Неточные совпадения
Достоверные свидетели сказывали, что однажды,
в третьем часу ночи, видели, как Байбаков, весь бледный и испуганный, вышел
из квартиры градоначальника и бережно нес что-то обернутое
в салфетке.
На улице царили голодные псы, но и те не лаяли, а
в величайшем порядке предавались изнеженности и распущенности нравов; густой мрак окутывал улицы и дома; и только
в одной
из комнат градоначальнической
квартиры мерцал далеко за полночь зловещий свет.
В доме были открыты все окна, антресоли были заняты
квартирою учителя-француза, который славно брился и был большой стрелок: приносил всегда к обеду тетерек или уток, а иногда и одни воробьиные яйца,
из которых заказывал себе яичницу, потому что больше
в целом доме никто ее не ел.
Он рассказал до последней черты весь процесс убийства: разъяснил тайну заклада(деревянной дощечки с металлическою полоской), который оказался у убитой старухи
в руках; рассказал подробно о том, как взял у убитой ключи, описал эти ключи, описал укладку и чем она была наполнена; даже исчислил некоторые
из отдельных предметов, лежавших
в ней; разъяснил загадку об убийстве Лизаветы; рассказал о том, как приходил и стучался Кох, а за ним студент, передав все, что они между собой говорили; как он, преступник, сбежал потом с лестницы и слышал визг Миколки и Митьки; как он спрятался
в пустой
квартире, пришел домой, и
в заключение указал камень во дворе, на Вознесенском проспекте, под воротами, под которым найдены были вещи и кошелек.
И, наконец, когда уже гость стал подниматься
в четвертый этаж, тут только он весь вдруг встрепенулся и успел-таки быстро и ловко проскользнуть назад
из сеней
в квартиру и притворить за собой дверь. Затем схватил запор и тихо, неслышно, насадил его на петлю. Инстинкт помогал. Кончив все, он притаился не дыша, прямо сейчас у двери. Незваный гость был уже тоже у дверей. Они стояли теперь друг против друга, как давеча он со старухой, когда дверь разделяла их, а он прислушивался.
Ну кто же, скажите,
из всех подсудимых, даже
из самого посконного мужичья, не знает, что его, например, сначала начнут посторонними вопросами усыплять (по счастливому выражению вашему), а потом вдруг и огорошат
в самое темя, обухом-то-с, хе! хе! хе!
в самое-то темя, по счастливому уподоблению вашему! хе! хе! так вы это
в самом деле подумали, что я квартирой-то вас хотел… хе! хе!
— Нет, не видал, да и
квартиры такой, отпертой, что-то не заметил… а вот
в четвертом этаже (он уже вполне овладел ловушкой и торжествовал) — так помню, что чиновник один переезжал
из квартиры… напротив Алены Ивановны… помню… это я ясно помню… солдаты диван какой-то выносили и меня к стене прижали… а красильщиков — нет, не помню, чтобы красильщики были… да и
квартиры отпертой нигде, кажется, не было.
Раскольников до того смеялся, что, казалось, уж и сдержать себя не мог, так со смехом и вступили
в квартиру Порфирия Петровича. Того и надо было Раскольникову:
из комнат можно было услышать, что они вошли смеясь и все еще хохочут
в прихожей.
На лестнице спрятался он от Коха, Пестрякова и дворника
в пустую
квартиру, именно
в ту минуту, когда Дмитрий и Николай
из нее выбежали, простоял за дверью, когда дворник и те проходили наверх, переждал, пока затихли шаги, и сошел себе вниз преспокойно, ровно
в ту самую минуту, когда Дмитрий с Николаем на улицу выбежали, и все разошлись, и никого под воротами не осталось.
— Так проходя-то
в восьмом часу-с, по лестнице-то, не видали ль хоть вы, во втором-то этаже,
в квартире-то отворенной — помните? двух работников или хоть одного
из них? Они красили там, не заметили ли? Это очень, очень важно для них!..
Точно так же и
в мебельном магазине ни за что не хотели возвратить ни одного рубля
из задатка за купленную, но еще не перевезенную
в квартиру мебель.
— Вот, посмотрите сюда,
в эту вторую большую комнату. Заметьте эту дверь, она заперта на ключ. Возле дверей стоит стул, всего один стул
в обеих комнатах. Это я принес
из своей
квартиры, чтоб удобнее слушать. Вот там сейчас за дверью стоит стол Софьи Семеновны; там она сидела и разговаривала с Родионом Романычем. А я здесь подслушивал, сидя на стуле, два вечера сряду, оба раза часа по два, — и, уж конечно, мог узнать что-нибудь, как вы думаете?
Сама бывшая хозяйка его, мать умершей невесты Раскольникова, вдова Зарницына, засвидетельствовала тоже, что, когда они еще жили
в другом доме, у Пяти Углов, Раскольников во время пожара, ночью, вытащил
из одной
квартиры, уже загоревшейся, двух маленьких детей и был при этом обожжен.
— Долой с
квартир! Сейчас! Марш! — и с этими словами начала хватать все, что ни попадалось ей под руку
из вещей Катерины Ивановны, и скидывать на пол. Почти и без того убитая, чуть не
в обмороке, задыхавшаяся, бледная, Катерина Ивановна вскочила с постели (на которую упала было
в изнеможении) и бросилась на Амалию Ивановну. Но борьба была слишком неравна; та отпихнула ее, как перышко.
— Да, — ответил Клим, вдруг ощутив голод и слабость.
В темноватой столовой, с одним окном, смотревшим
в кирпичную стену, на большом столе буйно кипел самовар, стояли тарелки с хлебом, колбасой, сыром, у стены мрачно возвышался тяжелый буфет, напоминавший чем-то гранитный памятник над могилою богатого купца. Самгин ел и думал, что, хотя
квартира эта
в пятом этаже, а вызывает впечатление подвала. Угрюмые люди
в ней, конечно,
из числа тех, с которыми история не считается, отбросила их
в сторону.
Квартира дяди Хрисанфа была заперта, на двери
в кухню тоже висел замок. Макаров потрогал его, снял фуражку и вытер вспотевший лоб. Он, должно быть, понял запертую
квартиру как признак чего-то дурного; когда вышли
из темных сеней на двор, Клим увидал, что лицо Макарова осунулось, побледнело.
Из дома на дворе перебрались
в дом окнами на улицу, во второй этаж отремонтированной для них уютной
квартиры.
Две комнаты своей
квартиры доктор сдавал: одну — сотруднику «Нашего края» Корневу, сухощавому человеку с рыжеватой бородкой, детскими глазами и походкой болотной птицы, другую — Флерову, человеку лет сорока,
в пенсне на остром носу, с лицом, наскоро слепленным
из мелких черточек и тоже сомнительно украшенным редкой, темной бородкой.
Особенно тяжело памятной осталась для него одна
из таких бесед
в квартире Леонида Андреева.
Ворота всех домов тоже были заперты, а
в окнах
квартиры Любомудрова несколько стекол было выбито, и на одном
из окон нижнего этажа сорвана ставня. Калитку отперла Самгину нянька Аркадия, на дворе и
в саду было пусто,
в доме и во флигеле тихо. Саша, заперев калитку, сказала, что доктор уехал к губернатору жаловаться.
К таким голосам
из углов Самгин прислушивался все внимательней, слышал их все более часто, но на сей раз мешал слушать хозяин
квартиры, — размешивая сахар
в стакане очень крепкого чая, он пророчески громко и уверенно говорил...
Изредка появлялся Диомидов; его визиты подчинялись закону некой периодичности; он как будто медленно ходил по обширному кругу и
в одной
из точек окружности натыкался на
квартиру Самгиных. Вел он себя так, как будто оказывал великое одолжение хозяевам тем, что вот пришел.
На другой день,
в небольшом собрании на
квартире одного
из членов Союза, Клим Иванович докладывал о своей поездке.
В комнате ее было тесно,
из сада втекал запах навоза, кровать узка и скрипела. Самгин несколько раз предлагал ей переменить
квартиру.
— Другой — кого ты разумеешь — есть голь окаянная, грубый, необразованный человек, живет грязно, бедно, на чердаке; он и выспится себе на войлоке где-нибудь на дворе. Что этакому сделается? Ничего. Трескает-то он картофель да селедку. Нужда мечет его
из угла
в угол, он и бегает день-деньской. Он, пожалуй, и переедет на новую
квартиру. Вон, Лягаев, возьмет линейку под мышку да две рубашки
в носовой платок и идет… «Куда, мол, ты?» — «Переезжаю», — говорит. Вот это так «другой»! А я, по-твоему, «другой» — а?
Его почти ничто не влекло
из дома, и он с каждым днем все крепче и постояннее водворялся
в своей
квартире.
Обломов отправился на Выборгскую сторону, на новую свою
квартиру. Долго он ездил между длинными заборами по переулкам. Наконец отыскали будочника; тот сказал, что это
в другом квартале, рядом, вот по этой улице — и он показал еще улицу без домов, с заборами, с травой и с засохшими колеями
из грязи.
В Гороховой улице,
в одном
из больших домов, народонаселения которого стало бы на целый уездный город, лежал утром
в постели, на своей
квартире, Илья Ильич Обломов.
— Несчастный, что я наделал! — говорил он, переваливаясь на диван лицом к подушке. — Свадьба! Этот поэтический миг
в жизни любящихся, венец счастья — о нем заговорили лакеи, кучера, когда еще ничего не решено, когда ответа
из деревни нет, когда у меня пустой бумажник, когда
квартира не найдена…
Он даже усмехнулся, так что бакенбарды поднялись
в сторону, и покачал головой. Обломов не поленился, написал, что взять с собой и что оставить дома. Мебель и прочие вещи поручено Тарантьеву отвезти на
квартиру к куме, на Выборгскую сторону, запереть их
в трех комнатах и хранить до возвращения из-за границы.
Два господина сидели
в небрежно убранной
квартире в Петербурге, на одной
из больших улиц. Одному было около тридцати пяти, а другому около сорока пяти лет.
За отсутствием Татьяны Марковны Тушин вызвался быть хозяином Малиновки. Он называл ее своей зимней
квартирой, предполагая ездить каждую неделю, заведовать домом, деревней и прислугой,
из которой только Василиса, Егор, повар и кучер уезжали с барыней
в Новоселово. Прочие все оставались на месте, на своем положении. Якову и Савелью поручено было состоять
в распоряжении Тушина.
И вслед за этими беспощадными словами я схватил шапку и стал надевать шубу. Анна Андреевна молча и сурово наблюдала меня. Мне жаль было, — о, мне жаль было эту гордую девушку! Но я выбежал
из квартиры, не оставив ей ни слова
в надежду.
— Постой, Лиза, постой, о, как я был глуп! Но глуп ли? Все намеки сошлись только вчера
в одну кучу, а до тех пор откуда я мог узнать?
Из того, что ты ходила к Столбеевой и к этой… Дарье Онисимовне? Но я тебя за солнце считал, Лиза, и как могло бы мне прийти что-нибудь
в голову? Помнишь, как я тебя встретил тогда, два месяца назад, у него на
квартире, и как мы с тобой шли тогда по солнцу и радовались… тогда уже было? Было?
Было, я думаю, около половины одиннадцатого, когда я, возбужденный и, сколько помню, как-то странно рассеянный, но с окончательным решением
в сердце, добрел до своей
квартиры. Я не торопился, я знал уже, как поступлю. И вдруг, едва только я вступил
в наш коридор, как точас же понял, что стряслась новая беда и произошло необыкновенное усложнение дела: старый князь, только что привезенный
из Царского Села, находился
в нашей
квартире, а при нем была Анна Андреевна!
Накануне мне пришла было мысль, что там Версилов, тем более что он скоро затем вошел ко мне, хотя я знал, притом наверно,
из их же разговоров, что Версилов, на время моей болезни, переехал куда-то
в другую
квартиру,
в которой и ночует.
Вдруг однажды Николай Семенович, возвратясь домой, объявил мне (по своему обыкновению, кратко и не размазывая), чтобы я сходил завтра на Мясницкую,
в одиннадцать часов утра,
в дом и
квартиру князя
В—ского, и что там приехавший
из Петербурга камер-юнкер Версилов, сын Андрея Петровича, и остановившийся у товарища своего по лицею, князя
В—ского, вручит мне присланную для переезда сумму.
Я крепко пожал руку Васина и добежал до Крафта, который все шел впереди, пока я говорил с Васиным. Мы молча дошли до его
квартиры; я не хотел еще и не мог говорить с ним.
В характере Крафта одною
из сильнейших черт была деликатность.
Их казенную
квартиру до мелочи помню, и всех этих дам и девиц, которые теперь все так здесь постарели, и полный дом, и самого Андроникова, как он всю провизию, птиц, судаков и поросят, сам
из города
в кульках привозил, а за столом, вместо супруги, которая все чванилась, нам суп разливал, и всегда мы всем столом над этим смеялись, и он первый.
В гостиную входили
из коридора, который оканчивался входом
в кухню, где жила кухарка Лукерья, и когда стряпала, то чадила пригорелым маслом на всю
квартиру немилосердно.
Она стремительно выбежала
из квартиры, накидывая на бегу платок и шубку, и пустилась по лестнице. Мы остались одни. Я сбросил шубу, шагнул и затворил за собою дверь. Она стояла предо мной как тогда,
в то свидание, с светлым лицом, с светлым взглядом, и, как тогда, протягивала мне обе руки. Меня точно подкосило, и я буквально упал к ее ногам.
Он быстро вырвал
из моей руки свою руку, надел шляпу и, смеясь, смеясь уже настоящим смехом, вышел
из квартиры. Что мне было догонять его, зачем? Я все понял и — все потерял
в одну минуту! Вдруг я увидел маму; она сошла сверху и робко оглядывалась.
Я хотел было что-то ответить, но не смог и побежал наверх. Он же все ждал на месте, и только лишь когда я добежал до
квартиры, я услышал, как отворилась и с шумом захлопнулась наружная дверь внизу. Мимо хозяина, который опять зачем-то подвернулся, я проскользнул
в мою комнату, задвинулся на защелку и, не зажигая свечки, бросился на мою кровать, лицом
в подушку, и — плакал, плакал.
В первый раз заплакал с самого Тушара! Рыданья рвались
из меня с такою силою, и я был так счастлив… но что описывать!
Комбинация состояла
в том, чтоб выманить нас обоих, Татьяну и меня,
из квартиры во что бы ни стало, хоть на четверть только часа, но до приезда Катерины Николаевны.
Стебельков жил совершенным особняком, и жил зажиточно:
квартира из четырех прекрасных комнат, хорошая мебель, мужская и женская прислуга и какая-то экономка, довольно, впрочем, пожилая. Я вошел
в гневе.
Она жила
в этом доме совершенно отдельно, то есть хоть и
в одном этаже и
в одной
квартире с Фанариотовыми, но
в отдельных двух комнатах, так что, входя и выходя, я, например, ни разу не встретил никого
из Фанариотовых.
И люди тоже, даже незнакомые,
в другое время недоступные, хуже судьбы, как будто сговорились уладить дело. Я был жертвой внутренней борьбы, волнений, почти изнемогал. «Куда это? Что я затеял?» И на лицах других мне страшно было читать эти вопросы. Участие пугало меня. Я с тоской смотрел, как пустела моя
квартира, как
из нее понесли мебель, письменный стол, покойное кресло, диван. Покинуть все это, променять на что?
После фабрики она жила
в деревне, потом приехала
в город и на
квартире, где была тайная типография, была арестована и приговорена к каторге. Марья Павловна не рассказывала никогда этого сама, но Катюша узнала от других, что приговорена она была к каторге за то, что взяла на себя выстрел, который во время обыска был сделан
в темноте одним
из революционеров.
Старый генерал
в то время, как Нехлюдов подъехал к подъезду его
квартиры, сидел
в темной гостиной зa инкрустованным столиком и вертел вместе с молодым человеком, художником, братом одного
из своих подчиненных, блюдцем по листу бумаги.
— Это очень интересно:
в вашей
квартире могла бы завтра отыскаться эта вещь, рубашка, может быть, от которой вы оторвали кусок.
Из чего эта тряпка была:
из холста,
из полотна?