Верховцевы сходили по лестнице, когда Лидочка поднималась к ним. Впрочем, они уезжали не надолго — всего три-четыре визита, и просили Лидочку подождать. Она вошла в пустынную гостиную и села у стола с альбомами. Пересмотрела все — один за другим, а Верховцевых все нет как нет. Но Лидочка не обижалась; только ей очень хотелось есть, потому что
институтский день начинается рано, и она, кроме того, сделала порядочный моцион. Наконец, часов около пяти, Верочка воротилась.
Неточные совпадения
Случалось даже, что по нескольку
дней не бывало и раздражения, и Вера являлась ему безразлично с Марфенькой: обе казались парой прелестных институток на выпуске, с
институтскими тайнами, обожанием, со всею мечтательною теориею и взглядами на жизнь, какие только устанавливаются в голове институтки — впредь до опыта, который и перевернет все вверх
дном.
Напомню опять, что это было накануне
дня, когда бабушка должна была принять из рук
институтских воспитателей свою дочь, княжну Анастасию, с которою, как я уже прежде рассказала, взаимные отношения их были несколько расхоложены сначала взаимным отчуждением и отвычкою, а потом пренебрежительным обхождением княжны с людьми, которых посылала к ней мать.
— Какое мне
дело — можно или нет! — беспечно тряхнула я головой, отлично зная, что проводы до швейцарской считались одним из величайших нарушений
институтских правил.
Прошли две недели со
дня моего заключения в серые стены старого мрачного здания, где вяло и монотонно катила свои тихие воды замкнутая
институтская жизнь.
Богослужение в этот
день было особенно торжественно. Кроме
институтского начальства были налицо почетные опекуны и попечители. После длинного молебна и зычного троекратного возглашения диаконом «многолетия» всему царствующему дому, мы, разрумяненные душной атмосферой церкви, потянулись прикладываться к кресту. Проходя мимо Maman и многочисленных попечителей, мы отвешивали им поясные поклоны (реверансов в церкви не полагалось) и выходили на паперть.
Прошло два
дня, и
институтская жизнь снова вошла в прежнюю колею.
А между тем
институтская жизнь обогатилась еще одним событием, происходившим ежегодно в конце мая: наступил
день выпуска и публичного акта старших.
В душе моей было тяжело и непокойно, когда я легла на жесткую
институтскую постель; я долго ворочалась, не переставая думать о завтрашнем
дне. Тоскливо замирало мое бедное сердце.
Но странное
дело… Там, в убогой деревенской церкви, забившись в темный уголок, я молилась горячо, забывая весь окружающий мир… Здесь, в красивом
институтском храме, молитва стыла, как говорится, на губах, и вся я замирала от этих дивных, как казалось мне тогда, голосов, этой величавой торжественной службы…
За последние шесть
дней я не жила, а точно неслась куда-то, подгоняемая все новыми и новыми впечатлениями. Моя дружба с Ниной делалась все теснее и неразрывнее с каждым
днем. Странная и чудная девочка была эта маленькая княжна! Она ни разу не приласкала меня, ни разу даже не назвала Людой, но в ее милых глазках, обращенных ко мне, я видела такую заботливую ласку, такую теплую привязанность, что моя жизнь в чужих, мрачных
институтских стенах становилась как бы сноснее.
Нина сказала правду, что второе полугодие пронесется быстро, как сон… Недели незаметно мелькали одна за другою… В
институтском воздухе, кроме запаха подсолнечного масла и сушеных грибов, прибавилось еще еле уловимое дуновение начала весны. Форточки в дортуарах держались дольше открытыми, а во время уроков чаще и чаще спускались шторы в защиту от посещения солнышка. Снег таял и принимал серо-желтый цвет. Мы целые
дни проводили у окон, еще наглухо закрытых двойными рамами.
Прощальное воскресенье было особенным, из ряду вон выходящим
днем институтской жизни. С самого утра девочки встали в каком-то торжественном настроении духа.
Этот
день был одним из лучших в нашей
институтской жизни. Мы могли наглядно доказать нашу горячую привязанность обожаемой наставнице, и наши детские сердца были полны шумного ликования.
Она вышла из расчета, потому что он, по выражению ее
институтских подруг, безумно богат и потому что ей страшно было оставаться в старых
девах, как Рита, и потому, что надоел отец-доктор и хотелось досадить Володе маленькому.
Часы сменялись часами,
дни —
днями, недели — неделями.
Институтская жизнь — бледная, небогатая событиями — тянулась однообразно, вяло. Но я уже привыкла к ней. Она мне не казалась больше невыносимой и тяжелой, как раньше. Даже ее маленькие интересы заполняли меня, заставляя забывать минутами высокие горы и зеленые долины моего сказочно-чудесного Востока.
— Уж вы меня простите, — обратился он к старшим, у которых было уселся за столом, чтобы
разделить с ними скудный
институтский завтрак, — а только вон мои «моськи» идут! (маленьких воспитанниц он почему-то всегда называл «моськами») — и, спеша и переваливаясь, он опередил нас и, встав в первой паре между Валей Лер и Крошкой, прошел так через всю столовую к нашему великому восторгу.
Она прекрасно понимала его деликатность и каждый
день, как только он утром встречался с ней с глазу на глаз и целовал в лоб, она стыдила себя мысленно, спрашивала: как могла она дойти с таксатором до таких"целовушек"? — ее
институтское выражение.
Это Ольга Елецкая, моя
институтская подруга. Два года со
дня выпуска мы не виделись с «Белым Лотосом», — как называли Олю в институте. Я успела за это время выйти замуж и получить от Бога мое ненаглядное сокровище — маленького принца. У Ольги, я слышала, умерла мать.
Невольно оглядываюсь назад, на
дни детства, отрочества,
институтской жизни…
— Дочь моя, — начал он после минутного молчания, которое было настоящей пыткой для молодой девушки, — постарайся выбросить из головы все свои
институтские бредни, тебе представляется прекрасная партия,
дело уже решенное, твое замужество не терпит отлагательства… Я должен сообщить тебе, что свадьба состоится в октябре…
— Не робей: ты больше знаешь, как
институтская директриса, — и притом рассказал еще, что, когда он в институте спросил у барышень: «какой член символа веры начинается с „чаю“, то ни одна не могла отвечать, а директриса сказала: „Они подряд знают, а на куплеты
делить не могут“».