Жмухин, Иван Абрамыч, отставной
казачий офицер, служивший когда-то на Кавказе, а теперь проживающий у себя на хуторе, бывший когда-то молодым, здоровым, сильным, а теперь старый, сухой и сутулый, с мохнатыми бровями и с седыми, зеленоватыми усами, — как-то в жаркий летний день возвращался из города к себе на хутор.
Неточные совпадения
Мне как-то раз случилось прожить две недели в
казачьей станице на левом фланге; тут же стоял батальон пехоты;
офицеры собирались друг у друга поочередно, по вечерам играли в карты.
Один из них, старик без усов и с седыми бакенами, похожий лицом на драматурга Ибсена, оказался младшим врачом местного лазарета, другой, тоже старик, отрекомендовался штаб-офицером оренбургского
казачьего войска.
Кроме своего каторжного начальства и солдатского для рекрутов, в распоряжении горных
офицеров находилось еще два
казачьих батальона со специальной обязанностью производить наказания на самом месте работ; это было домашнее дело, а «крестный» Никитушка и «зеленая улица» — парадным наказанием, главным образом на страх другим.
Он злился на Белецкого и на себя и против своей воли вставлял французские фразы в свой разговор, интересовался главнокомандующим и московскими знакомыми и на основании того, что они оба в
казачьей станице говорили на французском диалекте, с презрением относился о товарищах-офицерах, о казаках и дружески обошелся с Белецким, обещаясь бывать у него и приглашая заходить к нему.
Долинский, ничего не отвечая, только оглянулся; конногвардеец, сопровождавший полонивших Долинского масок, рассказывал что-то лейб-казачьему
офицеру и старичку самой благонамеренной наружности. Все они трое помирали со смеха и смотрели в ту сторону, куда маски увлекали Нестора Игнатьевича. Пунцовый бант на капюшоне Анны Михайловны робко жался к стене за колоннадою.
В несколько минут Зарецкой, при помощи проворного
казачьего урядника, преобразился в неприятельского
офицера, надел сверх мундира синюю шинель с длинным воротником и, вскочив на лошадь, оседланную французским седлом, сказал...
Подле одного ярко пылающего костра, прислонив голову к высокому
казачьему седлу, лежал на широком потнике молодой
офицер в белой кавалерийской фуражке; небрежно накинутая на плеча черкесская бурка не закрывала груди его, украшенной Георгиевским крестом; он наигрывал на карманном флажолете французской романс: «Jeune Troubadour» [«Юный трубадур».], и, казалось, все внимание его было устремлено на то, чтоб брать чище и вернее ноты на этой музыкальной игрушке.
— Гони! — отчаянно крикнул
офицер на
казачьем седле и выскакал вперед, скача по гладкому пару, как в манеже; за ним нестройной кучей гаркнули стражники — их было немного, человек шесть-семь; и, заметая их след, затрусили солдаты своей, на вид неторопливой, но на деле быстрой побежкой.
В настоящее время Глинка имел довольно большой пансион для детей генералов и
офицеров донского
казачьего войска и продолжал издавать «Русский вестник» с большим успехом.
Это было очень дурным знаком: находчивый жандармский
офицер шепнул слово
казачьему уряднику, и четыре казака, взяв пики на перевес, бросились вскачь и понеслись на двух прохожих.
Мама моя была простая джигитка из аула Бестуди… В ауле этом поднялось восстание, и мой отец, тогда еще совсем молодой
офицер, был послан с
казачьей сотней усмирять его.
А утомление войною у всех было полное. Не хотелось крови, не хотелось ненужных смертей. На передовых позициях то и дело повторялись случаи вроде такого:
казачий разъезд, как в мешок, попадает в ущелье, со всех сторон занятое японцами. Раньше никто бы из казаков не вышел живым. Теперь на горке появляется японский
офицер, с улыбкою козыряет начальнику разъезда и указывает на выход. И казаки спокойно уезжают.
Офицерам всех шести батарей живо припомнился прошлогодний случай, когда во время маневров они, и с ними
офицеры одного
казачьего полка, таким же вот образом были приглашены на чай одним помещиком-графом, отставным военным; гостеприимный и радушный граф обласкал их, накормил, напоил и не пустил в деревню на квартиры, а оставил ночевать у себя.
Этот
офицер, штабс-капитан Святополк-Мирский, прикомандированный к 1 читинскому
казачьему полку, раненый в кисть левой руки во время японских событий, был послан генералом Мищенко, действующим в так называемом, восточном отряде, на разведки в тыл неприятеля с одним казаком.
За несколько дней до своей смерти, покойный император, которому, как мы уже сказали, было известно положение дел, приказал произвести несколько арестов. Начальнику
казачьего полка Николаеву поручено было арестовать Вадковского, отставного
офицера, который оказывал важное влияние на
офицеров — своих прежних товарищей.
Один из
офицеров черноморского
казачьего войска, имевший чин армейского секунд-майора, в чем-то провинился.
После многих споров и соображений генерал-майор Греков с двумя
казачьими полками решился ехать с унтером-офицером.
Вслед за Жерковым к гусарскому полковнику подъехал свитский
офицер с тем же приказанием. Вслед за свитским
офицером на
казачьей лошади, которая насилу несла его галопом, подъехал толстый Несвицкий.