Неточные совпадения
От ветвей вертикально тянутся растительные нити и, врастая в
землю, пускают
корни,
из которых образуются новые деревья.
Нельзя предписать свободу
из центра — должна быть воля к свободе в народной жизни, уходящей
корнями своими в недра
земли.
Читатель ошибется, если вообразит себе женьшеневую плантацию в виде поляны, на которой посеяны растения. Место, где найдено было в разное время несколько
корней женьшеня, считается удобным. Сюда переносятся и все другие
корни. Первое, что я увидел, — это навесы
из кедрового корья для защиты женьшеня от палящих лучей солнца. Для того чтобы не прогревалась
земля, с боков были посажены папоротники и
из соседнего ручья проведена узенькая канавка, по которой сочилась вода.
И даже более: довольно долго после этого самая идея власти, стихийной и не подлежащей критике, продолжала стоять в моем уме, чуть тронутая где-то в глубине сознания, как личинка трогает под
землей корень еще живого растения. Но с этого вечера у меня уже были предметы первой «политической» антипатии. Это был министр Толстой и, главное, — Катков, из-за которых мне стал недоступен университет и предстоит изучать ненавистную математику…
Из станиц Михей Зотыч повернул прямо на Ключевую, где уже не был три года. Хорошего и тут мало было. Народ совсем выбился
из всякой силы. Около десяти лет уже выпадали недороды, но покрывались то степным хлебом, то сибирским. Своих запасов уже давно не было, и хозяйственное равновесие нарушилось в
корне. И тут пшеничники плохо пахали, не хотели удобрять
землю и везли на рынок последнее. Всякий рассчитывал перекрыться урожаем, а
земля точно затворилась.
Подлесок состоял
из редких кустарников, главным образом
из шиповника, березы Миддендорфа и сорбарии. Кое-где виднелись пионы и большие заросли грубых осок и папоротников. Почти все деревья имели коренастую и приземистую форму. Обнаженные
корни их, словно гигантские лапы каких-то чудовищ, скрывающихся в
земле, переплетались между собою как бы для того, чтобы крепче держаться за камни.
Дерево было как ножом срезано у самого
корня и лежало на
земле, а из-под ветвей его, смешавшихся с колосом ржи, раздавался противный, режущий крик: это драл глотку давешний ворон.
Савка пополз вдоль забора, цапаясь за доски тёмно-красными руками; его кровь, смешавшись со взрытой
землёй, стала грязью, он был подобен пню, который только что выкорчевали: ноги, не слушаясь его усилий, волоклись по
земле, как два
корня, лохмотья рубахи и портков казались содранной корой, из-под них, с пёстрого тела, струился тёмный сок.
В голове Кожемякина бестолково, как мошки в луче солнца, кружились мелкие серые мысли, в небе неустанно и деловито двигались на юг странные фигуры облаков, напоминая то копну сена, охваченную синим дымом, или серебристую кучу пеньки, то огромную бородатую голову без глаз с открытым ртом и острыми ушами, стаю серых собак, вырванное с
корнем дерево или изорванную шубу с длинными рукавами — один
из них опустился к
земле, а другой, вытянувшись по ветру, дымит голубым дымом, как печная труба в морозный день.
На первом плане с левой стороны — разбитая копна сена и большой пень, с
корнем вывороченный
из земли.
Они сидели в лучшем, самом уютном углу двора, за кучей мусора под бузиной, тут же росла большая, старая липа. Сюда можно было попасть через узкую щель между сараем и домом; здесь было тихо, и, кроме неба над головой да стены дома с тремя окнами,
из которых два были заколочены,
из этого уголка не видно ничего. На ветках липы чирикали воробьи, на
земле, у
корней её, сидели мальчики и тихо беседовали обо всём, что занимало их.
Они подавляли молчаливым величием крикливые «качества» вырванных
из земли с
корнем людей, индивидуализированных в духе известной экономической школы.
«Куда торопишься? чему обрадовался, лихой товарищ? — сказал Вадим… но тебя ждет покой и теплое стойло: ты не любишь, ты не понимаешь ненависти: ты не получил от благих небес этой чудной способности: находить блаженство в самых диких страданиях… о если б я мог вырвать
из души своей эту страсть, вырвать с
корнем, вот так! — и он наклонясь вырвал
из земли высокий стебель полыни; — но нет! — продолжал он… одной капли яда довольно, чтоб отравить чашу, полную чистейшей влаги, и надо ее выплеснуть всю, чтобы вылить яд…» Он продолжал свой путь, но не шагом: неведомая сила влечет его: неутомимый конь летит, рассекает упорный воздух; волосы Вадима развеваются, два раза шапка чуть-чуть не слетела с головы; он придерживает ее рукою… и только изредка поталкивает ногами скакуна своего; вот уж и село… церковь… кругом огни… мужики толпятся на улице в праздничных кафтанах… кричат, поют песни… то вдруг замолкнут, то вдруг сильней и громче пробежит говор по пьяной толпе…
Двое сидели на
земле и курили, один — высокий, с густой чёрной бородой и в казацкой папахе — стоял сзади нас, опершись на палку с громадной шишкой
из корня на конце; четвёртый, молодой русый парень, помогал плакавшему Шакро раздеваться.
Романтизм был прелестная роза, выросшая у подножия распятия, обвившаяся около него, но
корни ее, как всякого растения, питались
из земли.
Странно сказать это о литературе в то время, когда она
из кожи лезла, по собственному признанию, преследуя и обличая, карая и вырывая с
корнем всякое зло и непотребство на
земле русской.
На крутом косогоре ее в двух местах торчали две хаты; над одною
из них раскидывала ветви широкая яблоня, подпертая у
корня небольшими кольями с насыпною
землей.
Какое одушевление придают они природе, только что просыпающейся к жизни после жестокой, продолжительной зимы, когда почти нет еще ни зеленой травы, ни листьев, когда вид голых деревьев и увядшей прошлогодней осенней растительности был бы очень печален, если б благодатное тепло и мысль, что скоро все зазеленеет, зацветет, что жизненные соки уже текут
из корней вверх по стволам и ветвям древесным, что ростки молодых трав и растений уже пробиваются
из согретой влажной
земли, — не успокоивала, не веселила сердца человеческого.
Черемуха, чтобы ее не глушила липа, перешла из-под липы на дорожку, за три аршина от прежнего
корня. Тот
корень, что я срубил, был гнилой и сухой, а новый был свежий. Она почуяла, видно, что ей не жить под липой, вытянулась, вцепилась сучком за
землю, сделала
из сучка
корень, а тот
корень бросила. Тогда только я понял, как выросла та первая черемуха на дороге. Она то же, верно, сделала, — но успела уже совсем отбросить старый
корень, так что я не нашел его.
Деревья умеют ходить. Черемуха выросла близко от липы, липа затенила ее. «Черемуха, чтоб ее не глушила липа, перешла из-под липы на дорожку. Она почуяла, видно, что ей не жить под липой, вытянулась, вцепилась сучком на
землю, сделала
из сучка
корень, а тот
корень бросила» (Рассказы для детей
из ботаники: «Как ходят деревья»).
Точно так же, как вред вынутия
земли из-под
корней растения доказывает, что
земля может быть и не быть везде, а не то, что растение есть только произведение
земли.
Его не останавливали даже естественные бедствия, обрушившиеся в это время на русскую
землю: моровое поветрие, от которого люди умирали скоропостижно в громадном количестве («знамением», как сказано в летописи, — вероятно пятном или нарывом, — догадывался Карамзин), тучи мышей, выходивших
из лесов и поедавших хлеб на
корню, в скирдах и житницах, которого и так было мало вследствие неурожая.
— Подождите! — вдруг сказал Сабиров и, передав фонарь Ивану, укрепил железный крюк веревки за толстый, выступавший
из земли,
корень ближайшего дерева и стал спускаться по веревке в колодец.
После третьего ушата хохол повис назад, как ледяная сосулька, череп покрылся новым блестящим черепом, глаза слиплись, руки приросли к туловищу; вся фигура облачилась в серебряную мантию с пышными сборами; мало-помалу ноги пустили от себя ледяные
корни по
земле. Еще жизнь вилась легким паром
из уст несчастного; кое-где сеткою лопалась ледяная епанча, особенно там, где было место сердца; но вновь ушат воды над головою — и малороссиянин стал одною неподвижною, мертвою глыбой.
Корни столетних деревьев, выступив
из земли, переползали дорогу и делали езду несносною.
Кудрявая голова в полной силе, между тем как у подошвы время прорыло глубокое дупло, и жилистые
корни просятся вон
из земли.
С открытием весны солдаты стали находить показывавшееся
из земли растение, похожее на спаржу, которое они называли почему-то Машкин сладкий
корень, и рассыпались по лугам и полям, отыскивая этот Машкин сладкий
корень (который был очень горек), саблями выкапывали его и ели, несмотря на приказание не есть этого вредного растения.
Там в полдень он сидел под дремлющею ивой,
Поднявшей
из земли косматый
корень свой;
Там часто, в горести беспечной, молчаливой,
Лежал, задумавшись, над светлою рекой...