Неточные совпадения
Да и не подозрение только — какие уж теперь подозрения, обман явен, очевиден: она тут, вот в этой комнате, откуда свет, она у него там, за ширмами, — и вот несчастный подкрадывается к окну, почтительно в него заглядывает, благонравно смиряется и благоразумно уходит, поскорее вон от беды, чтобы чего не произошло, опасного и безнравственного, — и нас в этом хотят уверить, нас, знающих характер подсудимого, понимающих, в каком он был состоянии духа, в состоянии, нам известном по фактам, а главное, обладая знаками, которыми тотчас же мог отпереть дом и войти!“ Здесь по поводу „знаков“ Ипполит Кириллович оставил на время свое обвинение и нашел необходимым распространиться о Смердякове, с
тем чтоб уж совершенно
исчерпать весь этот вводный эпизод о подозрении Смердякова в убийстве и покончить с этою мыслию раз навсегда.
Хотя я уже говорил об этом предмете в начале настоящей хроники, но думаю, что не лишнее будет вкратце повторить сказанное, хотя бы в виде предисловия к предстоящей портретной галерее «рабов». [Материал для этой галереи я беру исключительно в дворовой среде. При этом, конечно, не обещаю, что
исчерпаю все разнообразие типов, которыми обиловала малиновецкая дворня, а познакомлю лишь с
теми личностями, которые почему-либо прочнее других удержались в моей памяти.]
Преследуя исключительно одну и
ту же мысль, они давным-давно
исчерпали все ее содержание, но имели за собой
то преимущество, что обращались к такой среде, которая никогда не могла достаточно насытиться ими.
Но никакие вразумления не действовали, и в следующий праздник
та же история повторялась с буквальною точностью. Не раз, ввиду подобных фактов, матушка заподозривала Конона в затаенной строптивости, но, по размышлении, оставила свои подозрения и убедилась, что гораздо проще объяснить его поведение
тем, что он — «природный олух». Эта кличка была как раз ему впору; она вполне
исчерпывала его внутреннее содержание и определяла все поступки.
Люди науки считают христианством только
то, что исповедовали и исповедуют различные церкви, и, предполагая, что исповедания эти
исчерпывают всё значение христианства, признают его отжившим свое время религиозным учением.
Все эти заповеди суть указания
того, чего на пути стремления к совершенству мы имеем полную возможность уже не делать, —
того, над чем мы должны работать теперь,
того, что понемногу мы должны переводить в область привычки, в область бессознательного. Но заповеди эти не только не составляют учения и не
исчерпывают его, но составляют только одну из бесчисленных ступеней его в приближении к совершенству.
Знаю, что я далеко не
исчерпал всех случаев помпадурской деятельности, но меня утешает
то, что я первый сделал почин в этом смысле.
И ежели для вас, собственно, это объяснение ничего не объясняет,
то для него, забитого мещанина, оно
исчерпывает весь смысл его бытия и заключает в себе разгадку всех его поступков.
Итак, справедливо, что фраза: «искусство есть воспроизведение действительности», должна быть дополнена для
того, чтобы быть всесторонним определением; не
исчерпывая в этом виде все содержание определяемого понятия, определение, однако, верно, и возражения против него пока могут быть основаны только на затаенном требовании, чтобы искусство являлось по своему определению выше, совершеннее действительности; объективную неосновательность этого предположения мы старались доказать и потом обнаружили его субъективные основания.
Я вслушивался в эти разговоры, и желчь все сильнее и сильнее во мне кипела. Я не знаю, испытывал ли читатель это странное чувство самораздражения, когда в человеке первоначально зарождается ничтожнейшая точка, и вдруг эта точка начинает разрастаться, разрастаться, и наконец охватывает все помыслы, преследует, не дает ни минуты покоя. Однажды вспыхнув, страсть подстрекает себя сама и не удовлетворяется до
тех пор, пока не
исчерпает всего своего содержания.
Она определяет
ту его внешнюю границу, за которую невозможно отклоняться, но она отнюдь не адекватна догмату, не
исчерпывает его содержания, и прежде всего потому, что всякая догматическая формула, как уже сказано, есть лишь логическая схема, чертеж целостного религиозного переживания, несовершенный его перевод на язык понятий, а затем еще и потому, что, возникая обычно по поводу ереси, — «разделения» (αϊρεσις — разделение), она преследует по преимуществу цели критические и потому имеет иногда даже отрицательный характер: «неслиянно и нераздельно», «одно Божество и три ипостаси», «единица в троице и троица в единице».
Действительно, попытка
исчерпать содержание религии логическим анализом общих понятий приводит ее к иссушению и обескровлению — таковы «естественные» или философские религии, пафос которых и состоит во вражде ко всему конкретно-историческому (вспомним Толстого с его упорным стремлением к абстрактно универсальной религии: «Круг чтения» и под.); между
тем живая религия стремится не к минимуму, но к максимуму содержания.
Пример подобного отношения являет
тот же Кант, который в число своих систематически распланированных критик, по мысли его, имеющих обследовать все основные направления и
исчерпать все содержание сознания, не включил, однако, особой «критики силы религиозного суждения», между
тем как известно, что трансцендентальная характеристика религии запрятана у него во все три его критики [Нам могут возразить, что таковая четвертая критика у Канта в действительности имеется, это именно трактат «Die Religion innerhalb der blossen Vernunft» (написанный в 1793 году, т. е. уже после всех критик), в наибольшей степени дающий ему право на титул «философа протестантизма».