В нем жизнью небесной душа зажжена;
Отважность сверкнула в очах;
Он видит: краснеет, бледнеет она;
Он видит: в ней жалость и страх…
Тогда, неописанной радостью полный,
На жизнь и погибель он
кинулся в волны…
Неточные совпадения
Да, наверное, оставалось… Душа у него колыхалась, как море, и
в сердце ходили чувства, как
волны. И порой слеза подступала к глазам, и порой — смешно сказать — ему, здоровенному и тяжелому человеку, хотелось
кинуться и лететь, лететь, как эти чайки, что опять стали уже появляться от американской стороны… Лететь куда-то вдаль, где угасает заря, где живут добрые и счастливые люди…
Несколько мужчин, женщин и девушек,
в странных костюмах, с обнаженными руками и ногами до колен, появились из маленьких деревянных будок, построенных на берегу, и, взявшись за руки,
кинулись со смехом
в волны, расплескивая воду, которая брызгала у них из-под ног тяжелыми каплями, точно расплавленное золото.
— Как теперь вижу родителя: он сидит на дне барки, раскинув больные руки, вцепившись
в борта пальцами, шляпу смыло с него,
волны кидаются на голову и на плечи ему то справа, то слева, бьют сзади и спереди, он встряхивает головою, фыркает и время от времени кричит мне. Мокрый он стал маленьким, а глаза у него огромные от страха, а может быть, от боли. Я думаю — от боли.
Аян, стиснув зубы, работал веслами. Лодка ныряла, поскрипывая и дрожа, иногда как бы раздумывая, задерживаясь на гребне
волны, и с плеском
кидалась вниз, подбрасывая Аяна. Свет фонаря растерянно мигал во тьме. Ветер вздыхал, пел и кружился на одном месте, уныло гудел
в ушах, бесконечно толкаясь
в мраке отрядами воздушных существ с плотью из холода: их влажные, обрызганные морем плащи хлестали Аяна по лицу и рукам.
И мысли
в голове волнуются
в отваге,
И рифмы легкие навстречу им бегут,
И пальцы просятся к перу, перо к бумаге,
Минута — и стихи свободно потекут.
Так дремлет недвижим корабль
в недвижной влаге,
Но чу! — матросы вдруг
кидаются, ползут
Вверх, вниз — и паруса надулись, ветра полны;
Громада двинулась и рассекает
волны.
Собака шла по дощечке через речку, а
в зубах несла мясо. Увидала она себя
в воде и подумала, что там другая собака мясо несет, — она бросила свое мясо и
кинулась отнимать у той собаки: того мяса вовсе не было, а свое
волною унесло.
«Куда ж теперь?» — спросил он себя мысленно. И стало ему вдруг страшно, жутко и холодно… Замерещилось, будто он, он сам жестоко обидел, оскорбил свое родное дитя, и оно, бедное, безумное, с горя пошло да
в Волгу
кинулось… утопилось… умерло… плывет теперь где-нибудь… или к берегу прибило
волной его мертвое тело…
Другой, сам Ермак, пробужденный звуками мечей и стоном умирающих, воспрянул, взмахом сабли отразил нападавших на него убийц и
кинулся в бурные
волны Иртыша, но, не доплыв до своей ладьи, пошел ко дну под тяжестью надетой на нем железной брони — подарка царя Иоанна Васильевича.