Неточные совпадения
Но то, что он в этой временной, ничтожной жизни сделал, как ему
казалось, некоторые ничтожные ошибки, мучало его так, как будто и не было того
вечного спасения, в которое он верил.
Заманчиво мелькали мне издали сквозь древесную зелень красная крыша и белые трубы помещичьего дома, и я ждал нетерпеливо, пока разойдутся на обе стороны заступавшие его сады и он
покажется весь с своею, тогда, увы! вовсе не пошлою, наружностью; и по нем старался я угадать, кто таков сам помещик, толст ли он, и сыновья ли у него, или целых шестеро дочерей с звонким девическим смехом, играми и
вечною красавицей меньшею сестрицей, и черноглазы ли они, и весельчак ли он сам или хмурен, как сентябрь в последних числах, глядит в календарь да говорит про скучную для юности рожь и пшеницу.
Лиза же сама мне потом призналась (очень долго спустя), что Васин даже очень скоро перестал ей тогда нравиться; он был спокоен, и именно это-то
вечное ровное спокойствие, столь понравившееся ей вначале,
показалось ей потом довольно неприглядным.
Этот вопрос об еде я обдумывал долго и обстоятельно; я положил, например, иногда по два дня сряду есть один хлеб с солью, но с тем чтобы на третий день истратить сбережения, сделанные в два дня; мне
казалось, что это будет выгоднее для здоровья, чем
вечный ровный пост на минимуме в пятнадцать копеек.
И если бы он узнал, что кто-нибудь распространяет или утверждает о нем этот слух, то,
кажется, этот незлобивейший человек стал бы ему
вечным врагом.
Может быть, опасение за торговую нерасчетливость какого-нибудь Джердина и справедливо, но зато обладание Гонконгом, пушки, свой рейд — все это у порога Китая, обеспечивает англичанам торговлю с Китаем навсегда, и этот островок будет,
кажется,
вечным бельмом на глазу китайского правительства.
Болезненно трудно расставаться с привычным строем жизни, с тем, что
казалось уже органически
вечным.
Глядя на бледный цвет лица, на большие глаза, окаймленные темной полоской, двенадцатилетней девочки, на ее томную усталь и
вечную грусть, многим
казалось, что это одна из предназначенных, ранних жертв чахотки, жертв, с детства отмеченных перстом смерти, особым знамением красоты и преждевременной думы. «Может, — говорит она, — я и не вынесла бы этой борьбы, если б я не была спасена нашей встречей».
Я говорил уже, что никогда не мог примириться ни с чем тленным и преходящим, всегда жаждал
вечного и только
вечное казалось мне ценным.
Дом
казался цельным и
вечным.
Человек должен стать внутренне свободным, достойным свободы и
вечной жизни, действительно перестать быть рабом, а не надевать костюм свободного, не
казаться могущественным: он должен сознать свой грех, в котором участвовал, и религиозную связь свою с искуплением.
— Интриговать друг против друга — это, я тебе скажу, такое
вечное и беспрерывное подшибанье один другого, такая скачка вперегонку за крестами и чинами, что, ей-богу, они мне
кажутся иногда сумасшедшими.
Ромашов лег на спину. Белые, легкие облака стояли неподвижно, и над ними быстро катился круглый месяц. Пусто, громадно и холодно было наверху, и
казалось, что все пространство от земли до неба наполнено
вечным ужасом и
вечной тоской. «Там — Бог!» — подумал Ромашов, и вдруг, с наивным порывом скорби, обиды и жалости к самому себе, он заговорил страстным и горьким шепотом...
Казалось бы, это ли не жизнь! А между тем все крутогорские чиновники, и в особенности супруги их, с ожесточением нападают на этот город. Кто звал их туда, кто приклеил их к столь постылому для них краю? Жалобы на Крутогорск составляют
вечную канву для разговоров; за ними обыкновенно следуют стремления в Петербург.
Мне
кажется, что самое это довольство есть доказательство, что жизнь их все-таки не прошла даром и что, напротив того, беснование и
вечная мнительность, вроде моих, — признак натуры самой мелкой, самой ничтожной… вы видите, я не щажу себя!
Кажется, если б меня совершенно убедили, что за любовь к тебе я обречена буду на
вечные муки, я и тогда бы не побоялась и решилась.
Автор однажды высказал в обществе молодых деревенских девиц, что, по его мнению, если девушка мечтает при луне, так это прекрасно рекомендует ее сердце, — все рассмеялись и сказали в один голос: «Какие глупости мечтать!» Наш великий Пушкин, призванный,
кажется, быть
вечным любимцем женщин, Пушкин, которого барышни моего времени знали всего почти наизусть, которого Татьяна была для них идеалом, — нынешние барышни почти не читали этого Пушкина, но зато поглотили целые сотни томов Дюма и Поля Феваля [Феваль Поль (1817—1887) — французский писатель, автор бульварных романов.], и знаете ли почему? — потому что там описывается двор, великолепные гостиные героинь и торжественные поезды.
— Дело,
кажется, простое, — сказал дядя, — а они бог знает что заберут в голову… «разумно-деятельная толпа»!! Право, лучше бы тебе остаться там. Прожил бы ты век свой славно: был бы там умнее всех, прослыл бы сочинителем и красноречивым человеком, верил бы в
вечную и неизменную дружбу и любовь, в родство, счастье, женился бы и незаметно дожил бы до старости и в самом деле был бы по-своему счастлив; а по-здешнему ты счастлив не будешь: здесь все эти понятия надо перевернуть вверх дном.
— Новопреставленному!
вечная память! Ах, брат, брат, оставил ты нас! а кому бы,
кажется, и пожить, как не тебе. Дурной ты, брат! нехороший!
Она привыкла любоваться великолепными видами с нагорного берега реки Белой, в окрестностях Уфы, а потому деревушка в долине, с бревенчатым, потемневшим от времени и ненастья домом, с прудом, окруженным болотами, и с
вечным стуком толчеи
показались ей даже отвратительными.
Войдя в порт, я,
кажется мне, различаю на горизонте, за мысом, берега стран, куда направлены бугшприты кораблей, ждущих своего часа; гул, крики, песня, демонический вопль сирены — все полно страсти и обещания. А над гаванью — в стране стран, в пустынях и лесах сердца, в небесах мыслей — сверкает Несбывшееся — таинственный и чудный олень
вечной охоты.
Юлия вообразила, как она сама идет по мостику, потом тропинкой, все дальше и дальше, а кругом тихо, кричат сонные дергачи, вдали мигает огонь. И почему-то вдруг ей стало
казаться, что эти самые облачка, которые протянулись по красной части неба, и лес, и поле она видела уже давно и много раз, она почувствовала себя одинокой, и захотелось ей идти, идти и идти по тропинке; и там, где была вечерняя заря, покоилось отражение чего-то неземного,
вечного.
Синее спокойное озеро в глубокой раме гор, окрыленных
вечным снегом, темное кружево садов пышными складками опускается к воде, с берега смотрят в воду белые дома,
кажется, что они построены из сахара, и все вокруг похоже на тихий сон ребенка.
За каждую мысль свою она боится, за самое простое чувство она ждет себе кары; ей
кажется, что гроза ее убьет, потому что она грешница, картины геенны огненной на стене церковной представляются ей уже предвестием ее
вечной муки…
Престолы
вечные снегов,
Очам
казались их вершины
Недвижной цепью облаков,
И в их кругу колосс двуглавый,
В венце блистая ледяном,
Эльбрус огромный, величавый,
Белел на небе голубом.
Наконец, пришел и сам верхотурский"излюбленный губернатором человек"и поднес Прокопу диплом на звание
вечного члена верхотурского клуба. Узнав в"излюбленном человеке"бывшего сослуживца по белобородовскому полку (во сне мне даже
показалось, что он как две капли воды похож на корнета Шалопутова), Прокоп до того обрадовался, что разом отвалил ему полсотенную, Но"излюбленный человек"не сейчас положил ее в карман, а посмотрел сначала на свет, не фальшивая ли.
Не подосадуйте на мою откровенность; а мне
кажется, что русские напрасно не остались дома: обширные степи и
вечные льды — вот что составляет истинную силу России.
Вечным припевом его было: «У нас там…», «Мы не так», «Что нам до этого», — и все такое, отчего
казалось, что он родился за тысячи миль от Лисса, в упрямой стране дураков, где, выпячивая грудь, ходят хвастуны с ножами за пазухой.
Их одежды были изображения их душ: черные, изорванные. Лучи заката останавливались на головах, плечах и согнутых костистых коленах; углубления в лицах
казались чернее обыкновенного; у каждого на челе было написано
вечными буквами нищета! — хотя бы малейший знак, малейший остаток гордости отделился в глазах или в улыбке!
А в тюрьме идет своя жизнь, глухая и чуткая, слепая и зоркая, как сама
вечная тревога. Где-то ходят. Где-то шепчут. Где-то звякнуло ружье.
Кажется, кто-то крикнул. А может быть, и никто не кричал — просто чудится от тишины.
Между древесными стволами, обросшими седым мохом и узорчатыми лишаями, царит
вечный полумрак: свесившиеся лапчатые ветви елей и пихт
кажутся какими-то гигантскими руками, которые точно нарочно вытянулись, чтобы схватить вас за лицо, пощекотать шею и оставить легкую царапину на память.
Но для человеческой совести нет писаных законов, нет учения о невменяемости, и я несу за свое преступление казнь. Мне недолго уже нести ее. Скоро Господь простит меня, и мы встретимся все трое там, где наши страсти и страдания
покажутся нам ничтожными и потонут в свете
вечной любви.
Дорн. Да… Но изображайте только важное и
вечное. Вы знаете, я прожил свою жизнь разнообразно и со вкусом, я доволен, но если бы мне пришлось испытать подъем духа, какой бывает у художников во время творчества, то, мне
кажется, я презирал бы свою материальную оболочку и все, что этой оболочке свойственно, и уносился бы от земли подальше в высоту.
После грохота, мрака и удушливой атмосферы фабрики было вдвое приятнее очутиться на свежем воздухе, и глаз с особенным удовольствием отдыхал в беспредельной лазури неба, где таяли, точно клочья серебряной пены, легкие перистые облачка; фабрика
казалась входом в подземное царство, где совершается
вечная работа каких-то гномов, осужденных самой судьбой на «огненное дело», как называют сами рабочие свою работу.
И мне
показалось, что я понял тихую драму этого уголка. Таким же стремлением изломанной женской души держится весь этот маленький мирок: оно веет над этой полумалорусской избушкой, над этими прозябающими грядками, над молоденькой березкой, тихо перебирающей ветками над самой крышей (березы здесь редки — и ее, вероятно, пересадила сюда Маруся). Оно двигает
вечного работника Тимоху и сдерживает буйную удаль Степана.
Горы, леса и луга, по которым бродил я с рампеткою, вечера, когда я подкарауливал сумеречных бабочек, и ночи, когда на огонь приманивал я бабочек ночных, как будто не замечались мною: все внимание,
казалось, было устремлено на драгоценную добычу; но природа, незаметно для меня самого, отражалась на душе моей
вечными красотами своими, а такие впечатления, ярко и стройно возникающие впоследствии, — благодатны, и воспоминание о них вызывает отрадное чувство из глубины души человеческой.
Солнце уже склонялось к западу, пышная природа Юга была во всей красе своего
вечного лета, когда в длинной платановой аллее, обвитой каменною оградой монастыря,
показался игумен с юным другом своим, Феодором; уже неоднократно изливал он долго страдавшую душу свою в этот чистый сосуд, сосуд церковный, божий.
Фельдшер бросил кочергу в снег, припал лбом к белому холодному стволу березы и задумался, и его серая, однообразная жизнь, его жалованье, подчиненность, аптека,
вечная возня с банками и мушками
казались ему презренными, тошными.
История Петрашевского, приговоренного к
вечной каторге, и его друзей, сосланных в 1849 году за то, что они в двух шагах от Зимнего дворца образовали несколько политических обществ, не доказывает ли достаточно, по безумной неосторожности, по очевидной невозможности успеха, что время размышлений прошло, что волнения в душе не сдержишь, что верная гибель стала
казаться легче, чем немая страдательная покорность петербургскому порядку.
Жена его, маленькая, худая, с изношенным личиком, с накладкой красноватых волос под высоким чепцом,
казалась в
вечной тревоге; в ней замечались следы давно прошедшего жеманства.
— Наполеон, говорит, ошибался, называя Кавказ нашим
вечным чирьем, — настоящий
вечный чирий наш — Польша, и мы ее будем таскать, пока не загородимся полосою западного края, а саму Польшу бросим. Иначе она нам нагадит, напустит внутреннего разлада (что,
кажется, и сбывается). Но я возвращаюсь к прерванному разговору Самбурского с Лахтиным.
— Ничего! Так я теперь… — Кузьма Васильевич потянулся к Колибри, но тотчас же отдернул руку. На пальце у него
показалась капля крови. — Что за глупости такие! — воскликнул он, встряхивая пальцем. —
Вечные эти ваши булавки! Да и какая это к чёрту булавка, — прибавил он, взглянув на длинную золотую шпильку, которую Колибри медленно втыкала себе в пояс. — Это целый кинжал, это жало… Да, да, это твое жало, и ты оса, вот ты кто, оса, понимаешь?
Страшная костяная улыбка,
вечная улыбка
показалась мне такой отвратительной, такой ужасной, как никогда, хотя мне случалось не раз держать черепа в руках и препарировать целые головы.
Едва
показалась на крыльце мать Манефа, пришлые богомольцы стали ей кланяться, и далеко разносились сотни голосов, благодаривших гостеприимную игуменью и желавших ей со всей обителью доброго здравия и
вечного спасения.
Где-то недалеко чуть слышно рыдало своим отливом море, и синее ясное и высокое небо, тоже околдованное в своем
вечном бесстрастии,
казалось, слушало роскошную песнь.
«Что такое любовь? Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Любовь есть бог, и умереть — значит мне, частице любви, вернуться к общему и
вечному источнику. Мысли эти
показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего-то недоставало в них, что-то было односторонне-личное, умственное, — не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул».
Князь Андрей живет в деревне. На аустерлицком поле жизнь ему «
показалась прекрасною»; под влиянием
вечного неба он «так иначе понимал ее теперь». Но приехавший к Андрею в деревню Пьер удивленно смотрит на своего друга: «Слова были ласковы, улыбка была на губах, но взгляд был потухший, мертвый, которому, несмотря на видимое желание, князь Андрей не мог придать радостного и веселого блеска».
Чем дальше, тем лес был гуще и больше завален буреломом. Громадные старые деревья, неподвижные и словно окаменевшие, то в одиночку, то целыми колоннадами выплывали из чащи.
Казалось, будто нарочно они сближались между собой, чтобы оградить царственного зверя от преследования дерзких людей. Здесь царил сумрак, перед которым даже дневной свет был бессилен, и
вечная тишина могилы изредка нарушалась воздушной стихией, и то только где-то вверху над колоннадой. Эти шорохи
казались предостерегающе грозными.
Значит, Я меняю кожу? Ах, все это прежняя ненужная болтовня! Все дело в том, что Я не избежал взоров Марии и,
кажется, готовлюсь замуравить последнюю дверь, которую Я так берег. Но Мне стыдно! Клянусь
вечным спасением, Мне стыдно, как девушке перед венцом, Я почти краснею. Краснеющий Сатана… нет, тише, тише: его здесь нет! Тише!..
— А так, брат… знаешь, у нас того… Э, да ты,
кажется, чего-то плакал? Ты —
вечная плакса.