Неточные совпадения
Приметив на самом выезде
из города полуразвалившееся
здание, в котором некогда помещалась инвалидная команда, он устроил в нем сходбища, на которые по ночам собирался весь так называемый глуповский бомонд.
Очень рад; я люблю врагов, хотя не по-христиански. Они меня забавляют, волнуют мне кровь. Быть всегда настороже, ловить каждый взгляд, значение каждого слова, угадывать намерения, разрушать заговоры, притворяться обманутым, и вдруг одним толчком опрокинуть все огромное и многотрудное
здание из хитростей и замыслов, — вот что я называю жизнью.
Сам же он во всю жизнь свою не ходил по другой улице, кроме той, которая вела к месту его службы, где не было никаких публичных красивых
зданий; не замечал никого
из встречных, был ли он генерал или князь; в глаза не знал прихотей, какие дразнят в столицах людей, падких на невоздержанье, и даже отроду не был в театре.
— Да я и строений для этого не строю; у меня нет
зданий с колоннами да фронтонами. Мастеров я не выписываю из-за границы. А уж крестьян от хлебопашества ни за что не оторву. На фабриках у меня работают только в голодный год, всё пришлые, из-за куска хлеба. Этаких фабрик наберется много. Рассмотри только попристальнее свое хозяйство, то увидишь — всякая тряпка пойдет в дело, всякая дрянь даст доход, так что после отталкиваешь только да говоришь: не нужно.
Плывущей своей походкой этот важный человек переходил
из одного
здания в другое, каменное лицо его было неподвижно, только чуть-чуть вздрагивали широкие ноздри монгольского носа и сокращалась брезгливая губа, но ее движение было заметно лишь потому, что щетинились серые волосы в углах рта.
Это впечатление спутанного хоровода, ленивой, но мощной толкотни, усиливали игрушечные фигурки людей, осторожно шагавших между
зданий, по изогнутым путям; людей было немного, и лишь редкие
из них торопливо разбегались в разных направлениях, большинство же вызывало мысль о заплутавшихся, ищущих.
Очень пыльно было в доме, и эта пыльная пустота, обесцвечивая мысли, высасывала их. По комнатам, по двору лениво расхаживала прислуга, Клим смотрел на нее, как смотрят
из окна вагона на коров вдали, в полях. Скука заплескивала его, возникая отовсюду, от всех людей,
зданий, вещей, от всей массы города, прижавшегося на берегу тихой, мутной реки. Картины выставки линяли, забывались, как сновидение, и думалось, что их обесцвечивает, поглощает эта маленькая, сизая фигурка царя.
Самгин очутился на площади, по которой аккуратно расставлены тяжелые
здания, почти над каждым
из них, в сизых облаках, сиял собственный кусок голубого неба — все это музеи.
Бабушку никто не любил. Клим, видя это, догадался, что он неплохо сделает, показывая, что только он любит одинокую старуху. Он охотно слушал ее рассказы о таинственном доме. Но в день своего рождения бабушка повела Клима гулять и в одной
из улиц города, в глубине большого двора, указала ему неуклюжее, серое, ветхое
здание в пять окон, разделенных тремя колоннами, с развалившимся крыльцом, с мезонином в два окна.
Они десятками появлялись
из всех переулков и шли не шумно, приглядываясь ко всему, рассматривая
здания, магазины, как чужие люди; точно впервые посетив город, изучали его.
Когда он вышел
из дома на площадь, впечатление пустоты исчезло, сквозь тьму и окаменевшие в ней деревья Летнего сада видно было тусклое пятно белого
здания, желтые пятна огней за Невой.
Была в этой фразе какая-то внешняя правда, одна
из тех правд, которые он легко принимал, если находил их приятными или полезными. Но здесь, среди болот, лесов и гранита, он видел чистенькие города и хорошие дороги, каких не было в России, видел прекрасные
здания школ, сытый скот на опушках лесов; видел, что каждый кусок земли заботливо обработан, огорожен и всюду упрямо трудятся, побеждая камень и болото, медлительные финны.
Клим Самгин подумал: упади она, и погибнут сотни людей
из Охотного ряда,
из Китай-города, с Ордынки и Арбата, замоскворецкие люди
из пьес Островского. Еще большие сотни, в ужасе пред смертью, изувечат, передавят друг друга. Или какой-нибудь иной ужас взорвет это крепко спрессованное тело, и тогда оно, разрушенное, разрушит все вокруг, все
здания, храмы, стены Кремля.
Рядом с рельсами, несколько ниже насыпи, ослепительно сияло на солнце
здание машинного отдела, построенное
из железа и стекла, похожее формой на огромное корыто, опрокинутое вверх дном; сквозь стекла было видно, что внутри
здания медленно двигается сборище металлических чудовищ, толкают друг друга пленные звери
из железа.
Оформилась она не скоро, в один
из ненастных дней не очень ласкового лета. Клим лежал на постели, кутаясь в жидкое одеяло, набросив сверх его пальто. Хлестал по гулким крышам сердитый дождь, гремел гром, сотрясая
здание гостиницы, в щели окон свистел и фыркал мокрый ветер. В трех местах с потолка на пол равномерно падали тяжелые капли воды, от которой исходил запах клеевой краски и болотной гнили.
Недавно что он сделал:
из губерний поступило представление о возведении при
зданиях, принадлежащих нашему ведомству, собачьих конур для сбережения казенного имущества от расхищения; наш архитектор, человек дельный, знающий и честный, составил очень умеренную смету; вдруг показалась ему велика, и давай наводить справки, что может стоить постройка собачьей конуры?
На этом пламенно-золотом, необозримом поле лежат целые миры волшебных городов,
зданий, башен, чудовищ, зверей — все
из облаков.
Музыка, едва слышная на рейде, раздавалась громко
из одного длинного
здания — казарм, как сказал консул: музыканты учились.
Две коралловые серые скалы выступают далеко
из берегов и висят над водой; на вершине одной
из них видна кровля протестантской церкви, а рядом с ней тяжело залегли в густой траве и кустах каменные массивные глыбы разных форм, цилиндры, полукруги, овалы; издалека примешь их за
здания — так велики они.
Мы проезжали мимо развалин массивного
здания, упавшего от землетрясения, как надо полагать. Я вышел
из экипажа, заглянул за каменную ограду и видел стену с двумя-тремя окнами да кучу щебня и кирпичей, заросших травой.
На дворе виднелось длинное бревенчатое
здание с стеклянной крышей, — не то оранжерея, не то фотография или театр; тенистый садик
из лип, черемух, акаций и сиреней выходил прямо к Узловке, где мелькали и «китайские беседки в русском вкусе», и цветочные клумбы, и зеркальный шар, и даже небольшой фонтан с русалкой
из белого мрамора.
Сейчас за плотиной громадными железными коробками стояли три доменных печи, выметывавшие вместе с клубами дыма широкие огненные языки; из-за них поднималось несколько дымившихся высоких железных труб. На заднем плане смешались в сплошную кучу корпуса разных фабрик, магазины и еще какие-то
здания без окон и труб. Река Шатровка, повернув множество колес и шестерен, шла дальше широким, плавным разливом. По обоим ее берегам плотно рассажались дома заводских служащих и мастеровых.
Да и что было во всем этом интересного: темные
здания, где дует
из каждого угла, были наполнены мастеровыми с запекшимися, изнуренными лицами: где-то шумела вода, с подавленным грохотом вертелись десятки чугунных колес, шестерен и валов, ослепительно ярко светились горна пудлинговых, сварочных, отражательных и еще каких-то мудреных печей.
Таким образом, все происходит без малейшего сожаления церковного, ибо во многих случаях там церквей уже и нет вовсе, а остались лишь церковники и великолепные
здания церквей, сами же церкви давно уже стремятся там к переходу
из низшего вида, как церковь, в высший вид, как государство, чтобы в нем совершенно исчезнуть.
В Медицинской академии есть много людей всяких сортов, есть, между прочим, и семинаристы: они имеют знакомства в Духовной академии, — через них были в ней знакомства и у Лопухова. Один
из знакомых ему студентов Духовной академии, — не близкий, но хороший знакомый, — кончил курс год тому назад и был священником в каком-то
здании с бесконечными коридорами на Васильевском острове. Вот к нему-то и отправился Лопухов, и по экстренности случая и позднему времени, даже на извозчике.
Особенно на холме, куда ведет лестница с воротами удивительного величия и красоты: весь холм занят храмами и общественными
зданиями,
из которых каждого одного было бы довольно ныне, чтобы увеличить красоту и славу великолепнейшей
из столиц.
Можно ли оставить камень на камне этого глупого, пошлого
здания des us et coutumes, [нравов и обычаев (фр.).] годного только для слепой и выжившей
из ума старухи, как Фемида?
Америка — я ее очень уважаю; верю, что она призвана к великому будущему, знаю, что она теперь вдвое ближе к Европе, чем была, но американская жизнь мне антипатична. Весьма вероятно, что
из угловатых, грубых, сухих элементов ее сложится иной быт. Америка не приняла оседлости, она недостроена, в ней работники и мастеровые в будничном платье таскают бревна, таскают каменья, пилят, рубят, приколачивают… зачем же постороннему обживать ее сырое
здание?
Вы одни подняли вопрос негации и переворота на высоту науки, и вы первые сказали Франции, что нет спасения внутри разваливающегося
здания, что и спасать
из него нечего, что самые его понятия о свободе и революции проникнуты консерватизмом и реакцией.
Еще в 1926 году, когда перемащивали проезд против
здания больницы,
из земли торчали уцелевшие столетние пни, остатки этого сада. Их снова засыпали землей и замостили.
На Тверской, против Леонтьевского переулка, высится
здание бывшего булочника Филиппова, который его перестроил в конце столетия
из длинного двухэтажного дома, принадлежавшего его отцу, популярному в Москве благодаря своим калачам и сайкам.
Перешли двор, окруженный кольцом таких же старинных
зданий, пошли еще в арку, в которой оказалась лестница, ведущая во второй этаж. Темный коридор, и
из него в углублении дверь направо.
В прежние годы Охотный ряд был застроен с одной стороны старинными домами, а с другой — длинным одноэтажным
зданием под одной крышей, несмотря на то, что оно принадлежало десяткам владельцев.
Из всех этих
зданий только два дома были жилыми: дом, где гостиница «Континенталь», да стоящий рядом с ним трактир Егорова, знаменитый своими блинами. Остальное все лавки, вплоть до Тверской.
Впереди виднелась роща, а из-за нее выглядывала красная крыша казенного
здания.
Уже с раннего зимнего утра, когда в сыроватых сумерках сонно жмурились и расплывались огоньки,
из длинного двухэтажного
здания появлялась колченогая фигура и, оглянувшись по сторонам, ныряла в сумрак. Дитяткевич был неутомимый охотник…
Я просто видел все, что описывал автор: и маленького пастуха в поле, и домик ксендза среди кустов сирени, и длинные коридоры в школьном
здании, где Фомка
из Сандомира торопливо несет вычищенные сапога учителя, чтобы затем бежать в класс, и взрослую уже девушку, застенчиво встречающую тоже взрослого и «ученого» Фому, бывшего своего ученика.
На следующий день, с тяжелой головой и с скверным чувством на душе, я шел купаться и зашел за одним
из товарищей, жившим в казенном
здании, соседнем с гимназией.
Особенным звуком звенит в моих ушах частый колокол, и я знаю: это старик сторож
из кантонистов подошел к углу гимназического
здания, где на двух высоких столбах укреплен качающийся колокол, и дергает за длинную веревку.
Своей медвежеватой походкой он подошел к одному
из классов, щелкнул ключом, и в ту же минуту оттуда понесся по всему
зданию отчаянный рев.
В то время о «школьной политике» еще не было слышно; не было и «злоумышленных агитаторов», волнующих молодежь. Кругом гимназии залегла такая же дремотная тишь. Два — три номера газеты заносили слухи
из далекого мира, но они были чужды маленькому городку и его интересам, группировавшимся вокруг старого замка и живого беленького
здания гимназии.
На рассвете, не помню уже где именно, — в Новоград — Волынске или местечке Корце, — мы проехали на самой заре мимо развалин давно закрытого базилианского монастыря — школы… Предутренний туман застилал низы длинного
здания, а вверху резко чернели ряды пустых окон… Мое воображение населяло их десятками детских голов, и среди них знакомое, серьезное лицо Фомы
из Сандомира, героя первой прочитанной мною повести…
Вскоре Игнатович уехал в отпуск,
из которого через две недели вернулся с молоденькой женой. Во втором дворе гимназии было одноэтажное
здание, одну половину которого занимала химическая лаборатория. Другая половина стояла пустая; в ней жил только сторож, который называл себя «лабаторщиком» (от слова «лабатория»). Теперь эту половину отделали и отвели под квартиру учителя химии. Тут и водворилась молодая чета.
Не доезжая верст пяти, «Первинка» чуть не села на мель, речная галька уже шуршала по дну, но опасность благополучно миновала. Вдали виднелись трубы вальцовой мельницы и стеаринового завода, зеленая соборная колокольня и новое
здание прогимназии. Галактион сам командовал на капитанском мостике и сильно волновался. Вон из-за мыса выглянуло и предместье. Город отделялся от реки болотом, так что приставать приходилось у пустого берега.
Когда-то промысел находился в руках японцев; при Мицуле в Мауке было более 30 японских
зданий, в которых постоянно жило 40 душ обоего пола, а весною приезжало сюда
из Японии еще около 300 человек, работавших вместе с айносами, которые тогда составляли тут главную рабочую силу.
Из общей массы построек крупными
зданиями выделялись караванная контора с зеленою железною крышей и дом Груздева, грузно присевший к земле своими крепкими пристройками
из кондового старинного леса.
Был еще за городом гусарский выездной манеж, состроенный
из осиновых вершинок и оплетенный соломенными притугами, но это было временное
здание. Хотя губернский архитектор, случайно видевший счеты, во что обошелся этот манеж правительству, и утверждал, что
здание это весьма замечательно в истории военных построек, но это нимало не касается нашего романа и притом с подробностью обработано уездным учителем Зарницыным в одной
из его обличительных заметок, напечатанных в «Московских ведомостях».
Анатомический театр представлял
из себя длинное, одноэтажное темно-серое
здание, с белыми обрамками вокруг окон и дверей. Было в самой внешности его что-то низкое, придавленное, уходящее в землю, почти жуткое. Девушки одна за другой останавливались у ворот и робко проходили через двор в часовню, приютившуюся на другом конце двора, в углу, окрашенную в такой же темно-серый цвет с белыми обводами.
А по сю сторону перегородки, прислонившись к замасленному карнизу ее, стоят люди кабальные, подневольные, люди, обуреваемые жаждой стяжания, стоят и в безысходной тоске внемлют гимну собственности, который вопиет
из всех стен этого мрачного
здания!
Антошка выводил какое-то длинное
здание с двумя крылечками,
из которых одно вело в горницу, а другое — в закрытое помещение, вроде амбара.
Господский дом,
здание заводоуправления, фабрика и сад были роскошно иллюминированы, а на пруду, на громадном плоте
из бревен, затрещал и захлопал фейерверк.