Неточные совпадения
Переход
небытия в бытие не может быть объяснен
из уже детерминированного бытия.
Зло находится вне сферы бытия, рождается
из небытия и
в небытие возвращается; оно не обладает силой, почерпнутой
из божественного источника, и так же мало есть сила, противоположная Богу, как бытие иное, конкурирующее.
Гибели никто не обязан разделять, и
из того, что кто-то
в мире уклоняется к
небытию, не следует, что я должен уклоняться к
небытию.
Человек ввергся
в стихию звериного хаоса и мучительной историей, трудовым развитием, длительным процессом творчества должен выйти
из этого зверино-хаотического состояния, очеловечиться, стать во весь свой рост, освободиться
из плена для нового и окончательного избрания себе бытия
в Боге или
небытия вне Бога.
Правда,
в другое время он, конечно, вынес бы что-нибудь и гораздо пообиднее известия о совершенном
небытии Капитона Еропегова, покричал бы, затеял бы историю, вышел бы
из себя, но все-таки
в конце концов удалился бы к себе наверх спать.
Для того чтобы охладеть и потом носиться, совсем не нужно извлекать
из небытия человека с его высоким, почти божеским умом и потом, словно
в насмешку, превращать его
в глину.
В самом деле, против его воли вызван он какими-то случайностями
из небытия к жизни…
Тихо и немо, и
в тишине, возвращаясь
из мрака и
небытия, медленно выявляются стволы дерев, торчком стоящая трава.
Чтобы изобразить зрелище, открывшееся
в темпе апоплексического удара, я вынужден применить свое позднейшее знание искусства и материала, двинутых Ганувером
из небытия в атаку собрания.
Не могу передать, как действует такое обращение человека, одним поворотом языка приказывающего судьбе перенести Санди
из небытия в капитаны. От самых моих ног до макушки поднималась нервная теплота. Едва принимался я думать о перемене жизни, как мысли эти перебивались картинами, галереей, Ганувером, Молли и всем, что я испытал здесь, и мне казалось, что я вот-вот полечу.
Спастись от ужаса пред
небытием можно, лишь отойдя от головокружительной бездны и обратившись лицом к Солнцу, — источнику всякой полноты, переместив свой бытийный центр
из себя за пределы себя,
в Бога.
Выступая
из сверхсущностной своей природы,
в которой Бог означает
небытие, Он
в своих первоначальных причинах творим самим собой и становится началом всякой сущности и всякой жизни [Ibid., Ill, 20.].
Из «белого мага» человек превратился
в невольника своего труда, причем возвышенность его призвания затемнена была этим его пленением: хозяйственный труд есть серая магия,
в которой неразъединимо смешаны элементы магии белой и черной, силы света и тьмы, бытия и
небытия, и уже самое это смешение таит
в себе источник постоянных и мучительных противоречий, ставит на острие антиномии самое его существо.
Должны существовать идеи не только настоящих вещей, но и прошедших, даже идеи отрицания, относительного, гибнущего, смерти, уничтожения и под Сила этого аргумента заключается
в прямом отожествлении понятий, возникающих
в мире явлений и по поводу их, с самыми идеями, но это прямолинейное отожествление отнюдь не вытекает
из платоновского учения, ибо мир идей, хотя и имманентен миру явлений, как его основа, но вместе с тем и принципиально от него отличается Идеи
в нем погружены
в становление и
небытие, терпят многочисленные преломления и отражения, собственно и составляющие область относительного.
Хотя Он нигде, но все чрез Него, а
в Нем, как не существующем, ничто (ως μη δντι μηδέν)
из всего, и напротив, все
в Нем, как везде сущем; с другой стороны, чрез Него все, потому что Он сам нигде и наполняет все как всюду сущий» (S. Maximi Scholia in 1. de d. п., col. 204–205).], αΰτΟ δε ουδέν (и именно ουδέν, а не μηδέν), как изъятое
из всего сущего (ως πάντων ύπερουσίως έξηρημένων), ибо оно выше всякого качества, движения, жизни, воображения, представления, имени, слов, разума, размышления, сущности, состояния, положения, единения, границы, безграничности и всего существующего» (ib.) [Св. Максим комментирует эту мысль так: «Он сам есть виновник и ничто (μηδέν), ибо все, как последствие, вытекает
из Него, согласно причинам как бытия, так и
небытия; ведь само ничто есть лишение (στέρησις), ибо оно имеет бытие чрез то, что оно есть ничто
из существующего; а не сущий (μη ων) существует чрез бытие и сверхбытие (ΰπερεΐναι), будучи всем, как Творец, и ничто, как превышающий все (ΰπερβεβηκώς), а еще более будучи трансцендентным и сверхбытийным» (ιϊπεραναβεβηκώς και ύπερουσίως ων) (S.
Лучи любви изливаются
из Божественной Полноты,
в ее преизбыточности Божество исходит
из Себя и освещает тему не-Божественного ничто,
небытия.
Поэтому-то система неоплатонизма и могла оказать философскую поддержку падавшему языческому политеизму:
из сверхмирного и сверхбожественного Εν последовательно эманируют боги и мир, причем нижние его этажи уходят
в тьму
небытия, тогда как верхние залиты ослепительным светом, —
в небе же загорается система божественных лун, светящих, правда, не своим, а отраженным светом, однако утвержденных на своде небесном.
Парменид учит нас, что есть только бытие,
небытия же вовсе не существует; правда, он имел при этом
в виду свое неподвижное, абсолютное Единое, субстанцию мира, которой только и принадлежит бытие, вне же ее ничего нет.
В применении к такому понятию абсолютного, очевидно, не имеет никакого значения идея
небытия. Однако не так просто обстоит это
в применении к действию Абсолютного, к творческому акту, которым оно вызывает к существованию несуществовавшее доселе, т. е.
небытие, творит
из ничего.
«Есть одно не существующее (το εν οι3κ öv), потому если не существующего не станет, если оно потеряет что-либо
из своего бытия
в пользу
небытия, оно вдруг станет существующим (δν).
В том, что
небытие, ничто, сделалось материей бытия, было вызвано к жизни, сказалась самоотверженная любовь Божия и безмерное божественное смирение;
в этом же проявилась и безмерная мудрость, и всемогущество Божие, создающее мир
из ничего.
Абсолютное выше бытия, оно создает бытие, и это создание есть творение
из ничего, положение бытия
в небытии [Вопрос этот составлял предмет спора между итальянскими мыслителями Розмини и Джоберти, причем первый определяет Бога именно как абсолютное бытие, второй же различает сущее и существующее, причем, по формуле Джоберти, сущее творит существующее (ср.
В. Эрн.
Вертикальные сечения времени проникают
в вечность, поэтому-то ничто
из того, что только однажды мелькнуло во времени, не может уже исчезнуть, обратиться
в небытие, ибо имеет какую-то проекцию
в вечность, есть сама она
в одном
из бесчисленных ликов своих.
Действительно, если устранить
из мысли и чувства ничто как основу твари, то различие между Абсолютным и миром, Творцом и творением, улетучивается, мир сам по себе представляется абсолютным или, что то же, абсолютность приписывается бытию, которое
в действительности соотносительно
небытию, а потому и вообще относительно.
Потому те
из представителей «отрицательного богословия», которые, отрицая
в применении к Божеству всякое кто или что, тем не менее оставляют
в качестве единственного его атрибута бытие, взятое
в его противоположности к
небытию, неправомерно вводят
в трансцендентную идею Божества определение, заимствованное
из области имманентного [Так, напр., Филон Александрийский, утверждая бескачественность Бога,
в то же время приписывает ему,
в качестве единственного определения, бытие: о ων (Vita Mos. 1 (14) 75. IV, 115).
Один
из современных сынов Достоевского, поместившийся под знаком «вечности», пишет: «Над бездной всеобщего и окончательного
небытия хотят позитивисты устроить жизнь, облегчить существование, ослабить страдания этого малого, короткого, узкого, призрачного
в своей бессмысленности бытия. Веселые позитивисты, поющие хвалу жизни, должны понимать жизнь как «пир во время чумы»… Только опустошенные, плоские, лакейски-самодовольные души не чувствуют ужаса этой «чумы» и невозможности этого «пира».
Но свобода невыводима
из бытия, свобода вкоренена
в ничто,
в бездонность,
в небытие, если употреблять онтологическую терминологию.
Разделение это происходит
в каждом
из нас, каждый
из нас причастен
небытию и создает те или иные фантазмы.
Творчество же есть прорыв
из ничего,
из небытия,
из свободы
в бытие и мир.
Поэтому он принадлежит к тем образам у Достоевского, которые не имеют дальнейшей человеческой судьбы, которые выпадают
из человеческого царства
в небытие.
Мы знаем, что
в древней истории нашей не Иоанн III был творцом величия России, но что это величие было подготовлено для него
в печальное время княжеских усобиц и борьбы с татарами, мы знаем, что Петр Великий не приводил Россию
из небытия в бытие; что так называемое преобразование было естественным и необходимым явлением народного роста, народного развития, и великое значение Петра состоит
в том, что он силою своего гения помог своему народу совершить тяжелый переход, сопряженный со всякого рода опасностями.
Из самых низин материи и материальной тьмы хочет он вызвать бунт и восстание во имя уравнения бытия с
небытием, во имя погружения всех качеств бытия
в бескачественное
небытие.