Неточные совпадения
(
Из записной книжки Н.В. Гоголя.)] жбаны с рыльцами и без рылец, побратимы, лукошки, мыкольники, [Мыкольник — лукошко для пучков
льна.] куда бабы кладут свои мочки и прочий дрязг, коробья́
из тонкой гнутой осины, бураки
из плетеной берестки и много всего, что идет на потребу богатой и бедной Руси.
Только когда приезжал на зиму Штольц
из деревни, она бежала к нему в дом и жадно глядела на Андрюшу, с нежной робостью ласкала его и потом хотела бы сказать что-нибудь Андрею Ивановичу, поблагодарить его, наконец, выложить пред ним все, все, что сосредоточилось и жило неисходно в ее сердце: он бы понял, да не умеет она, и только бросится к Ольге,
прильнет губами к ее рукам и зальется потоком таких горячих слез, что и та невольно заплачет с нею, а Андрей, взволнованный, поспешно уйдет
из комнаты.
Но прочь романтизм, и лес тоже! Замечу только на случай, если вы поедете по этой дороге, что лес этот находится между Крестовской и Поледуевской станциями. Но через лес не настоящая дорога: по ней ездят, когда нет дороги по
Лене, то есть когда выпадают глубокие снега, аршина на полтора, и когда проступает снизу, от тяжести снега, вода из-под льда, которую здесь называют черной водой.
Сегодня я проехал мимо полыньи: несмотря на лютый мороз, вода не мерзнет, и облако черного пара, как дым, клубится над ней. Лошади храпят и пятятся. Ямщик франт попался, в дохе, в шапке с кистью, и везет плохо. Лицо у него нерусское. Вообще здесь смесь в народе. Жители по
Лене состоят и
из крестьян, и
из сосланных на поселение
из разных наций и сословий; между ними есть и жиды, и поляки, есть и
из якутов. Жидов здесь любят: они торгуют, дают движение краю.
Надо спешить
из Якутска сесть в лодку на
Лене никак не позже десятого сентября, иначе не доберешься до Иркутска до закрытия реки.
«Тут!» — сказали они. «Что тут?» — «Пешкьюем надо». — «Где же
Лена?» — спрашиваю я. Якуты, как и смотритель, указали назад, на пески и луга. Я посмотрел на берег: там ровно ничего. Кустов дивно, правда, между ними бродит стадо коров да два-три барана, которых я давно не видал. За
Лену их недавно послано несколько для разведения между русскими поселенцами и якутами. Еще на берегу же стоял пастушеский шалаш
из ветвей.
Вчера ночью я проехал так называемые щеки, одну
из достопримечательностей
Лены.
Они вызываются или переводятся за проступки из-за Байкала или с
Лены и селятся по нескольку семейств на новых местах.
Все из-за Байкала, отчасти и с
Лены.
«Помилуйте! — сказал тут еще кто-то, — как можно доху? шерсть лезет». — «Что ж такое, что лезет?» — «Как что: в рот, в глаза налезет?» — «Где ж мне купить доху или кухлянку?» — перебил я. «Теперь негде: вот если б летом изволили пожаловать, — дружно повторили все, — тогда приезжают сюда сверху, по
Лене,
из Иркутска, купцы; они закупают весь пушной товар».
— Да ведь он у вас был не один десяток раз, и все-таки
из этого ничего не вышло, а теперь он передал все дело мне и требует, чтобы все было кончено немедленно. Понимаете, Игнатий Львович: не-мед-лен-но… Кажется, уж будет бобы-то разводить. Да Привалова и в городе нет совсем, он уехал на мельницу.
— Мама, окрести его, благослови его, поцелуй его, — прокричала ей Ниночка. Но та, как автомат, все дергалась своею головой и безмолвно, с искривленным от жгучего горя лицом, вдруг стала бить себя кулаком в грудь. Гроб понесли дальше. Ниночка в последний раз
прильнула губами к устам покойного брата, когда проносили мимо нее. Алеша, выходя
из дому, обратился было к квартирной хозяйке с просьбой присмотреть за оставшимися, но та и договорить не дала...
Каждый день, бывало, новую затею придумывал: то
из лопуха суп варил, то лошадям хвосты стриг на картузы дворовым людям, то
лен собирался крапивой заменить, свиней кормить грибами…
Сверх того, не должно забывать, как провинциалы
льнут к постороннему, особенно приехавшему
из столицы, и притом еще с какой-то интересной историей за спиной.
— Помнишь, Филанидушка, — говорит он, — те две десятинки, которые весной, в прошлом году, вычистили да навозцу чуть-чуть на них побросали — еще ты говорила, что ничего
из этой затеи не выйдет… Такой ли на них нынче
лен выскочил! Щетка щеткой!
Его тащил на цепи дед-вожатый с бородой
из льна, и медведь, гремя цепью, показывал, как ребята горох в поле воруют, как хозяин пляшет и как барин водку пьет и пьяный буянит.
— А вы, наоборот, понравились, — сообщила она лукаво, искоса глядя на меня своими серыми глазами. —
Лена говорит, что приятно видеть с нашем городке такого воспитанного молодого человека… Еще бы. Ведь вы «
из губернии».
И странно: тотчас же исчезло
из памяти и лицо
Лены, и я не мог восстановить его так ясно, как вспоминал любое другое лицо: Мани Дембицкой, Люни, Басиной Иты, Сони.
С пыжами
из хлопков, весьма удобными в местах безопасных, надобно быть очень осторожну: они вспыхивают, вылетя
из ствола, и могут произвести пожар; изрубленные же
лен и конопля разлетаются врозь и, следовательно, не могут воспламеняться; очевидно, что для предупреждения опасности следует рубить и хлопки.
Пыжи делаются
из льна, поскони, конопли и шерсти.
Она мне читала попытки свои,
А после рвала и бросала,
Но Пушкину кто-то сказал
из семьи,
Что
Лена стихи сочиняла...
— То-то вот, старички… А оно, этово-тово, нужно тебе хлеб, сейчас ступай на базар и купляй. Ведь барин-то теперь шабаш, чтобы, этово-тово,
из магазину хлеб выдавать… Пуд муки аржаной купил, полтины и нет в кармане, а ее еще добыть надо. Другое прочее — крупы, говядину, все купляй. Шерсть купляй, бабам
лен купляй, овчину купляй, да еще бабы ситцу поганого просят… так я говорю?
Нарядить его положили в самый лучший сарафан жены Симонова, сделать ему две косы
из льну и увить их лентами.
Сперва начали говорить, что учреждается компания для"разведения и обделки
льна", а еще через несколько месяцев прошел слух о другой компании, которая поставила себе задачей вытеснить
из торговли английский прессованный хмель и заменить его таковым же русским.
Любопытные барышни
прильнули к окну и имели удовольствие наблюдать, как
из дормеза, у которого фордэк был поднят и закрыт наглухо, показался высокий молодой человек в ботфортах и в соломенной шляпе. Он осторожно запер за собой дверь экипажа и остановился у подъезда, поджидая, пока
из других экипажей выскакивали какие-то странные субъекты в охотничьих и шведских куртках, в макинтошах и просто в блузах.
Ей каждый год отделяется небольшой клочок земли и дается горсточка
льну на посев; этот
лен она сама сеет, обделывает и затем готовит
из него для себя красно.
Когда пароход «Жаннета», затертый льдом, утонул в Ледовитом океане, за сто верст выше устья
Лены, де Лонг с экипажем отправился южнее по льду и верстах в тридцати от берега пересел на три лодки,
из которых одной командовал сам, другой инженер Мельвиль, а третьей лейтенант Чипп.
Вследствие бури лодки были разделены друг от друга, расстались; Мельвиль попал в восточный рукав и благополучно достиг Якутска, Чипп с экипажем пропал без вести, а де Лонг, имевший карту устьев
Лены с обозначением только трех рукавов, которыми она впадает в океан, ошибочно попал в одну
из глухих речек, которая шла параллельно северному рукаву
Лены и терялась в тундре.
Кроме этого, по восточному и западному рукавам были разбросаны на громадных расстояниях между собой несколько тунгусских зимовок,
из которых главнейшей считалась находящаяся на самой
Лене, до разделения ее на рукава, тунгусская деревня Булом, отстоящая на расстояние 1400 верст от Якутска.
Но, к удивлению ее, эти действительные и уже несомненные знаменитости были тише воды, ниже травы, а иные
из них просто
льнули ко всему этому новому сброду и позорно у него заискивали.
Через минуту
Лена смотрела в открытое окно, как исправник уселся, причем какая-то темная небольшая фигура противно суетилась около тарантаса. Лошади взяли с места, и тарантас покатился между рядами берез в том направлении, откуда только что приехали наши путники. Скоро он превратился в темную точку, и только меланхолический звон колокольчика как будто перекликался все, подавая голос издали,
из темноты, на освещенную станцию.
Перед эмансипацией у него было какое-то бурное столкновение с крестьянами, сущности которого
Лена не знала, и администрация прибегала к практиковавшемуся тогда выселению
из имения до окончания выкупа.
Передонов не ходил в гимназию и тоже чего-то ждал. В последние дни он все
льнул к Володину. Страшно было выпустить его с глаз, — не навредил бы. Уже с утра, как только проснется, Передонов с тоскою вспоминал Володина: где-то он теперь? что-то он делает? Иногда Володин мерещился ему: облака плыли по небу, как стадо баранов, и между ними бегал Володин с котелком на голове, с блеющим смехом; в дыме, вылетающем
из труб, иногда быстро проносился он же, уродливо кривляясь и прыгая в воздухе.
Из одного его восклицания,
из этого мгновенного преобразования всего человека,
из того, как поднималась и опускалась эта грудь, к которой она так доверчиво
прильнула, как прикасались концы его пальцев к ее волосам, Елена могла понять, что она любима.
А у молодых из-под них кудри, как
лен светлые. Север. И во всем север, дикий север дикого серого моря. Я удивляюсь, почему у Шекспира при короле не было шута? Ведь был же шут — «бедный Йорик». Нужен и живой такой же Йорик. Может быть, и арапчик, вывезенный
из дальних стран вместе с добычей, и обезьяна в клетке. Опять флейта? Дудка, а не флейта! Дудками и барабанами встречают Фортинбраса.
Хотя можно имя его произвесть от глагола
льнуть, потому что линь, покрытый липкою слизью,
льнет к рукам, но я решительно полагаю, что названье линя происходит от глагола линять: ибо пойманный линь даже в ведре с водою или кружке, особенно если ему тесно, сейчас полиняет и по всему его телу пойдут большие темные пятна, да и вынутый прямо
из воды имеет цвет двуличневый линючий.
На траве подле него сидела его дочь; против нее возвышался кленовый гребень с тучным пучком
льну,
из которого тянула она левою рукою тонкую, дрожащую нитку, между тем как в правой руке ее гудело и подпрыгивало веретено.
Если смотреть на остров
из дали морской, оттуда, где золотая дуга Млечного Пути коснулась черной воды, — остров кажется лобастым зверем: выгнув мохнатую спину, он
прильнул к морю огромной пастью и молча пьет воду, застывшую, как масло.
Лето он жил работаючи,
Зиму не видел детей,
Ночи о нем помышляючи,
Я не смыкала очей.
Едет он, зябнет… а я-то, печальная,
Из волокнистого
льну,
Словно дорога его чужедальная,
Долгую нитку тяну.
Дознано было, что отец и старший сын часто ездят по окрестным деревням, подговаривая мужиков сеять
лён. В одну
из таких поездок на Илью Артамонова напали беглые солдаты, он убил одного
из них кистенём, двухфунтовой гирей, привязанной к сыромятному ремню, другому проломил голову, третий убежал. Исправник похвалил Артамонова за это, а молодой священник бедного Ильинского прихода наложил эпитимью за убийство — сорок ночей простоять в церкви на молитве.
С рассвета до позднего вечера у амбаров кричали мужики и бабы, сдавая
лён; у трактира, на берегу Ватаракши, открытого одним
из бесчисленных Морозовых, звучали пьяные песни, визжала гармоника.
Она вышла
из бассейна свежая, холодная и благоухающая, покрытая дрожащими каплями воды. Рабыни надели на нее короткую белую тунику
из тончайшего египетского
льна и хитон
из драгоценного саргонского виссона, такого блестящего золотого цвета, что одежда казалась сотканной
из солнечных лучей. Они обули ее ноги в красные сандалии
из кожи молодого козленка, они осушили ее темно-огненные кудри, и перевили их нитями крупного черного жемчуга, и украсили ее руки звенящими запястьями.
Они стояли в разных местах, точно корабли на якорях; к одному
из них
прильнула лодка Писарева, и мы поплыли было прямо к нему, несмотря на его маханье и крики, что мы отпугаем всю рыбу.
Феша прыснула себе в руку и начала делать какие-то особенные знаки по направлению к окнам, в одном
из которых торчала голова в платке,
прильнув побелевшим концом носа к стеклу; совершенно круглое лицо с детским выражением напряженно старалось рассмотреть меня маленькими серыми глазками, а когда я обернулся, это лицо с смущенной улыбкой спряталось за косяк, откуда виднелся только кончик круглого, как пуговица, носа, все еще белого от сильного давления о стекло.
Андроника пришлось ей больше всего по душе, и она в каком-то детском порыве
прильнула лицом к его громадной, покрытой волосами руке, на которую так и посыпались
из ее глаз крупные слезы.
И тотчас
из ясеневого ящика выглянула причесанная, светлая, как
лен, голова и синие бегающие глаза. За ними изогнулась, как змеиная, шея, хрустнул крахмальный воротничок, показался пиджак, руки, брюки, и через секунду законченный секретарь, с писком: «Доброе утро», вылез на красное сукно. Он встряхнулся, как выкупавшийся пес, соскочил, заправил поглубже манжеты, вынул
из карманчика патентованное перо и в ту же минуту застрочил.
Михайло Иванович, о котором я слышал много рассказов, рекомендовавших в самом ярком свете его предприимчивость, доходившую до дерзости в начале здешней карьеры, — теперь трусил, как баба, и мне поневоле приходилось из-за этого проводить с ним скучнейшие вечера и долгие ночи на пустынных станках угрюмой и безлюдной
Лены.
Мышлаевский.
Лена, прикажи ему! Все из-за твоих слов. Возьми у него револьвер!
Мышлаевский. Из-под Красного Трактира. Осторожно вешай, Никол. В кармане бутылка водки. Не разбей. Позволь,
Лена, ночевать, не дойду домой, совершенно замерз.
Монах имел необыкновенно кроткий вид. Высокий, сгорбленный, с впалой грудью и длипными натруженными руками. Худое и длинное лице чуть было тронуто боролкой,
из под послушнической скуфейки выбивались пряди прямых и серых, как
лен, волос. Он ответил на приглашение Егорушки немного больной улыбкой, но подошел и занял место на скамеечке.