Неточные совпадения
Одни, к которым принадлежал Катавасов, видели в противной стороне подлый донос и обман; другие ― мальчишество и неуважение к авторитетам. Левин, хотя и не принадлежавший к университету, несколько раз уже в свою бытность в Москве слышал и говорил об этом деле и
имел свое составленное
на этот счет мнение; он
принял участие в разговоре, продолжавшемся и
на улице, пока все трое дошли до здания Старого Университета.
Всё это было прекрасно, но Вронский знал, что в этом грязном деле, в котором он хотя и
принял участие только тем, что взял
на словах ручательство зa Веневского, ему необходимо
иметь эти 2500, чтоб их бросить мошеннику и не
иметь с ним более никаких разговоров.
Легкий головной убор держался только
на одних ушах и, казалось, говорил: «Эй, улечу, жаль только, что не подыму с собой красавицу!» Талии были обтянуты и
имели самые крепкие и приятные для глаз формы (нужно заметить, что вообще все дамы города N. были несколько полны, но шнуровались так искусно и
имели такое приятное обращение, что толщины никак нельзя было
приметить).
О себе приезжий, как казалось, избегал много говорить; если же говорил, то какими-то общими местами, с заметною скромностию, и разговор его в таких случаях
принимал несколько книжные обороты: что он не значащий червь мира сего и не достоин того, чтобы много о нем заботились, что испытал много
на веку своем, претерпел
на службе за правду,
имел много неприятелей, покушавшихся даже
на жизнь его, и что теперь, желая успокоиться, ищет избрать наконец место для жительства, и что, прибывши в этот город, почел за непременный долг засвидетельствовать свое почтение первым его сановникам.
— Нимало. После этого человек человеку
на сем свете может делать одно только зло и, напротив, не
имеет права сделать ни крошки добра, из-за пустых принятых формальностей. Это нелепо. Ведь если б я, например, помер и оставил бы эту сумму сестрице вашей по духовному завещанию, неужели б она и тогда
принять отказалась?
— Так-с. Ну-с, так
имейте в виду-с; а теперь благоволите
принять, для интересов вашей родственницы,
на первый случай, посильную сумму от меня лично. Весьма и весьма желаю, чтоб имя мое при сем не было упомянуто. Вот-с…
имея, так сказать, сам заботы, более не в состоянии…
Он был похож
на приказчика из хорошего магазина галантереи,
на человека, который с утра до вечера любезно улыбается барышням и дамам;
имел самодовольно глупое лицо здорового парня; такие лица, без особых
примет, настолько обычны, что не остаются в памяти. В голубоватых глазах — избыток ласковости, и это увеличивало его сходство с приказчиком.
Недостаток продовольствия в городе
принимал характер катастрофы, возбуждая рабочих, но в январе была арестована рабочая группа «Центрального военно-промышленного комитета», а выпущенная 6 февраля прокламация Петроградского комитета большевиков, призывавшая к забастовке и демонстрации
на 10-е число, в годовщину суда над социал-демократической фракцией Думы, — эта прокламация не
имела успеха.
Я прямо пришел в тюрьму князя. Я уже три дня как
имел от Татьяны Павловны письмецо к смотрителю, и тот
принял меня прекрасно. Не знаю, хороший ли он человек, и это, я думаю, лишнее; но свидание мое с князем он допустил и устроил в своей комнате, любезно уступив ее нам. Комната была как комната — обыкновенная комната
на казенной квартире у чиновника известной руки, — это тоже, я думаю, лишнее описывать. Таким образом, с князем мы остались одни.
О подарках они сказали, что их не могут
принять ни губернаторы, ни баниосы, ни переводчики: «Унмоглик!» — «Из Едо, — начал давиться Кичибе, —
на этот счет не получено… разрешения». — «Ну, не надо. И мы никогда не
примем, — сказали мы, — когда нужно будет
иметь дело с вами».
Многие оправдываются тем, что они не
имеют между моряками знакомых и оттого затрудняются сделать визит
на корабль, не зная, как «моряки
примут».
Губернатор, узнав, что мы отказываемся
принять и другое место, отвечал, что больше у него нет никаких, что указанное нами принадлежит князю Омуре,
на которое он не
имеет прав. Оба губернатора после всего этого успокоились: они объявили нам, что полномочные назначены, место отводят, следовательно, если мы и за этим за всем уходим, то они уж не виноваты.
Компания
имеет честь довести до сведения почтеннейшей публики, что она
на вновь открытых заводах — винокуренных, кожевенных, свечных и мыловаренных —
принимает всевозможные заказы, ручаясь за добросовестное выполнение оных и, в особенности, за их своевременность.
Да я и никакого права не
имела быть к нему требовательною за этот долг, — прибавила она вдруг, и что-то решительное зазвенело в ее голосе, — я сама однажды получила от него денежное одолжение еще большее, чем в три тысячи, и
приняла его, несмотря
на то, что и предвидеть еще тогда не могла, что хоть когда-нибудь в состоянии буду заплатить ему долг мой…
— Сделайте одолжение, почтенный отец, засвидетельствуйте все мое глубокое уважение отцу игумену и извините меня лично, Миусова, пред его высокопреподобием в том, что по встретившимся внезапно непредвиденным обстоятельствам ни за что не могу
иметь честь
принять участие в его трапезе, несмотря
на все искреннейшее желание мое, — раздражительно проговорил монаху Петр Александрович.
У подножия найнинских террас,
на самом берегу моря, мы нашли корейскую фанзу. Обитатели ее занимались ловлей крабов и соболеванием. В фанзе жили девять холостых корейцев. Среди них двое одетых по-китайски и один по-удэгейски. Они носили косы и
имели подбритые лбы. Я долго их
принимал за то, чем они казались, и только впоследствии узнал, кто они
на самом деле.
На этом протяжении Бикин
имеет направление к западо-северо-западу и
принимает в себя справа речки: Мангу, Дунги (по-китайски Днудегоу — падь семьи Дун) с притоком Ябкэ, Нуньето и вышеупомянутую Катэта-бауни. Последняя длиною километров 10. Здесь будет самый близкий перевал
на реку Хор. Немного выше речки Гуньето можно видеть скалы Сигонку-Гуляни — излюбленное место удэгейских шаманов. Слева Бикин
принимает в себя речку Дунгоузу (восточная долина) и ключи Кайлю и Суйдогау (долины выдр).
Река Вангоу
имеет вид горной таежной речки, длиной около 20 км, протекающей по продольной межскладчатой долине, покрытой отличным строевым лесом.
На этом протяжении она
принимает в себя 5 небольших притоков: 3 с левой стороны — Тунца [Дун-ча — восточное разветвление.], Сяоца [Сяо-ча — малое разветвление.] и Сиявангул [Сяо-ван-гоу-эр — малая извилистая долина.], и 2 с правой — Та-Сица [Да-си-ча — большое западное разветвление.] и Сяо-Сица [Сяо-си-ча — малое западное разветвление.].
Приближались сумерки. Болото
приняло одну общую желто-бурую окраску и
имело теперь безжизненный и пустынный вид. Горы спускались в синюю дымку вечернего тумана и казались хмурыми. По мере того как становилось темнее, ярче разгоралось
на небе зарево лесного пожара. Прошел час, другой, а Дерсу не возвращался. Я начал беспокоиться.
— Вот вы говорите, что останетесь здесь доктором; а здешним докторам, слава богу, можно жить: еще не думаете о семейной жизни, или
имеете девушку
на примете?
А в остальное время года старик, кроме того, что
принимает по утрам дочь и зятя (который так и остается северо — американцем), часто, каждую неделю и чаще,
имеет наслаждение
принимать у себя гостей, приезжающих
на вечер с Катериною Васильевною и ее мужем, — иногда только Кирсановых, с несколькими молодыми людьми, — иногда общество более многочисленное: завод служит обыкновенною целью частых загородных прогулок кирсановского и бьюмонтского кружка.
На этой вере друг в друга,
на этой общей любви
имеем право и мы поклониться их гробам и бросить нашу горсть земли
на их покойников с святым желанием, чтоб
на могилах их,
на могилах наших расцвела сильно и широко молодая Русь!». [«Колокол», 15 января 1861. (
Прим. А. И. Герцена.)]
А покамест в скучном досуге,
на который меня осудили события, не находя в себе ни сил, ни свежести
на новый труд, записываю я наши воспоминания. Много того, что нас так тесно соединяло, осело в этих листах, я их дарю тебе. Для тебя они
имеют двойной смысл — смысл надгробных памятников,
на которых мы встречаем знакомые имена. [Писано в 1853 году. (
Прим. А. И. Герцена.)]
На его место поступил брауншвейг-вольфенбюттельский солдат (вероятно, беглый) Федор Карлович, отличавшийся каллиграфией и непомерным тупоумием. Он уже был прежде в двух домах при детях и
имел некоторый навык, то есть придавал себе вид гувернера, к тому же он говорил по-французски
на «ши», с обратным ударением. [Англичане говорят хуже немцев по-французски, но они только коверкают язык, немцы оподляют его. (
Прим. А. И. Герцена.)]
Мне хотелось показать ему, что я очень знаю, что делаю, что
имею свою положительную цель, а потому хочу
иметь положительное влияние
на журнал;
принявши безусловно все то, что он писал о деньгах, я требовал, во-первых, права помещать статьи свои и не свои, во-вторых, права заведовать всею иностранною частию, рекомендовать редакторов для нее, корреспондентов и проч., требовать для последних плату за помещенные статьи; это может показаться странным, но я могу уверить, что «National» и «Реформа» открыли бы огромные глаза, если б кто-нибудь из иностранцев смел спросить денег за статью.
После Июньских дней мое положение становилось опаснее; я познакомился с Ротшильдом и предложил ему разменять мне два билета московской сохранной казны. Дела тогда, разумеется, не шли, курс был прескверный; условия его были невыгодны, но я тотчас согласился и
имел удовольствие видеть легкую улыбку сожаления
на губах Ротшильда — он меня
принял за бессчетного prince russe, задолжавшего в Париже, и потому стал называть «monsieur le comte». [русского князя… «господин граф» (фр.).]
Дальнейших последствий стычки эти не
имели. Во-первых, не за что было ухватиться, а во-вторых, Аннушку ограждала общая любовь дворовых. Нельзя же было вести ее
на конюшню за то, что она учила рабов с благодарностью
принимать от господ раны! Если бы в самом-то деле по ее сталось, тогда бы и разговор совсем другой был. Но то-то вот и есть:
на словах: «повинуйтесь! да благодарите!» — а
на деле… Держи карман! могут они что-нибудь чувствовать… хамы! Легонько его поучишь, а он уж зубы
на тебя точит!
Если бы в это время проезжал сорочинский заседатель
на тройке обывательских лошадей, в шапке с барашковым околышком, сделанной по манеру уланскому, в синем тулупе, подбитом черными смушками, с дьявольски сплетенною плетью, которою
имеет он обыкновение подгонять своего ямщика, то он бы, верно,
приметил ее, потому что от сорочинского заседателя ни одна ведьма
на свете не ускользнет.
Когда появилось в печати «Путешествие в Арзрум», где Пушкин так увлекательно описал тифлисские бани, Ламакина выписала из Тифлиса
на пробу банщиков-татар, но они у коренных москвичей, любивших горячий полок и душистый березовый веник, особого успеха не
имели, и их больше уже не выписывали. Зато наши банщики
приняли совет Пушкина и завели для любителей полотняный пузырь для мыла и шерстяную рукавицу.
Но грех потому искупляется, и мир-дитя потому
имеет оправдание, что в нем рождается совершенное, божественное, равное Отцу дитя-Христос, что в нем является Логос во плоти и
принимает на себя грехи мира, что дитя-Христос жертвует собой во имя спасения дитяти-мира.
Но сколь скоро
приметила, что красота ее начинала увядать и любовные заботы уступили место скучливому одиночеству, то взялась она за ум и, не находя больше покупщиков
на обветшалые свои прелести, начала торговать чужими, которые, если не всегда
имели достоинство красоты,
имели хотя достоинство новости.
— Ну, извините, — перебил генерал, — теперь ни минуты более не
имею. Сейчас я скажу о вас Лизавете Прокофьевне: если она пожелает
принять вас теперь же (я уж в таком виде постараюсь вас отрекомендовать), то советую воспользоваться случаем и понравиться, потому Лизавета Прокофьевна очень может вам пригодиться; вы же однофамилец. Если не пожелает, то не взыщите, когда-нибудь в другое время. А ты, Ганя, взгляни-ка покамест
на эти счеты, мы давеча с Федосеевым бились. Их надо бы не забыть включить…
— Узелок ваш все-таки
имеет некоторое значение, — продолжал чиновник, когда нахохотались досыта (замечательно, что и сам обладатель узелка начал наконец смеяться, глядя
на них, что увеличило их веселость), — и хотя можно побиться, что в нем не заключается золотых, заграничных свертков с наполеондорами и фридрихсдорами, ниже с голландскими арапчиками, о чем можно еще заключить, хотя бы только по штиблетам, облекающим иностранные башмаки ваши, но… если к вашему узелку прибавить в придачу такую будто бы родственницу, как, примерно, генеральша Епанчина, то и узелок
примет некоторое иное значение, разумеется, в том только случае, если генеральша Епанчина вам действительно родственница, и вы не ошибаетесь, по рассеянности… что очень и очень свойственно человеку, ну хоть… от излишка воображения.
Да и довольно. Когда я дойду до этих строк, то, наверно, уж взойдет солнце и «зазвучит
на небе», и польется громадная, неисчислимая сила по всей подсолнечной. Пусть! Я умру, прямо смотря
на источник силы и жизни, и не захочу этой жизни! Если б я
имел власть не родиться, то наверно не
принял бы существования
на таких насмешливых условиях. Но я еще
имею власть умереть, хотя отдаю уже сочтенное. Не великая власть, не великий и бунт.
— Ну да, то есть я хотела сказать: она ко мне приехала и я
приняла ее; вот о чем я хочу теперь объясниться с вами, Федор Иваныч. Я, слава богу, заслужила, могу сказать, всеобщее уважение и ничего неприличного ни за что
на свете не сделаю. Хоть я и предвидела, что это будет вам неприятно, однако я не решилась отказать ей, Федор Иваныч, она мне родственница — по вас: войдите в мое положение, какое же я
имела право отказать ей от дома, — согласитесь?
Детей у них не было, и Ермошка мечтал, когда умрет жена, завестись настоящей семьей и
имел уже
на примете Феню Зыкову. Так рассчитывал Ермошка, но не так вышло. Когда Ермошка узнал, как ушла Феня из дому убегом, то развел только руками и проговорил...
Об Нарышкиных
имею известие от брата Петра из Прочного Окопа, — Нарышкин чуть было не задушил его, услышавши знакомый ему мой голос. Родственно они
приняли моего Петра, который
на год отправился по собственному желанию в экспедицию. Теперь они все в горах. Талызин уехал в Петербург и, кажется, не воротится, я этому очень рад. При нем я бы не поехал по приглашению Фонвизина.
Сегодня расскажу вам историю гоголь-моголя, которая сохранилась в летописях Лицея. Шалость
приняла сериозный характер и могла
иметь пагубное влияние и
на Пушкина и
на меня, как вы сами увидите.
Приняв во внимание все вышеизложенное, а равным образом
имея в виду, что казенное содержание, сопряженное с званием сенатора кассационных департаментов, есть один из прекраснейших уделов,
на которые может претендовать смертный в сей земной юдоли, — я бодро гляжу в глаза будущему! Я не ропщу даже
на то, что некоторые из моих товарищей по школе, сделавшись адвокатами, держат своих собственных лошадей, а некоторые, сверх того,
имеют и клеперов!
— Хорошо. Я
на днях буду
иметь объяснение с делегатами от заводских мастеровых, тогда
приму во внимание и ваш протест. Пока могу сказать только то, что изложенные вами чувства и доводы совпадают с моими мыслями. Нужно сказать, что я недоволен настоящими заводскими порядками, и генерал тоже, кажется, разделяет это недовольство. Господа, что же это вы стоите? Садитесь…
Действительность отрезвила Лушу. Инстинктивным движением она сорвала с шеи чужие кораллы и торопливо бросила их
на зеркало. Молодое лицо было залито краской стыда и досады: она не
имела ничего, но милостыни не
принимала еще ни от кого. Да и что могла значить какая-нибудь коралловая нитка? Это душевное движение понравилось Раисе Павловне, и она с забившимся сердцем подумала: «Нет, положительно, эта девчонка пойдет далеко… Настоящий тигренок!»
Ромашов часто разговаривал с Гайнаном о его богах, о которых, впрочем, сам черемис
имел довольно темные и скудные понятия, а также, в особенности, о том, как он
принимал присягу
на верность престолу и родине.
Предлагаемый рассказ заимствован из записок, оставшихся после приятеля моего, Марка Ардалионыча Филоверитова, с которым читатель
имел уже случай отчасти познакомиться. [См. «Надорванные». (
Прим. Салтыкова-Щедрина.)] Они показались мне, несмотря
на небрежность отделки, достаточно любопытными, чтобы предложить их
на суд публики.
Вот он и бежал; старую веру, слышь,
принял, да потом нашими благоприятелями и уставлен к нам пастырем! И ума-то даже хитрого не
имел, да, видно, по этой причине и полюбился нашим милостивцам, что
на нем подозренья держать было нельзя; весь он был в их руках.
Приходит он к городничему и рассказывает, что вот так и так, „желает, дескать, борода в землю в мундире лечь, по закону же не
имеет на то ни малейшего права; так не угодно ли вам будет, Густав Карлыч,
принять это обстоятельство к соображению?“
Чтобы вполне оценить гнетущее влияние «мелочей», чтобы ощутить их во всей осязаемости, перенесемся из больших центров в глубь провинции. И чем глубже, тем яснее и яснее выступит ненормальность условий, в которые поставлено человеческое существование. [Прошу читателя
иметь в виду, что я говорю не об одной России: почти все европейские государства в этом отношении устроены
на один образец. (
Прим. М. Е. Салтыкова-Щедрина.)]
Фраза эта облетела всю губернию. Вся живоглотовская партия, купно с исправниками, восхищалась ею. Один Краснов
имел дерзость сослаться
на то, что полиция не
принимает никаких мер для успешного поступления сборов и что вследствие этого управа действительно поставлена в затруднение.
Так что если, с одной стороны, мы не
имеем права не
принимать в соображение смягчающих обстоятельств, то, с другой стороны, обязываемся не упускать из вида и того, что провидение, усеивая наш жизненный путь спасительными искушениями, в то же время приходит к нам
на выручку с двумя прекраснейшими своими дарами.
— В том суть-с, что наша интеллигенция не
имеет ничего общего с народом, что она жила и живет изолированно от народа, питаясь иностранными образцами и проводя в жизнь чуждые народу идеи и представления; одним словом, вливая отраву и разложение в наш свежий и непочатый организм. Спрашивается:
на каком же основании и по какому праву эта лишенная почвы интеллигенция
приняла на себя не принадлежащую ей роль руководительницы?
И тогда история едва ли
имела бы возможность занести
на свои страницы достаточное число фактов нарастания добра, которое можно бы
принять за отправный пункт для утешений.