Неточные совпадения
В продолжение всей болтовни Ноздрева Чичиков протирал несколько раз себе
глаза, желая увериться, не во сне ли он все это слышит. Делатель фальшивых ассигнаций, увоз губернаторской дочки, смерть прокурора, которой причиною будто бы он, приезд генерал-губернатора — все это навело на него порядочный испуг. «Ну, уж
коли пошло на то, — подумал он сам в себе, — так мешкать более нечего, нужно отсюда убираться поскорей».
Он кинул на счеты три тысячи и с минуту молчал, посматривая то на счеты, то в
глаза папа, с таким выражением: «Вы сами видите, как это мало! Да и на сене опять-таки проторгуем,
коли его теперь продавать, вы сами изволите знать…»
— Кто ты?
Коли дух нечистый, сгинь с
глаз;
коли живой человек, не в пору завел шутку, — убью с одного прицела!
«Довольно мне
колоть вам
глаза, — сказала она, — и так уж нет почти ни одной семьи, где я не взяла бы в долг хлеба, чаю или муки.
Но теперь, странное дело, в большую такую телегу впряжена была маленькая, тощая саврасая крестьянская клячонка, одна из тех, которые — он часто это видел — надрываются иной раз с высоким каким-нибудь возом дров или сена, особенно
коли воз застрянет в грязи или в колее, и при этом их так больно, так больно бьют всегда мужики кнутами, иной раз даже по самой морде и по
глазам, а ему так жалко, так жалко на это смотреть, что он чуть не плачет, а мамаша всегда, бывало, отводит его от окошка.
Оно даже и лучше,
коли драть начнет, а я не того боюсь… я…
глаз ее боюсь… да…
глаз…
Соня упала на ее труп, обхватила ее руками и так и замерла, прильнув головой к иссохшей груди покойницы. Полечка припала к ногам матери и целовала их, плача навзрыд.
Коля и Леня, еще не поняв, что случилось, но предчувствуя что-то очень страшное, схватили один другого обеими руками за плечики и, уставившись один в другого
глазами, вдруг вместе, разом, раскрыли рты и начали кричать. Оба еще были в костюмах: один в чалме, другая в ермолке с страусовым пером.
— Стало быть, я с ним приятель большой…
коли знаю, — продолжал Раскольников, неотступно продолжая смотреть в ее лицо, точно уже был не в силах отвести
глаз, — он Лизавету эту… убить не хотел… Он ее… убил нечаянно… Он старуху убить хотел… когда она была одна… и пришел… А тут вошла Лизавета… Он тут… и ее убил.
Катерина. Не жалеешь ты меня ничего! Говоришь: не думай, а сама напоминаешь. Разве я хочу об нем думать; да что делать,
коли из головы нейдет. Об чем ни задумаю, а он так и стоит перед
глазами. И хочу себя переломить, да не могу никак. Знаешь ли ты, меня нынче ночью опять враг смущал. Ведь я было из дому ушла.
Варвара. Знай свое дело — молчи,
коли уж лучше ничего не умеешь. Что стоишь — переминаешься? По
глазам вижу, что у тебя и на уме-то.
Кабанова. Ты бы, кажется, могла и помолчать,
коли тебя не спрашивают. Не заступайся, матушка, не обижу, небось! Ведь он мне тоже сын; ты этого не забывай! Что ты выскочила в глазах-то поюлить! Чтобы видели, что ли, как ты мужа любишь? Так знаем, знаем, в глазах-то ты это всем доказываешь.
Евфросинья Потаповна. Какие тут расчеты,
коли человек с ума сошел. Возьмем стерлядь: разве вкус-то в ней не один, что большая, что маленькая? А в цене-то разница, ох, велика! Полтинничек десяток и за
глаза бы, а он по полтиннику штуку платил.
Колоть беспрестанно мне
глаза цыганской жизнью или глупо, или безжалостно.
«Слышь ты, Василиса Егоровна, — сказал он ей покашливая. — Отец Герасим получил, говорят, из города…» — «Полно врать, Иван Кузмич, — перервала комендантша, — ты, знать, хочешь собрать совещание да без меня потолковать об Емельяне Пугачеве; да лих, [Да лих (устар.) — да нет уж.] не проведешь!» Иван Кузмич вытаращил
глаза. «Ну, матушка, — сказал он, —
коли ты уже все знаешь, так, пожалуй, оставайся; мы потолкуем и при тебе». — «То-то, батька мой, — отвечала она, — не тебе бы хитрить; посылай-ка за офицерами».
— Ты видишь, — подхватил старичок, — что он тебя в
глаза обманывает. Все беглецы согласно показывают, что в Оренбурге голод и мор, что там едят мертвечину, и то за честь; а его милость уверяет, что всего вдоволь.
Коли ты Швабрина хочешь повесить, то уж на той же виселице повесь и этого молодца, чтоб никому не было завидно.
Буду здесь, и не смыкаю
глазуХоть до утра. Уж
коли горе пить,
Так лучше сразу,
Чем медлить, — а беды медленьем не избыть.
Дверь отворяется.
Клим Самгин никак не мог понять свое отношение к Спивак, и это злило его. Порою ему казалось, что она осложняет смуту в нем, усиливает его болезненное состояние. Его и тянуло к ней и отталкивало от нее. В глубине ее кошачьих
глаз, в центре зрачка, он подметил холодноватую, светлую иголочку, она
колола его как будто насмешливо, а может быть, зло. Он был уверен, что эта женщина с распухшим животом чего-то ищет в нем, хочет от него.
— Хорошо, хорошо, — сказала она и, взяв своей большой белой рукой за ручку не спускавшего с нее
глаз Колю, вернулась к матери чахоточного.
Доктор выходил из избы опять уже закутанный в шубу и с фуражкой на голове. Лицо его было почти сердитое и брезгливое, как будто он все боялся обо что-то запачкаться. Мельком окинул он
глазами сени и при этом строго глянул на Алешу и
Колю. Алеша махнул из дверей кучеру, и карета, привезшая доктора, подъехала к выходным дверям. Штабс-капитан стремительно выскочил вслед за доктором и, согнувшись, почти извиваясь пред ним, остановил его для последнего слова. Лицо бедняка было убитое, взгляд испуганный...
— Ну вот, опять… Ну, развеселись, развеселись! — уговаривала его Грушенька. — Я очень рада, что ты приехал, очень рада, Митя, слышишь ты, что я очень рада? Я хочу, чтоб он сидел здесь с нами, — повелительно обратилась она как бы ко всем, хотя слова ее видимо относились к сидевшему на диване. — Хочу, хочу! А
коли он уйдет, так и я уйду, вот что! — прибавила она с загоревшимися вдруг
глазами.
— Трою основали Тевкр, Дардан, Иллюс и Трос, — разом отчеканил мальчик и в один миг весь покраснел, так покраснел, что на него жалко стало смотреть. Но мальчики все на него глядели в упор, глядели целую минуту, и потом вдруг все эти глядящие в упор
глаза разом повернулись к
Коле. Тот с презрительным хладнокровием все еще продолжал обмеривать взглядом дерзкого мальчика.
Значит, ее любит,
коли мне в
глаза начал хвалить, бесстыжие его
глаза!
Илюша же и говорить не мог. Он смотрел на
Колю своими большими и как-то ужасно выкатившимися
глазами, с раскрытым ртом и побледнев как полотно. И если бы только знал не подозревавший ничего Красоткин, как мучительно и убийственно могла влиять такая минута на здоровье больного мальчика, то ни за что бы не решился выкинуть такую штуку, какую выкинул. Но в комнате понимал это, может быть, лишь один Алеша. Что же до штабс-капитана, то он весь как бы обратился в самого маленького мальчика.
— Это непременно так будет, Карамазов, я вас понимаю, Карамазов! — воскликнул, сверкнув
глазами,
Коля. Мальчики заволновались и тоже хотели что-то воскликнуть, но сдержались, пристально и умиленно смотря на оратора.
Илюша смолчал, но пристально-пристально посмотрел еще раз на
Колю. Алеша, поймав взгляд
Коли, изо всех сил опять закивал ему, но тот снова отвел
глаза, сделав вид, что и теперь не заметил.
— А не Жучка? — жалостно поглядел Алеша в
глаза Коле. — Та уже так и пропала?
— А знаете, Карамазов, согласитесь, что и вам самим теперь немного со мною стыдно… Я вижу по
глазам, — как-то хитро, но и с каким-то почти счастьем усмехнулся
Коля.
— О, как я вас люблю и ценю в эту минуту, именно за то, что и вам чего-то стыдно со мной! Потому что и вы точно я! — в решительном восторге воскликнул
Коля. Щеки его пылали,
глаза блестели.
— А знаете, лекарь, ведь Перезвон-то у меня пожалуй что и кусается! — проговорил
Коля задрожавшим голоском, побледнев и сверкнув
глазами. — Иси, Перезвон!
К вбитому в лед
колу привязали две веревки, концы их прикрепили к поясам двух человек и завязали им
глаза.
Ермолай не возвращался более часу. Этот час нам показался вечностью. Сперва мы перекликивались с ним очень усердно; потом он стал реже отвечать на наши возгласы, наконец умолк совершенно. В селе зазвонили к вечерне. Меж собой мы не разговаривали, даже старались не глядеть друг на друга. Утки носились над нашими головами; иные собирались сесть подле нас, но вдруг поднимались кверху, как говорится, «
колом», и с криком улетали. Мы начинали костенеть. Сучок хлопал
глазами, словно спать располагался.
«Что ж? — решил он наконец, —
коли не смилостивится жид, не захочет еще подождать — отдам я ему дом и землю, а сам на коня, куда
глаза глядят!
Узнав такую историю, все вспомнили, что в то время, месяца полтора или два, а, может быть, и больше, Рахметов был мрачноватее обыкновенного, не приходил в азарт против себя, сколько бы ни
кололи ему
глаза его гнусною слабостью, то есть сигарами, и не улыбался широко и сладко, когда ему льстили именем Никитушки Ломова.
«Ты, говорят, нечестная!» Вот и отец твой, — тебе-то он отец, это Наденьке не он был отец, — голый дурак, а тоже
колет мне
глаза, надругается!
Сын Дубровского воспитывался в Петербурге, дочь Кирила Петровича росла в
глазах родителя, и Троекуров часто говаривал Дубровскому: «Слушай, брат, Андрей Гаврилович:
коли в твоем Володьке будет путь, так отдам за него Машу; даром что он гол как сокол».
— Ну, ежели верно, так, значит, ты самый и есть. Однако ж этого мало; на свете белокурых да с голубыми
глазами хоть пруд пруди.
Коли ты Поликсены Порфирьевны сынок, сказывай, какова она была из себя?
—
Коли ты, свинтус, в салфетки сморкаться выдумал, так ступай из-за стола вон! — крикнул он на него, — и не смей на
глаза мне показываться!
Было знойно и тихо. В огороде качались желтые подсолнухи. К ним, жужжа, липли пчелы. На
кольях старого тына чернели опрокинутые горшки, жесткие листья кукурузы шелестели брюзгливо и сухо. Старые
глаза озирались с наивным удивлением: что это тут кругом? Куда девались панцырные товарищи, пан Холевинский, его хоругвь, прежняя шляхта?..
— Мне-то чего тебя прощать, скрипуна, а вот ты ложкой кормишь, а стеблем
глаза колешь.
Когда мычали животные, оглушаемые ударом топора — обухом между рогов, —
Коля прищуривал
глаза и, надувая губы, должно быть, хотел повторить звук, но только выдувал воздух...
Нос у него узенький, кругловатый, нисколько не подходящий к носам обыкновенных уток: конец верхней половинки его загнут книзу; голова небольшая, пропорциональная, шея длинная, но короче, чем у гагары, и не так неподвижно пряма; напротив, он очень гибко повертывает ею, пока не увидит вблизи человека; как же скоро заметит что-нибудь, угрожающее опасностью, то сейчас прибегает к своей особенной способности погружаться в воду так, что видна только одна узенькая полоска спины,
колом торчащая шея и неподвижно устремленные на предмет опасности, до невероятности зоркие, красные
глаза.
И вот он тешится над всеми окружающими:
колет им
глаза их невежеством и преследует за всякое обнаружение ими знания и здравого смысла.
Глаза Коли засверкали, когда он выслушал князя...
— Небось! Я хоть и взял твой крест, а за часы не зарежу! — невнятно пробормотал он, как-то странно вдруг засмеявшись. Но вдруг все лицо его преобразилось: он ужасно побледнел, губы его задрожали,
глаза загорелись. Он поднял руки, крепко обнял князя и, задыхаясь, проговорил: — Так бери же ее,
коли судьба! Твоя! Уступаю!.. Помни Рогожина!
— Дома, все, мать, сестры, отец, князь Щ., даже мерзкий ваш
Коля! Если прямо не говорят, то так думают. Я им всем в
глаза это высказала, и матери, и отцу. Maman была больна целый день; а на другой день Александра и папаша сказали мне, что я сама не понимаю, что вру и какие слова говорю. А я им тут прямо отрезала, что я уже всё понимаю, все слова, что я уже не маленькая, что я еще два года назад нарочно два романа Поль де Кока прочла, чтобы про всё узнать. Maman, как услышала, чуть в обморок не упала.
Вдруг, четверть часа спустя как ушел князь, Аглая сбежала сверху на террасу и с такою поспешностью, что даже
глаз не вытерла, а
глаза у ней были заплаканы; сбежала же потому, что пришел
Коля и принес ежа.
А теперь, — Женька вдруг быстро выпрямилась, крепко схватила
Колю за голые плечи, повернула его лицом к себе, так что он был почти ослеплен сверканием ее печальных, мрачных, необыкновенных
глаз, — а теперь,
Коля, я тебе скажу, что я уже больше месяца больна этой гадостью.
Коля Гладышев был славный, веселый, застенчивый парнишка, большеголовый, румяный, с белой, смешной, изогнутой, точно молочной, полоской на верхней губе, под первым пробившимся пушком усов, с широко расставленными синими наивными
глазами и такой стриженый, что из-под его белокурой щетинки, как у породистого йоркширского поросенка, просвечивала розовая кожа.
—
Коля! — сказала она тихо, — открой
глаза.
— Тут тоже при мне в части актеров разбирали: подрались, видно; у одного такой синячище под
глазами — чудо!
Колом каким-нибудь, должно быть, в рожу-то его двинули.