Неточные совпадения
—
«Постой-ка»,
Волк сказал: «сперва мне ведать надо,
Каков пастух у стада?» —
«Хоть говорят, что он
Не плох, заботлив и умён,
Однако стадо я обшёл со всех сторон
И высмотрел собак: они совсем не жирны,
И плохи,
кажется, и смирны».
— Упыхается… Главная причина, что здря все делает. Конечно, вашего брата, хищников, не за что похвалить, а суди на
волка — суди и по
волку. Все пить-есть хотят, а добыча-то невелика. Удивительное это дело, как я погляжу. Жалились раньше, что работ нет, делянками притесняют, ну, открылась Кедровская дача, —
кажется, места невпроворот. Так? А все народ беднится, все в лохмотьях ходят…
Когда пошевни подъехали к заимке, навстречу бросились две больших серых собаки, походивших на
волков. На их отчаянный лай и рычанье в окне
показалась голова самого хозяина.
— К самому сердцу пришлась она мне, горюшка, — плакала Таисья, качая головой. — Точно вот она моя родная дочь… Все терпела, все скрывалась я, Анфиса Егоровна, а вот теперь прорвало… Кабы можно, так на себя бы,
кажется, взяла весь Аграфенин грех!.. Видела, как этот проклятущий Кирилл зенки-то свои прятал: у,
волк! Съедят они там девку в скитах с своею-то Енафой!..
То мне
кажется, что я
волк, а все эти Деруновы, Владыкины, Хмелевы, Бородавкины — мирно пасущееся стадо баранов, в виду которого я сижу и щелкаю зубами.
А
Волк в это время бежал в другую сторону. Когда Заяц упал на него, ему
показалось, что кто-то в него выстрелил.
Ему все
казалось, что
Волк гонится по пятам и вот-вот схватит его своими зубами.
Зная драчливый характер Петрушки, Ванька хотел встать между ним и доктором, но по дороге задел кулаком по длинному носу Петрушки. Петрушке
показалось, что его ударил не Ванька, а доктор… Что тут началось!.. Петрушка вцепился в доктора; сидевший в стороне Цыган ни с того ни с сего начал колотить Клоуна, Медведь с рычанием бросился на
Волка, Волчок бил своей пустой головой Козлика — одним словом, вышел настоящий скандал. Куклы пищали тонкими голосами, и все три со страху упали в обморок.
По обоим сторонам дороги начинали желтеть молодые нивы; как молодой народ, они волновались от легчайшего дуновения ветра; далее за ними тянулися налево холмы, покрытые кудрявым кустарником, а направо возвышался густой, старый, непроницаемый лес:
казалось, мрак черными своими очами выглядывал из-под каждой ветви;
казалось, возле каждого дерева стоял рогатый, кривоногий леший… всё молчало кругом; иногда долетал до путника нашего жалобный вой
волков, иногда отвратительный крик филина, этого ночного сторожа, этого члена лесной полиции, который засев в свою будку, гнилое дупло, окликает прохожих лучше всякого часового…
Да, всё изменялось. Даже рабочие становятся всё капризнее, злее, чахоточнее, а бабы всё более крикливы. Шум в рабочем посёлке беспокойней; вечерами даже
кажется, что все там воют
волками и даже засоренный песок сердито ворчит.
Константин был полной противоположностью старшего брата: высокий, худой, с угрюмым лицом, он выглядывал
волком, был молчалив и,
кажется, никогда не улыбался.
Волки, которые теперь от голода совсем обнаглели и забегали в деревню даже днем, вероятно, с любопытством и со злобой следили издали в длинные лютые вечера, как в освещенном окне на краю деревни рисовалась нагнувшаяся над столом человеческая фигура и как другая фигура, тонкая и длинная, быстро шныряла по комнате, то пропадая в темных углах, то
показываясь в освещенном пространстве.
Раз ему
показалось, что он слышит лай собак или вой
волков, но звуки эти были так слабы и неопределенны, что он не знал, слышит ли он что, или это только чудится ему, и он, остановившись, стал напряженно прислушиваться.
—
Кажется, как будто что-то другое воет: это не
волк, — сказал Дорош.
Арапка проснулась под сараем и, почуяв
волка, завыла, закудахтали куры, и когда на крыльце
показался Игнат со своей одностволкой, то перепуганная волчиха была уже далеко от зимовья.
Гляжу: опять тень
показалась, и движется она уже по выгону (а выгон-то от луны белесоватый) этаким крупным пятном; понятное дело: зверь, лисица или
волк.
— Вопрос, извините, странный. Нельзя предполагать, что с
волком встретишься, а предполагать страшные несчастья невозможно и подавно: бог посылает их внезапно. Взять хоть этот ужасный случай… Иду я по Ольховскому лесу, никакого горя не жду, потому что у меня и без того много горя, и вдруг слышу страшный крик. Крик был до того резкий, что мне
показалось, что меня кто-то резанул в ухо… Бегу на крик…
А Кишенский не мог указать никаких таких выгод, чтоб они
показались Глафире вероятными, и потому прямо писал: «Не удивляйтесь моему поступку, почему я все это вам довожу: не хочу вам лгать, я действую в этом случае по мстительности, потому что Горданов мне сделал страшные неприятности и защитился такими путями, которых нет на свете презреннее и хуже, а я на это даже не могу намекнуть в печати, потому что, как вы знаете, Горданов всегда умел держаться так, что он ничем не известен и о нем нет повода говорить; во-вторых, это небезопасно, потому что его протекторы могут меня преследовать, а в-третьих, что самое главное, наша петербургская печать в этом случае уподобилась тому пастуху в басне, который, шутя, кричал: „
волки,
волки!“, когда никаких
волков не было, и к которому никто не вышел на помощь, когда действительно напал на него
волк.
«Да, что же случится? — спрашивал я себя, возвращаясь. —
Кажется, всё пережито. И болел я, и деньги терял, и выговоры каждый день от начальства получаю, и голодаю, и
волк бешеный забегал во двор полустанка. Что еще? Меня оскорбляли, унижали… и я оскорблял на своем веку. Вот разве только преступником никогда не был, но на преступление я,
кажется, неспособен, суда же не боюсь».
Когда мне было лет одиннадцать-двенадцать, жизненное мое призвание определилось для меня с полной точностью. Я прочел роман «Морской
волк», —
кажется, Купера, — несколько романов Жюля Верна и бесповоротно убедился, что я рожден для моря и морской службы. К тому же я случайно увидел на улице кадета морского корпуса. Мне очень понравилась его стройная фигура в черной шинели с бело-золотыми погонами и особенно — бескозырная шапка с ленточками.
Оно
казалось строже, холоднее, как будто мраморнее, а глаза глядели странно, прямо мне в лицо, и, я вам даю честное слово, даже у гончих, когда они догоняют
волка, я никогда не видел таких поражающих, уничтожающих глаз!
Маски в лунную ночь на кладбище — и еще каком, боже мой! — где трупы не зарывались: инка, Семирамида, капуцин, чертенок, это разнородное собрание, борющееся с мертвецами, которые,
казалось им, сжимали их в своих холодных объятиях, хватали когтями, вырастали до неба и преследовали их стопами медвежьими; стая
волков, с вытьем отскочившая при появлении нежданных гостей и ставшая в чутком отдалении, чтобы не потерять добычи, — таков был дивертисмент, приготовленный догадливою местью героям, храбрым только на доносы.
Кирилл делал прежние поездки свои к барыньке без всяких приключений. Он ехал верхом и ныне спокойный, довольный, что скоро переедет со своим паном к Яскулке, где не будут их пугать революционные затеи и заживут они, как у «Иезуса на плечике». По временам в религиозном настроении затягивал он духовные гимны. При спуске с сторожевой горы на окраине леса и в нескольких саженях от дороги
показалась фигура
Волка и с ним несколько всадников. При виде их Кирилл побледнел и вздрогнул.
Лососинин. Эка беда!.. Страшно небось!.. Не первую зиму
волкам зимовать! (Гривенничкину тихо.) Магарычи за тобой:
кажись, на славу окопировал! (Указывая на Резинкина.)
Куда нам это! не успел,
кажись, вымолвить господин мой, как налетели купцы, словно голодные
волки, послышав мертвое тело, и начали торговаться.
— И вправду, что же ждать от разбойника? — ворчал Гримм про себя в минуту раздумья. — Что награбит, тем и богат, а ведь часто
волк платится и своей шкурой. Разве — женитьба? Да где ему! Роберт Бернгард посмышленее, да и по молодцеватей его, да и у него что-то не вдруг ладится… А за моего она ни за что не пойдет, даром что кротка, как овечка, а силком тащить ее из замка прямо в когти к коршуну — у меня,
кажись, и руки не поднимутся на такое дело… Дьявол попутал меня взяться за него…
— Не пригляделись мы еще к нему, ваше высокоблагородие, да и он к нам, — степенно отвечал тот. — Да после старого-то, впрочем, и
волк за ягненка
покажется, — прибавил он после некоторого раздумья.
— Не пригляделись еще мы к нему, да и он к нам! А после старого-то, впрочем, и
волк за ягненка
покажется, — добавляли они после некоторого раздумья.
Самые робкие из них, по ироническому совету
Волка, или попрятались в своих норах, или отправились в губернский город
показаться тамошнему начальству под личиной преданности русскому правительству.
— И вправду, что же ждать от разбойника? — ворчал Гримм про себя в минуту раздумья. — Что награбит, тем и богат, а ведь часто
волк платится и своей шкурой. Разве — женитьба? Да где ему! Роберт Бернгард посмышленнее, да и помолодцеватей его, да и у него что-то не вдруг ладится… А за моего она ни за что не пойдет, даром что кротка, как овечка, а силком тащить ее из замка прямо в когти к коршуну — у меня,
кажись, и руки не поднимутся на такое дело… Дьявол попутал меня взяться за него…
— Так как эта экспедиция может состояться, как вы рассчитываете, дней через пять, через шесть, — отозвался Владислав, — а я отправлюсь нынче же к себе в деревню, чтобы
показаться заговорщикам, то я послезавтра же устрою осмотр местности, где хранится оружие. Со мною будет
Волк, мой affidé. Разумеется, мы найдем все в порядке, и спокойны… Дожидайтесь только моего пароля. Он будет заключаться в одном слове: пора. Я пришлю вам его с Лизой.
В механизме государственного организма нужны эти люди, как нужны
волки в организме природы и они всегда есть, всегда являются и держатся, как ни несообразно
кажется их присутствие и близость к главе правительства. Только этою необходимостью можно объяснить то, как мог жестокий, лично выдергивавший усы гренадерам и не могший по слабости нерв переносить опасность, необразованный, непридворный Аракчеев держаться в такой силе при рыцарски-благородном и нежном характере Александра.
Во всем остальном разбойники ей не
казались опасней, чем Милий, Тивуртий, Раввула-темничник и даже сама свекровь ее Пуплия и, наконец, даже сам Фалалей, потому что и он, истомившись, стал алчен, как
волк, и начал говорить ей такое, отчего ей до сих пор страшно.