил и она на то согласилась, — надо ей все распродать либо на сроки сдать в кортому.
На
другой же день Чапурин послал к Субханкулову эстафету, уведомляя о
кончине Марка Данилыча и о том, что, будучи теперь душеприказчиком при единственной его дочери, просит Махмета Бактемирыча постараться как можно скорее высвободить Мокея Данилыча из плена, и ежель он это сделает, то получит и
другую тысячу. На этом настояла Дуня; очень хотелось ей поскорей увидеться с дядей, еще никогда ею не виданным, хотелось и Дарью Сергевну порадовать.
И со мной может случиться и со всяким
другим — все по́д Богом, всем надо помереть, избави только Господи от такой
кончины…
По три года каждым летом в Комарове он гащивал. Каждый Божий день увещал, уговаривал ее повенчаться, каждый раз обещалась она, но до
другого года откладывала. А как после дедовой
кончины сам себе хозяином стал, наотрез ему отказала. «Побáловались и шабаш, — она молвила, — и мне, и тебе свой путь-дорога, ищи невесту хорошую». Пугала, что будет злою женой, неугодливой.
Вексель в три тысячи рублей, выданный Марку Данилычу Сивковым, Дуня послала по почте. В письме к Поликарпу Андреичу, извещая о
кончине отца, просила она, чтобы он, взяв половину денег в благодарность за данный ей приют,
другую половину вручил бы отцу Прохору.
— Слышали, родной, слышали… Пали и к нам вести об его
кончине, — говорила Татьяна Андревна. — Мы все как следует справили, по-родственному: имечко святое твоего родителя в синодик записали, читалка в нашей моленной наряду с
другими сродниками поминает его… И в Вольске при часовне годовая была по нем заказана, и на Иргизе заказывали, и на Керженце, и здесь, на Рогожском. Как следует помянули Федора Меркулыча, дай Господи ему Царство Небесное, — три раза истово перекрестясь, прибавила Татьяна Андревна.
Тургенева я не приобрел в сотрудники в 1864 году, но мой визит к нему и разговор по поводу моей просьбы о сотрудничестве остались в моей памяти, и я уже имел случай вспоминать о них в печати в
другие годы — и до
кончины его, и после.
Жизнь — его темперамент, стойкость идей, симпатий и пристрастий — развела его с такими когда-то
друзьями, как Е.Корш, Кетчер, Щепкин, а позднее Кавелин и Тургенев. Их переписка, вышедшая отдельной книжкой в Женеве вскоре после его
кончины, всем известна, и из нее видно, как нелегко было такому
другу, как Кавелин, разрывать с ним.
В посмертных очерках и портретах, вошедших в том, изданный тотчас после
кончины А.И.Герцена, есть превосходная характеристика Кетчера-друга, с которым Герцен впоследствии разошелся, и заочно.
Одни приобрели миниатюрные портреты покойного государя и вделывали их в свои бумажники или часовые медальоны,
другие вырезывали на заветных вещах день его рождения и день его
кончины; третьи делали еще что-нибудь в этом роде; а немногие—кому позволяли средства и кому представился случай — приобретали вставки из камня Александра Второго. Из них или с ними устраивали перстни, чтобы носить и не снимать эту памятку с руки.
«Со стремлением спешу предстать чистою душою перед престолом Всевышнего», — пишет он в одном письме, а в
другом говорит: «Усмотря приближение моей
кончины, готовлюсь я в иноки».
Значит, исцелить сердечную рану графа можно было лишь доказав, что Настасья была далеко не идеалом верного
друга, ему одному безраздельно принадлежавшей преданной женщиной, какою идеалист Аракчеев считал ее до самой смерти и какую неутешно оплакивал после трагической
кончины.
Петр Федорович не мог назваться новым управляющим села Грузина, так как занимал первое место в грузинской вотчинной конторе в течение уже нескольких лет, а именно, с памятного читателям 1825 года — года смерти императора Александра Павловича и совершенного незадолго перед
кончиной венценосного
друга графа Аракчеева убийства знаменитой домоправительницы последнего, Настасьи Федоровны Минкиной.
В течение девяти дней со дня
кончины генеральши Салтыковой, Дарья Николаевна не принималась за установление порядка в доме покойной, ограничившись тем, что заперлась в дом покойной и нашла его уже очищенном от всех приживалок, богадельниц и
другого, как она называла, «сброда».
Он был в запечатанном конверте, с собственноручною подписью государя: «Хранить в Успенском соборе с государственными актами до востребования моего, а в случае моей
кончины открыть московскому епархиальному архиерею и московскому генерал-губернатору в Успенском соборе прежде всякого
другого действия».
После первых излияний скорби великий князь Константин Павлович прочел брату подробное донесение о
кончине императора Александра Павловича, составленное в присутствии императрицы Елизаветы Алексеевны князем Волконским и бароном Дибичем. Он прочел ему также два официальных письма, адресованных ему обоими этими лицами, чтобы известить его об упразднении трона и просить его занять этот трон. Он вручил ему и
другое конфиденциальное письмо, которое князь Волконский просил держать в секрете.
Весть о
кончине последнего пришла в Москву дня через три, и Варвара Ивановна, несмотря на то что выехала на
другой же день по получении известия, опоздала к похоронам.
— Ну садись, садись тут, поговорим, — сказал Кутузов. — Грустно, очень грустно. Но помни, дружок, что я тебе отец,
другой отец… — Князь Андрей рассказал Кутузову всё, что он знал о
кончине своего отца, и о том чтò он видел в Лысых Горах, проезжая через них.
«Розыск» он писал до самой
кончины своей и не успел его обработать так критически, как обработал
другие свои сочинения, например, «Четьи-Минеи» (читаемые и раскольниками).