Неточные совпадения
Мы пока делаем то же: рыбы пропасть, камбала,
бычки, форели, род налимов.
— Женюсь, батенька… Уж предложение сделал Вере Васильевне и с Марьей Степановной переговорил. Старуха обещала, если выправлю «Моисея». Теперь дело за Васильем Назарычем. Надоело болтаться. Пора быть
бычку на веревочке. Оно и необходимо, ежели разобрать… Только вот побаиваюсь старика, как бы он не заворотил мне оглобли.
— Если еще раз такую баню вкусишь, пожалуй, и оскомину набьешь, — решил Веревкин. — Это черт знает что такое, какая-то сказка про белого
бычка.
Тут остроумный адвокат орлом налетал на свою добычу, и опять начиналась та же сказка про белого
бычка, то есть разговор о документах.
На следующий день, 2 сентября, была назначена дневка. Любители ловить рыбу ходили на реку. Они поймали три кеты, одну горбушу и двух бычков-подкаменщиков с пестрой окраской и оранжевой каймой на темно-оливковом спинном плавнике. Остальные люди приводили в порядок одежду и чистили оружие.
Снится ему тот самый
бычок, котлеты из которого он только что ел.
Вот послезавтра увидишь, какого мы
бычка ко дню моего ангела выпоили!
Бычок родился ровно шесть недель тому назад от коровы Красавки и, подобно родительнице своей, имел пеструю одежду.
Одним утром Струнников пришел в хлев, в котором неподвижно был распростерт обреченный
бычок, приказал поднять его, собственными руками прощупал тушу и сделал ребром ладони промер частей, приговаривая: «задняя нога, другая нога, котлеты, грудина, печенка» и т. д.
Поп оказался жадный и хитрый. Он убил и ободрал молодого
бычка, надел на себя его шкуру с рогами, причем попадья кое — где зашила его нитками, пошел в полночь к хате мужика и постучал рогом в оконце. Мужик выглянул и обомлел. На другую ночь случилось то же, только на этот раз чорт высказал категорическое требование: «Вiдай мoï грошi»…
Чтобы скоротать время, я и механик удили с палубы рыбу, и нам попадались очень крупные, толстоголовые
бычки, каких мне не приходилось ловить ни в Черном, ни в Азовском море.
Из морских рыб, кроме сельди, ловятся треска, камбала, осетр,
бычок, который здесь так велик, что глотает корюшку целиком.
— Да гадости копаем, — отвечал так же шутливо кантонист. — Нет, вот вам,
Бычков, спасибо: пробрали вы нас. Я сейчас узнал по статейке, что это ваша. Терпеть не могу этого белого либерализма: то есть черт знает, что за гадость.
— То-то, где эти люди: не московский ли
Бычков, не здешний ли Красин?
Предчувствия Розанова сбылись. В две недели домика Лизы уж узнать было невозможно:
Бычков любил полные аудитории, и у Лизы часто недоставало чайных стаканов.
По тону записки и торжественности разъездов в трех лицах Розанов догадался, за каким объяснением явятся
Бычков, Персиянцев и Арапов.
Бычков несколько затруднился, но тотчас же вместо ответа сказал...
— На наше место вырастет поколение: мы удобрим ему почву, мы польем ее кровью, — яростно сказал
Бычков и захохотал.
— Вы заходите, мы вами займемся, — сказала, прощаясь с нею, Бертольди. —
Бычков говорил, что у вас есть способности. Вам для вашего развития нужно близко познакомиться с Бычковым; он не откажется содействовать вашему развитию. Он талант. Его теперешнюю жену нельзя узнать, что он из нее сделал в четыре месяца, а была совсем весталка.
Пархоменко заковыривал все глубже глаз и, видя, что к нему подходят
Бычков и Арапов, воодушевлялся.
Ярошиньский тихо и внимательно глядел молча на Бычкова, как будто видя его насквозь и только соображая, как идут и чем смазаны в нем разные, то без пардона бегущие, то заскакивающие колесца и пружинки; а
Бычков входил все в больший азарт.
— А отчего-с это она невозможна? — сердито вмешался
Бычков.
— Ну как же! Так и чирий не сядет, а все почесать прежде надо, — отрекался
Бычков.
— Какой вздор! — возразил
Бычков.
— Сапогом его, черта, — сказал
Бычков. Но Сахаров не ударил попугая сапогом, а только всем показывал дырку.
— Нуте-ка, покажите, — произнес
Бычков и бесцеремонно выдернул сложенный листок из рук Розанова, развернул и стал читать: «Рай православных и рай Магомета».
— К черту этакое знание! — крикнул
Бычков. — Народ нужно знать по его духу, а в вицмундире его не узнают.
Бычков, Пархоменко, Слободзиньский, Белоярцев и Завулонов стали прощаться.
— Конечно, мы ему за прежнее благодарны, — говорил Ярошиньскому
Бычков, — но для теперешнего нашего направления он отстал; он слаб, сантиментален; слишком церемонлив. Размягчение мозга уж чувствуется… Уж такой возраст… Разумеется, мы его вызовем, но только с тем, чтобы уж он нас слушал.
Араповские стремления были нежнейшая сантиментальность перед тем, чего желал
Бычков. Этот брал шире...
Около нее помещались рыжий
Бычков, Пархоменко, Ариадна Романовна — фея собой довольно полная и приятная, но все-таки с вороньим выражением в глазах и в очертании губ и носа, Серафима Романовна — фея мечтательная, Раиса Романовна и Зоя Романовна — феи прихлопнутые.
Был Помада, Незабитовский,
Бычков с Стешей и с сынишком, маркиз, Белоярцев и Красин.
Картина, действительно, выходила живенькая и характерная:
Бычков сидит, точно лупоглазый ночной филин, а около него стрекочут и каркают денные вороны.
Бычков пошел просить Розанова, чтобы он взял Арапова.
Искренно ответили только Арапов и
Бычков, назвавшие себя прямо красными. Остальные, даже не исключая Райнера, играли словами и выходили какими-то пестрыми. Неприкосновенную белизну сохранили одни феи, да еще Брюхачев с Белоярцевым не солгали. Первый ничего не ответил и целовал женину руку, а Белоярцев сказал, что он в жизни понимает только одно прекрасное и никогда не будет принадлежать ни к какой партии.
— Если все так будут рассуждать только, — вмешался, поняв последние слова,
Бычков, — то, разумеется, ничего не будет, а нужно делать.
— Э, нет, черт с ними, эти патриотические гимны! — возразил опьяневший
Бычков и запел, пародируя известную арию из оперы Глинки...
— Поблагодари лучше Розанова, — заметил
Бычков.
— Что нам ваше римское право! — еще пренебрежительнее крикнул
Бычков. — У нас свое право. Наша правда по закону свята, принесли ту правду наши деды Через три реки на нашу землю.
— Ерундища какая-то, — произнес
Бычков. — Мертвые берегут идеи для живых, вместо привета — вон, и толковать еще о какой-то своей терпимости.
Романовны также каркали об опасном положении маркизы, но отставали в сторону; Брюхачев отзывался недосугами;
Бычков вел какое-то особенное дело и не показывался; Сахаров ничего не делал; Белоярцев и Завулонов исчезли с горизонта.
— И они это напечатали? — спрашивал
Бычков рассказывавшего ему что-то Арапова.
— А! Так бы вы и сказали: я бы с вами и спорить не стал, — отозвался
Бычков. — Народ с служащими русскими не говорит, а вы послушайте, что народ говорит с нами. Вот расспросите Белоярцева или Завулонова: они ходили по России, говорили с народом и знают, что народ думает.
Особенно часто был терзаем
Бычков и некая девица Бертольди.
Как праотец, изгнанный из рая, вышел из ворот маркизиного дома Пархоменко на улицу и, увидев на балконе маркизино общество, самым твердым голосом сторговал за пятиалтынный извозчика в гостиницу Шевалдышева. Когда успокоившаяся маркиза возвратилась и села на свой пружинный трон,
Бычков ткнул человек трех в ребра и подступил к ней с словами...
— Мы на то идем, — отвечал
Бычков. — Отомстим за вековое порабощение и ляжем.
Все хохотали, а Бертольди хранила совершенное спокойствие; но когда
Бычков перевернул бумажку и прочел: «А. Т. Кореневу на память, Елена Бертольди», Бертольди по женской логике рассердилась на Розанова до последней степени.
— Однако указаньица верные были, — проронил, помолчав,
Бычков.
— Да, да, да, и
Бычков, и Красин, и я, и она, — высчитывала Бертольди, показывая на себя, на Лизу и на Белоярцева, — и там вон еще есть люди, — добавила она, махнув рукой в сторону залы.
Арапов завернулся и пошел к двери. За ним следовали
Бычков и воздыхающий Персиянцев.