Неточные совпадения
Стародум(читает). «…Я теперь только узнал… ведет в Москву свою
команду… Он с вами должен встретиться… Сердечно буду рад, если он увидится с вами… Возьмите труд узнать образ мыслей его». (В сторону.) Конечно. Без того ее не выдам… «Вы найдете… Ваш истинный друг…» Хорошо. Это письмо до тебя принадлежит. Я сказывал тебе, что молодой
человек, похвальных свойств, представлен… Слова мои тебя смущают, друг мой сердечный. Я это и давеча приметил и теперь вижу. Доверенность твоя ко мне…
И они уселись в гостинице, все вместе, двадцать четыре
человека с
командой, и пили, и кричали, и пели, и выпили и съели все, что было на буфете и в кухне.
Ну, батюшка, — сказал он, прочитав письмо и отложив в сторону мой паспорт, — все будет сделано: ты будешь офицером переведен в *** полк, и чтоб тебе времени не терять, то завтра же поезжай в Белогорскую крепость, где ты будешь в
команде капитана Миронова, доброго и честного
человека.
Зарево над Москвой освещало золотые главы церквей, они поблескивали, точно шлемы равнодушных солдат пожарной
команды. Дома похожи на комья земли, распаханной огромнейшим плугом, который, прорезав в земле глубокие борозды, обнаружил в ней золото огня. Самгин ощущал, что и в нем прямолинейно работает честный плуг, вспахивая темные недоумения и тревоги.
Человек с палкой в руке, толкнув его, крикнул...
— Подожди, — попросил Самгин, встал и подошел к окну. Было уже около полуночи, и обычно в этот час на улице, даже и днем тихой, укреплялась невозмутимая, провинциальная тишина. Но в эту ночь двойные рамы окон почти непрерывно пропускали в комнату приглушенные, мягкие звуки движения, шли группы
людей, гудел автомобиль, проехала пожарная
команда. Самгина заставил подойти к окну шум, необычно тяжелый, от него тонко заныли стекла в окнах и даже задребезжала посуда в буфете.
Он помнил эту
команду с детства, когда она раздавалась в тишине провинциального города уверенно и властно, хотя долетала издали, с поля. Здесь, в городе, который командует всеми силами огромной страны, жизнью полутораста миллионов
людей, возглас этот звучал раздраженно и безнадежно или уныло и бессильно, как просьба или же точно крик отчаяния.
Город уже проснулся, трещит, с недостроенного дома снимают леса, возвращается с работы пожарная
команда, измятые, мокрые гасители огня равнодушно смотрят на
людей, которых учат ходить по земле плечо в плечо друг с другом, из-за угла выехал верхом на пестром коне офицер, за ним, перерезав дорогу пожарным, громыхая железом, поползли небольшие пушки, явились солдаты в железных шлемах и прошла небольшая толпа разнообразно одетых
людей, впереди ее чернобородый великан нес икону, а рядом с ним подросток тащил на плече, как ружье, палку с национальным флагом.
Пересев на «Диану» и выбрав из
команды «Паллады» надежных и опытных
людей, адмирал все-таки решил попытаться зайти в Японию и если не окончить, то закончить на время переговоры с тамошним правительством и условиться о возобновлении их по окончании войны, которая уже началась, о чем получены были наконец известия.
Грохот орудий, топот
людей, вспышки и удары пистонов, слова
команды — все это больно видеть и не японскому глазу.
Решились искать помощи в самих себе — и для этого, ни больше ни меньше, положил адмирал построить судно собственными руками с помощью, конечно, японских услуг, особенно по снабжению всем необходимым материалом: деревом, железом и проч. Плотники, столяры, кузнецы были свои: в
команду всегда выбираются
люди, знающие все необходимые в корабельном деле мастерства. Так и сделали. Через четыре месяца уже готова была шкуна, названная в память бухты, приютившей разбившихся плавателей, «Хеда».
Веселились по свистку, сказал я; да, там, где собрано в тесную кучу четыреста
человек, и самое веселье подчинено общему порядку. После обеда, по окончании работ, особенно в воскресенье, обыкновенно раздается
команда...
Через день, по приходе в Портсмут, фрегат втянули в гавань и ввели в док, а
людей перевели на «Кемпердоун» — старый корабль, стоящий в порте праздно и назначенный для временного помещения
команд. Там поселились и мы, то есть туда перевезли наши пожитки, а сами мы разъехались. Я уехал в Лондон, пожил в нем, съездил опять в Портсмут и вот теперь воротился сюда.
Следующий день был солнечный и морозный. Утром я построил свою
команду, провозгласил тост за всех, кто содействовал снаряжению нашей экспедиции. В заключение я сказал
людям приветственное слово и благодарил их за примерную службу. Крики «ура» разнеслись по лесу.
Я, Н.А. Десулави и П.П. Бордаков с частью
команды отправились на реку Синанцу [Синь-нань-ча — юго-западное разветвление.], а А.И. Мерзляков с остальными
людьми пошел вверх по реке Литянго [Ли-тянь-гоу — внутренняя желобчатая долина.].
В
команде нашлись 2
человека (Мурзин и Мелян), которые умели нырять. До самых сумерек они бродили по воде, щупали шестами, закидывали веревки с крючьями, но все было напрасно.
При приближении
человека они испуганно, с криком снимались с места и летели сначала в море, потом вдруг круто поворачивали в сторону и разом, точно по
команде, садились снова на берег.
Теперь необходимо сказать несколько слов о том, как был организован вьючный обоз экспедиции. В отряде было 12 лошадей. Очень важно, чтобы
люди изучили коней и чтобы лошади, в свою очередь, привыкли к
людям. Заблаговременно надо познакомить стрелков с уходом за лошадью, познакомить с седловкой и с конским снаряжением, надо приучить лошадей к носке вьюков и т.д. Для этого
команда собрана была за 30 дней до похода.
Тогда услышали шум приближающейся
команды, оружия блеснули между деревьями,
человек полтораста солдат высыпало из лесу и с криком устремились на вал.
В «простонародные» бани водили
командами солдат из казарм; с них брали по две копейки и выдавали по одному венику на десять
человек.
Чтоб исполнять принятые на себя обязательства и охранять интересы общества, казна содержит около рудников две тюрьмы, Дуйскую и Воеводскую, и военную
команду в 340
человек, что ежегодно обходится ей в 150 тысяч рублей.
В начале августа, когда я был в Дуэ, 60
человек дуйской
команды косили сено, и из них половина отправилась для этого пешком за 109 верст.
Например, нагрузка и выгрузка пароходов, не требующие в России от рабочего исключительного напряжения сил, в Александровске часто представляются для
людей истинным мучением; особенной
команды, подготовленной и выученной специально для работ на море, нет; каждый раз берутся всё новые
люди, и оттого случается нередко наблюдать во время волнения страшный беспорядок; на пароходе бранятся, выходят из себя, а внизу, на баржах, бьющихся о пароход, стоят и лежат
люди с зелеными, искривленными лицами, страдающие от морской болезни, а около барж плавают утерянные весла.
Троих первых повели к столбам, привязали, надели на них смертный костюм (белые, длинные балахоны), а на глаза надвинули им белые колпаки, чтобы не видно было ружей; затем против каждого столба выстроилась
команда из нескольких
человек солдат.
Приехавши ночью, я не хотел будить женатых
людей — здешних наших товарищей. Остановился на отводной квартире. Ты должен знать, что и Басаргин с августа месяца семьянин: женился на девушке 18 лет — Марье Алексеевне Мавриной, дочери служившего здесь офицера инвалидной
команды. Та самая, о которой нам еще в Петровском говорили. Она его любит, уважает, а он надеется сделать счастие молодой своей жены…
Те подползли и поднялись на ноги — и все таким образом вошли в моленную. Народу в ней оказалось
человек двести. При появлении священника и чиновника в вицмундире все, точно по
команде, потупили головы. Стоявший впереди и наряженный даже в епитрахиль мужик мгновенно стушевался; епитрахили на нем не стало, и сам он очутился между другими мужиками, но не пропал он для глаз священника.
Никто явно не просит, но все, словно по
команде, возглашают:"Дай бог счастливо!"Вы чувствуете, что каждый из этих
людей, по-своему, содействовал факту вашего отъезда и, следовательно, каждый же имеет на вас какое-то право.
Начальник этой
команды, капитан Тимков, мой несколько подчиненный и прекраснейший
человек.
При визите этом оказалось, что губернатор знал еще покойного отца Полины, у которого даже некоторое время служил под
командой и который будто бы был превосходнейший
человек.
И тогда уже весь батальон, четыреста
человек, стали при каждой
команде «стой» изо всех сил бить прикладами по сухой земле.
— Чего же проще? — возвысила вдруг голос Юлия Михайловна, раздраженная тем, что все вдруг точно по
команде обратили на нее свои взгляды. — Разве возможно удивление, что Ставрогин дрался с Гагановым и не отвечал студенту? Не мог же он вызвать на поединок бывшего крепостного своего
человека!
Правда, что все они прошли через ту страшную, искусную, веками выработанную муштровку, убивающую всякую самодеятельность
человека, и так приучены к механическому повиновению, что при словах
команды...
«Вот на поляне егеря по
команде бегают и стреляют; все они предназначены на смерть, как стадо баранов, которых мясник гонит по дороге. Упадут они где-нибудь на поляне с рассеченной головой или с пробитой пулей грудью. И всё это молодые
люди, которые могли бы работать, производить, быть полезными.
Это была одна из тех роскошных женщин, мимо которых ни один
человек, на заставах
команду имеющий, не может пройти без содрогания.
Шкипер, он же хозяин судна, Финеас Проктор имел шесть
человек команды; шестой из них был помощник Проктора, Нэд Тоббоган, на редкость неразговорчивый
человек лет под тридцать, красивый и смуглый.
Кроме того — смуглые, чистые руки, без шершавости и мозолей, и упрямое, дергающееся во сне, худое лицо с черной, заботливо расчесанной бородой являли без других доказательств, прямым внушением черт, что этот
человек не из низшей
команды судна.
Командиру Верхне-Озерной дистанции бригадиру барону Корфу велел как можно скорее идти к Оренбургу, подполковнику Симонову отрядить майора Наумова с полевой
командой и с казаками для соединения с Биловым; ставропольской канцелярии велено было выслать к Симонову пятьсот вооруженных калмыков, а ближайшим башкирцам и татарам собраться как можно скорее и в числе тысячи
человек идти навстречу Наумову.
Полевые
команды состояли из 500
человек пехоты, конницы и артиллерийских служителей. В 1775 году они заменены были губернскими батальонами.
Явившийся тогда подрядчик, оренбургских казаков сотник Алексей Углицкий, обязался той соли заготовлять и ставить в оренбургский магазин четыре года, на каждый год по пятидесяти тысяч пуд, а буде вознадобится, то и более, ценою по 6 коп. за пуд, своим коштом, а сверх того в будущий 1754 год, летом построить там своим же коштом, по указанию от Инженерной
команды, небольшую защиту оплотом с батареями для пушек, тут же сделать несколько покоев и казарм для гарнизону и провиантский магазин и на все жилые покои в осеннее и зимнее время ставить дрова, а провиант, сколько б там войсковой
команды ни случилось, возить туда из Оренбурга на своих подводах, что всё и учинено, и гарнизоном определена туда из Алексеевского пехотного полку одна рота в полном комплекте; а иногда по случаям и более военных
людей командируемо бывает, для которых, яко же и для работающих в добывании той соли
людей (коих
человек ста по два и более бывает), имеется там церковь и священник с церковными служителями.
Прутников получил у кутаисского воинского начальника назначение — вести свою
команду в 120
человек в 41-ю дивизию, по тридцати
человек в каждый из четырех полков, а сам был назначен в 161-й Александропольский, куда постарался зачислить и меня.
В ту самую минуту как Милославский, подле которого бились с отчаянием Алексей и
человек пять стрельцов, упал без чувств от сильного сабельного удара, раздался дикий крик казаков, которые, под
командою атаманов, подоспели наконец на помощь к Пожарскому.
Одна половина гарнизона, находившаяся под
командою пана Будилы, вышла на сторону князя Пожарского и встречена была не ожесточенным неприятелем, но человеколюбивым войском, которое поспешило накормить и успокоить, как братьев, тех самых
людей, коих накануне называло своими врагами.
Офицер скучно крутит усы, наклонив голову; к нему, взмахнув цилиндром, подбегает
человек и хрипло кричит что-то. Офицер искоса взглянул на него, выпрямился, выправил грудь, и — раздались громкие слова
команды.
Тогда произошло нечто изумительное. Во-первых, Ноздрев бросил в сведущего
человека хлебным шариком и попал на No 24. Вышло:"Кто пьет вино с рассуждением, тот может потреблять оное не только без ущерба для собственного здоровья, но и с пользою для казны". Во-вторых, по инициативе Ноздрева же, Мартыну Задеке накрепко завязали глаза, потом налили двадцать рюмок разных сортов водок и поставили перед ним. По
команде"пей!" — он выпивал одну рюмку за другой и по мере выпивания выкликал...
«Батальон, пли!» — раздалась
команда, и грянул залп… Вместе с тем грянули и наши орудия. Опять залп, опять орудия, опять залп… Неприятельские выстрелы стихли, наши горнисты заиграли атаку… Раздалась
команда: «Шагом марш!» Та-да, та-да-та-да, та-да-та-та-а, та-ди-та-ди, та-ди-та-да, та-та-а, все чаще, и чаще, и чаще гремела музыка, все быстрее и быстрее шли мы, и все чаще и чаще падали в наших рядах
люди.
Жара стояла смертельная, горы, пыль, кремнем раскаленным пахнет,
люди измучились, растянулись, а чуть
команда: «Песенники, вперед», и ожило все, подтянулось. Загремит по горам раскатистая, лихая песня, хошь и не особенно складная, а себя другим видишь. Вот здесь, в России, на ученьях солдатских песни все про бой да про походы поются, а там, в бою-то, в чужой стороне, в горах диких, про наши поля да луга, да про березку кудрявую, да про милых сердцу поются...
— Эх, худо дело! — шепнул сержант. — Ваше благородие! — продолжал он, обращаясь к Рославлеву, — не принять ли вам
команды? Вы
человек военный, так авось это наших ребят покуражит. Эй, братцы, сюда! слушайте его благородия!
Бенни доказывал обер-полицеймейстеру Анненкову, что мера эта совершенно безопасна и дозволяется почти везде за границею, да и у нас в Риге, а между тем она и усилит средства огнегасительной
команды, когда будет являться в помощь ей на пожары, и в то же самое время докажет, что у молодых
людей, из которых она будет навербована, нет ничего общего с зажигателями.
Не упоминая, разумеется, ни одного слова о приходившей к нему с угрозами депутации молодого поколения, Бенни просил генерала Анненкова, во внимание к распространившимся в столице ужасным слухам, что в поджогах Петербурга принимают участие молодые
люди, обучающиеся в высших учебных заведениях, дать этим молодым
людям возможность разрушить эти нелепые и вредные толки, образовав из себя на это смутное время волонтеров для содействия огнегасительной
команде.
Не будем говорить о механическом исполнении всякого рода движений, входящих в привычку у
человека, одаренного словом и разумом. В какой области, кроме кавалерии, находим мы в животных такую привычку понимания
команды по одному звуку, хотя бы
команда относилась не прямо к тому, кто ее понял. Старую лошадь в манеже нужно удерживать от исполнения
команды по одному ее предварительному возглашению, не дождавшись исполнительного: марш!
В Новой Праге, где дивизионный штаб совмещался с полковым штабом принца Альберта Прусского полка, юнкерская
команда состояла из юнкеров всех четырех полков дивизии, и командиром ее был поручик полка принца Петра Ольденбургского Крит. Немца этого нельзя было назвать иначе, как
человеком хорошим и ревностным служакой. Юнкера размещались кто как мог на наемных квартирах, и через день в 8 часов утра всю зиму появлялись в манеже на учениях.