Неточные совпадения
Ивану пошел всего двадцатый год, когда этот неожиданный удар — мы говорим о браке княжны, не об ее смерти — над ним разразился; он не захотел остаться в теткином доме, где он из богатого наследника внезапно превратился в приживальщика; в Петербурге общество, в котором он вырос, перед ним закрылось; к службе с низких чинов, трудной и темной, он
чувствовал отвращение (все это происходило в самом начале царствования
императора Александра); пришлось ему, поневоле, вернуться в деревню, к отцу.
Ты говоришь, что ты делаешь эти жестокие дела потому, что ты
чувствуешь себя человеком общества, государства, обязанным служить ему и исполнять его законы, землевладельцем, судьей,
императором, военным.
Николай Павлович
почувствовал, что у него подкашиваются ноги и поспешил сесть, чтобы не упасть. Глаза его застилали слезы, и он едва мог прочесть письма, в которых князь Волконский и барон Дибич отдавали подробный отчет о болезни
императора, не скрывая, что врачи не надеялись более спасти его, если только не совершится чудо. Волконский, впрочем, в конце письма намекал, что, может быть, не вся надежда потеряна.
Лошадь государя шарахнулась от неожиданного крика. Лошадь эта, носившая государя еще на смотрах в России, здесь, на Аустерлицком поле, несла своего седока, выдерживая его рассеянные удары левою ногой, настораживала уши от звуков выстрелов, точно так же, как она делала это на Марсовом поле, не понимая значения ни этих слышавшихся выстрелов, ни соседства вороного жеребца
императора Франца, ни всего того, что́ говорил, думал,
чувствовал в этот день тот, кто ехал на ней.
Так как свита
императора была очень небольшая, то для человека, дорожащего успехом по службе, находиться в Тильзите во время свидания
императоров было делом очень важным, и Борис, попав в Тильзит,
чувствовал, что с этого времени положение его совершенно утвердилось.
Всем этим государь Александр Павлович сколько удовлетворял своему собственному настроению, столько же и давал
чувствовать братии — в каком духе им надлежало держать себя в его присутствии; но братия, в ответ на поклон
императора, «поклонилась ему в землю» (ibidem).
Когда князь Андрей пришел в приготовленную для него комнату и в чистом белье лег на пуховики и душистые гретые подушки, — он
почувствовал, что то̀ сражение, о котором он привез известие, было далеко, далеко от него. Прусский союз, измена Австрии, новое торжество Бонапарта, выход и парад, и прием
императора Франца на завтра занимали его.
— Я знаю, — перебил Билибин, — вы думаете, что очень легко брать маршалов, сидя на диване перед камином. Это правда, а всё-таки, зачем вы его не взяли? И не удивляйтесь, что не только военный министр, но и августейший
император и король Франц не будут очень осчастливлены вашею победой; да и я, несчастный секретарь русского посольства, не
чувствую никакой особенной радости…
В исторических сочинениях о 1812-м годе авторы-французы очень любят говорить о том, как Наполеон
чувствовал опасность растяжения своей линии, как он искал сражения, как маршалы его советовали ему остановиться в Смоленске, и приводить другие подобные доводы, доказывающие, что тогда уже будто понята была опасность кампании; а авторы-русские еще более любят говорить о том, как с начала кампании существовал план Скифской войны заманиванья Наполеона в глубь России и приписывают этот план кто Пфулю, кто какому-то французу, кто Толю, кто самому
императору Александру, указывая на записки, на проекты и письма, в которых действительно находятся намеки на этот образ действий.
Страсть его к государю несколько ослабела в Москве, так как он за это время не видал его. Но он всё-таки часто рассказывал о государе, о своей любви к нему, давая
чувствовать, что он еще не всё рассказывает, что что-то еще есть в его чувстве к государю, что́ не может быть всем понятно; и от всей души разделял общее в то время в Москве чувство обожания к
императору Александру Павловичу, которому в Москве в то время было дано наименование «ангела во плоти».
По тому тону, с которым с ним обращались придворные, по тому, чтò позволил себе сказать Паулучи
императору, но главное по некоторой отчаянности выражений самого Пфуля, видно было, что другие знали, и он сам
чувствовал, что падение его близко.
Между тем
император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем
чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак.
Наполеон
чувствовал это и с самого того времени, когда он в правильной позе фехтования остановился в Москве и вместо шпаги противника, увидал поднятую над собой дубину, он не переставал жаловаться Кутузову и
императору Александру на то, что война велась противно всем правилам (как будто существуют какие-то правила для того, чтоб убивать людей).
Когда вот-вот les enfants du Don [сыны Дона] могли поймать самого
императора в середине его армии, ясно было, что нечего больше делать, как только бежать как можно скорее по ближайшей знакомой дороге. Наполеон, с своим 40-летним брюшком, не
чувствуя в себе уже прежней поворотливости и смелости, понял этот намек. И под влиянием страха, которого он набрался от казаков, тотчас же согласился с Мутоном, и отдал, как говорят историки, приказание об отступлении назад на Смоленскую дорогу.