Неточные совпадения
Очень может статься, что многое из рассказанного выше покажется читателю чересчур фантастическим. Какая надобность была Бородавкину делать девятидневный поход, когда Стрелецкая слобода была у него под боком и он мог прибыть туда через полчаса? Как мог он заблудиться на городском выгоне, который ему, как градоначальнику, должен быть вполне известен? Возможно ли поверить
истории об оловянных солдатиках, которые будто бы не только маршировали, но под
конец даже налились кровью?
О личности Двоекурова «Глуповский летописец» упоминает три раза: в первый раз в «краткой описи градоначальникам», во второй — в
конце отчета о смутном времени и в третий — при изложении
истории глуповского либерализма (см. описание градоначальствования Угрюм-Бурчеева).
— Я надеюсь, что никакой
истории не выйдет, Евгений Васильич… Мне очень жаль, что ваше пребывание в моем доме получило такое… такой
конец. Мне это тем огорчительнее, что Аркадий…
В
конце концов история — это памятная книга несчастий, страданий и вынужденных преступлений наших предков.
Вам следовало именно вором притвориться, я позвонил бы в полицию, она бы вас увела и с миром отпустила к очередным вашим делам, тут и —
конец истории.
— Вот, я даже записала два, три его парадокса, например: «Торжество социальной справедливости будет началом духовной смерти людей». Как тебе нравится? Или: «Начало и
конец жизни — в личности, а так как личность неповторима,
история — не повторяется». Тебе скучно? — вдруг спросила она.
Закурив папиросу, Макаров дожег спичку до
конца и, опираясь плечом о косяк двери, продолжал тоном врача, который рассказывает коллеге
историю интересной болезни...
«Попадет она в какую-нибудь
историю. Простодушна. В
конце концов — она милая…»
— Вы уж — кончили! Ученая ваша, какая-то там литературная, что ли, квалификация дошла до
конца концов, до смерти. Ставьте точку. Слово и дело дается вновь прибывшему в
историю, да, да!
— «Скучную
историю» Чехова — читали? Забавно, а? Профессор всю жизнь чему-то учил, а под
конец — догадался: «Нет общей идеи». На какой же цепи он сидел всю-то жизнь? Чему же — без общей идеи — людей учил?
Вера сообщала, бывало, своей подруге мелочной календарь вседневной своей жизни, событий, ощущений, впечатлений, даже чувств, доверила и о своих отношениях к Марку, но скрыла от нее катастрофу, сказав только, что все кончено, что они разошлись навсегда — и только. Жена священника не знала
истории обрыва до
конца и приписала болезнь Веры отчаянию разлуки.
(Обстоятельство роковое, предупреждаю вперед, которого я-то уж никак вообразить не мог не только тогда, но даже до самого
конца всей
истории, когда все вдруг рушилось и разъяснилось само собой.)
— Нельзя, Татьяна Павловна, — внушительно ответил ей Версилов, — Аркадий, очевидно, что-то замыслил, и, стало быть, надо ему непременно дать кончить. Ну и пусть его! Расскажет, и с плеч долой, а для него в том и главное, чтоб с плеч долой спустить. Начинай, мой милый, твою новую
историю, то есть я так только говорю: новую; не беспокойся, я знаю
конец ее.
— Вы простите меня за то, что я слишком много говорю о самом себе, — говорил Привалов останавливаясь. — Никому и ничего я не говорил до сих пор и не скажу больше… Мне случалось встречать много очень маленьких людей, которые вечно ко всем пристают со своим «я», — это очень скучная и глупая
история. Но вы выслушайте меня до
конца; мне слишком тяжело, больше чем тяжело.
Конец Европы будет выступлением России и славянской расы на арену всемирной
истории, как определяющей духовной силы.
И задача в том, чтобы
конец Европы и перелом
истории были пережиты человечеством в духовном углублении и с религиозным светом.
И
история окружает этот
конец фантастикой.
Наоборот, сильное чувство личности есть в том мужественном начале, которое начало
историю и хочет довести ее до
конца.
— Я буду рассказывать очень коротко, — сказала Вера Павловна: — начинается с меня; когда дойдет очередь до других, пусть они рассказывают. Но я предупреждаю вас, в
конце моей
истории есть секреты.
В
конце 1843 года я печатал мои статьи о «Дилетантизме в науке»; успех их был для Грановского источником детской радости. Он ездил с «Отечественными записками» из дому в дом, сам читал вслух, комментировал и серьезно сердился, если они кому не нравились. Вслед за тем пришлось и мне видеть успех Грановского, да и не такой. Я говорю о его первом публичном курсе средневековой
истории Франции и Англии.
Блудов, известный как продолжатель
истории Карамзина, не написавший ни строки далее, и как сочинитель «Доклада следственной комиссии» после 14 декабря, которого было бы лучше совсем не писать, принадлежал к числу государственных доктринеров, явившихся в
конце александровского царствования.
Конец истории есть
конец этой экстериоризации и объективации, возврат внутрь.
Конец мира и
истории не может произойти в будущем, то есть в нашем времени.
В историческом времени нельзя мыслить
конец истории, он может быть лишь по ту сторону исторического времени.
Два выхода открываются в вечность: индивидуальный выход через мгновение и исторический выход через
конец истории и мира.
Поэтому настоящая философия
истории есть философия
истории эсхатологическая, есть понимание исторического процесса в свете
конца.
Но мы объективируем самый
конец истории и представляем его себе в историческом времени.
Конец истории,
конец мира не фатален.
Но смысл
истории лежит за ее пределами и предполагает ее
конец.
И так без
конца совершается трагикомедия
истории.
Конец истории не есть историческое событие.
И вместе с тем
конец мира и
истории не может быть лишь потусторонним, совершенно по ту сторону
истории, он разом и по ту сторону и по эту сторону, он есть противоречие для нашей мысли, которое снимается, но не самой мыслью.
История, не имеющая
конца, была бы бессмысленна.
Впоследствии отец, в то время, кажется, бывший судебным следователем и разъезжавший по уезду, вернувшись из одной поездки, рассказал
конец этой
истории.
Часов в пять чудного летнего утра в
конце июня 1870 года с книжками филаретовского катехизиса и церковной
истории я шел за город к грабовой роще. В этот день был экзамен по «закону божию», и это был уже последний.
— Это
конец древней
истории Заполья, — говорил он Харитине, забывая, что она жена подсудимого. — Средней не будет, а прямо будем лупить по новой.
Уже в
конце века и в начале нового века странный мыслитель Н. Федоров, русский из русских, тоже будет обосновывать своеобразный анархизм, враждебный государству, соединенный, как у славянофилов, с патриархальной монархией, которая не есть государство, и раскроет самую грандиозную и самую радикальную утопию, какую знает
история человеческой мысли.
Но, может быть, именно поэтому оно будет иметь исключительное отношение к
концу истории.
Теократия, осуществленная в
истории, исключает эсхатологическую перспективу, она делает
конец как бы имманентным самой
истории.
Учение Вл. Соловьева о богочеловечестве, доведенное до
конца, должно бы привести к активной, а не пассивной эсхатологии, к сознанию творческого призвания человека в
конце истории, которое только и сделает возможным наступление
конца мира и второе пришествие Христа.
Конец этого мира,
конец истории зависит и от творческого акта человека.
Теперь он верно представляет себе
конец истории катастрофическим.
Им овладевает пессимистический взгляд на
конец истории, который он чувствует приближающимся.
Л. Толстой не был эволюционистом, который хотел бы постепенного движения
истории к вожделенному
концу, к Царству Божьему.
Конец истории,
конец мира есть
конец богочеловеческий, он зависит и от человека, от человеческой активности.
Мировая социальная катастрофа, наступление социалистического рая — все это вывернутая наизнанку религиозная идея
конца истории, начало уже сверхисторического.
Окончательное ничтожество зла может быть увидено, лишь в
конце истории, когда зло достигнет предельной своей формы, манившей и соблазнявшей людей.
В сознании своем социалисты утверждают, что прогресс будет бесконечным; но в стихии своей утверждают
конец, социалистический
конец истории, исход, спасение человечества от всех бед и зол, обоготворение человечества.
Смысл мировой
истории не в благополучном устроении, не в укреплении этого мира на веки веков, не в достижении того совершенства, которое сделало бы этот мир не имеющим
конца во времени, а в приведении этого мира к
концу, в обострении мировой трагедии, в освобождении тех человеческих сил, которые призваны совершить окончательный выбор между двумя царствами, между добром и злом (в религиозном смысле слова).
Нельзя быть кантианцем и исповедовать веру в реальность Воскресения Христа или ждать реального
конца истории.