Неточные совпадения
— И я рада, — слабо улыбаясь и стараясь
по выражению лица Анны узнать, знает ли она, сказала Долли. «Верно, знает», подумала она, заметив соболезнование на лице Анны. — Ну,
пойдем, я тебя проведу в твою
комнату, — продолжала она, стараясь отдалить сколько возможно минуту объяснения.
— Ну, разумеется, — быстро прервала Долли, как будто она говорила то, что не раз думала, — иначе бы это не было прощение. Если простить, то совсем, совсем. Ну,
пойдем, я тебя проведу в твою
комнату, — сказала она вставая, и
по дороге Долли обняла Анну. — Милая моя, как я рада, что ты приехала. Мне легче, гораздо легче стало.
Проводив жену наверх, Левин
пошел на половину Долли. Дарья Александровна с своей стороны была в этот день в большом огорчении. Она ходила
по комнате и сердито говорила стоявшей в углу и ревущей девочке...
Месяца четыре все
шло как нельзя лучше. Григорий Александрович, я уж, кажется, говорил, страстно любил охоту: бывало, так его в лес и подмывает за кабанами или козами, — а тут хоть бы вышел за крепостной вал. Вот, однако же, смотрю, он стал снова задумываться, ходит
по комнате, загнув руки назад; потом раз, не сказав никому, отправился стрелять, — целое утро пропадал; раз и другой, все чаще и чаще… «Нехорошо, — подумал я, — верно, между ними черная кошка проскочила!»
Слова хозяйки были прерваны странным шипением, так что гость было испугался; шум походил на то, как бы вся
комната наполнилась змеями; но, взглянувши вверх, он успокоился, ибо смекнул, что стенным часам пришла охота бить. За шипеньем тотчас же последовало хрипенье, и, наконец, понатужась всеми силами, они пробили два часа таким звуком, как бы кто колотил палкой
по разбитому горшку, после чего маятник
пошел опять покойно щелкать направо и налево.
Незадолго перед ужином в
комнату вошел Гриша. Он с самого того времени, как вошел в наш дом, не переставал вздыхать и плакать, что,
по мнению тех, которые верили в его способность предсказывать, предвещало какую-нибудь беду нашему дому. Он стал прощаться и сказал, что завтра утром
пойдет дальше. Я подмигнул Володе и вышел в дверь.
Чем ближе подходил он к этой
комнате, тем более,
по всем телодвижениям, было заметно его беспокойство: войдя в диванную, он
шел на цыпочках, едва переводил дыхание и перекрестился, прежде чем решился взяться за замок затворенной двери.
Сказав это, он вдруг смутился и побледнел: опять одно недавнее ужасное ощущение мертвым холодом прошло
по душе его; опять ему вдруг стало совершенно ясно и понятно, что он сказал сейчас ужасную ложь, что не только никогда теперь не придется ему успеть наговориться, но уже ни об чем больше, никогда и ни с кем, нельзя ему теперь говорить. Впечатление этой мучительной мысли было так сильно, что он, на мгновение, почти совсем забылся, встал с места и, не глядя ни на кого,
пошел вон из
комнаты.
Соскуча глядеть из окна на грязный переулок, я
пошел бродить
по всем
комнатам.
Марья Ивановна предчувствовала решение нашей судьбы; сердце ее сильно билось и замирало. Чрез несколько минут карета остановилась у дворца. Марья Ивановна с трепетом
пошла по лестнице. Двери перед нею отворились настежь. Она прошла длинный ряд пустых, великолепных
комнат; камер-лакей указывал дорогу. Наконец, подошед к запертым дверям, он объявил, что сейчас об ней доложит, и оставил ее одну.
Аркадий
пошел по коридору к себе в
комнату; дворецкий нагнал его и доложил, что у него сидит господин Базаров.
Самгин
пошел домой, — хотелось есть до колик в желудке. В кухне на столе горела дешевая, жестяная лампа, у стола сидел медник, против него — повар, на полу у печи кто-то спал, в
комнате Анфимьевны звучали сдержанно два или три голоса. Медник говорил быстрой скороговоркой, сердито, двигая руками
по столу...
В помещение под вывеской «Магазин мод» входят, осторожно и молча, разнообразно одетые, но одинаково смирные люди, снимают верхнюю одежду, складывая ее на прилавки, засовывая на пустые полки; затем они, «гуськом»
идя друг за другом, спускаются
по четырем ступенькам в большую, узкую и длинную
комнату, с двумя окнами в ее задней стене, с голыми стенами, с печью и плитой в углу, у входа: очевидно — это была мастерская.
«Ей
идет вдовство. Впрочем, она была бы и старой девой тоже совершенной», — подумал он, глядя, как Лидия, плутая
по комнате, на ходу касается вещей так, точно пробует: горячи они или холодны? Несколько успокоясь, она говорила снова вполголоса...
Осторожно разжав его руки, она
пошла прочь. Самгин пьяными глазами проводил ее сквозь туман. В
комнате, где жила ее мать, она остановилась, опустив руки вдоль тела, наклонив голову, точно молясь. Дождь хлестал в окна все яростнее, были слышны захлебывающиеся звуки воды, стекавшей
по водосточной трубе.
Послав Климу воздушный поцелуй, она исчезла, а он встал, сунув руки в карманы, прошелся
по комнате, посмотрел на себя в зеркале, закурил и усмехнулся, подумав, как легко эта женщина помогла ему забыть кошмарного офицера.
Вера Петровна встала и
пошла в
комнаты, сказав
по пути излишне громко...
Он начал ходить
по комнате, а Иван Матвеевич стоял на своем месте и всякий раз слегка ворочался всем корпусом в тот угол, куда
пойдет Обломов. Оба они молчали некоторое время.
Алексеев стал ходить взад и вперед
по комнате, потом остановился перед картиной, которую видел тысячу раз прежде, взглянул мельком в окно, взял какую-то вещь с этажерки, повертел в руках, посмотрел со всех сторон и положил опять, а там
пошел опять ходить, посвистывая, — это все, чтоб не мешать Обломову встать и умыться. Так прошло минут десять.
Райский хотел было
пойти сесть за свои тетради «записывать скуку», как увидел, что дверь в старый дом не заперта. Он заглянул в него только мельком,
по приезде, с Марфенькой, осматривая
комнату Веры. Теперь вздумалось ему осмотреть его поподробнее, он вступил в сени и поднялся на лестницу.
Тут случилось в дворне не новое событие. Савелий чуть не перешиб спину Марине поленом, потому что хватился ее на заре, в день отъезда гостей,
пошел отыскивать и видел, как она шмыгнула из
комнаты, где поместили лакея Викентьевой. Она пряталась целое утро
по чердакам, в огороде, наконец пришла, думая, что он забыл.
Он не забыл поручения Козлова и
пошел отыскивать
по адресу его жену, где-то в Гороховой, в chambres garnies. [меблированных
комнатах (фр.).]
Райский с раннего утра сидит за портретом Софьи, и не первое утро сидит он так. Он измучен этой работой. Посмотрит на портрет и вдруг с досадой набросит на него занавеску и
пойдет шагать
по комнате, остановится у окна, посвистит, побарабанит пальцами
по стеклам, иногда уйдет со двора и бродит угрюмый, недовольный.
Обе принялись целовать ее и успокаивать. Но она наотрез отказалась
идти к обеду и к завтраку, пока все не перебывали у ней в
комнате и не поздравили
по очереди.
Она
шла, как тень,
по анфиладе старого дома, минуя свои бывшие
комнаты,
по потускневшему от времени паркету, мимо занавешанных зеркал, закутанных тумб с старыми часами, старой, тяжелой мебели, и вступила в маленькие, уютные
комнаты, выходившие окнами на слободу и на поле. Она неслышно отворила дверь в
комнату, где поселился Райский, и остановилась на пороге.
Он медленно взглянул исподлобья, сначала на барыню, потом на Райского, и, медленно обернувшись, задумчиво прошел двор, отворил дверь и боком перешагнул порог своей
комнаты. А Егорка, пока Савелий
шел по двору, скаля зубы, показывал на него сзади пальцем дворне и толкал Марину к окну, чтобы она взглянула на своего супруга.
Глаза, как у лунатика, широко открыты, не мигнут; они глядят куда-то и видят живую Софью, как она одна дома мечтает о нем, погруженная в задумчивость, не замечает, где сидит, или
идет без цели
по комнате, останавливается, будто внезапно пораженная каким-то новым лучом мысли, подходит к окну, открывает портьеру и погружает любопытный взгляд в улицу, в живой поток голов и лиц, зорко следит за общественным круговоротом, не дичится этого шума, не гнушается грубой толпы, как будто и она стала ее частью, будто понимает, куда так торопливо бежит какой-то господин, с боязнью опоздать; она уже, кажется, знает, что это чиновник, продающий за триста — четыреста рублей в год две трети жизни, кровь, мозг, нервы.
А когда Бережкова уходила или уезжала из дома, девочка
шла к Василисе, влезала на высокий табурет и молча, не спуская глаз с Василисы, продолжала вязать чулок, насилу одолевая пальцами длинные стальные спицы. Часто клубок вываливался из-под мышки и катился
по комнате.
Он развернул портрет, поставил его в гостиной на кресло и тихо
пошел по анфиладе к
комнатам Софьи. Ему сказали внизу, что она была одна: тетки уехали к обедне.
Зала, как и все прочие
комнаты, устлана была до того мягкими циновками, что
идешь, как
по тюфяку.
Жизнь наша опять потекла прежним порядком. Ранним утром всякий занимался чем-нибудь в своей
комнате: кто приводил в порядок коллекцию собранных растений, животных и минералов, кто записывал виденное и слышанное, другие читали описание Капской колонии. После тиффинга все расходились
по городу и окрестностям, потом обедали, потом смотрели на «картинку» и
шли спать.
Мы, один за одним, разошлись
по своим
комнатам, а гость
пошел к хозяевам, и мы еще долго слышали, как он там хныкал, вздыхал и как раздавались около него смех и разговоры.
Нехлюдов поблагодарил его и, не входя в
комнаты,
пошел ходить в сад
по усыпанным белыми лепестками яблочных цветов заросшим дорожкам, обдумывая всё то, что он видел.
Он снял сапоги и босиком
пошел по коридору к ее двери, рядом с
комнатой Матрены Павловны.
Привалов вздохнул свободнее, когда вышел наконец из буфета. В соседней
комнате через отворенную дверь видны были зеленые столы с игроками. Привалов заметил Ивана Яковлича, который сдавал карты. Напротив него сидел знаменитый Ломтев, крепкий и красивый старик с длинной седой бородой, и какой-то господин с зеленым лицом и взъерошенными волосами.
По бледному лицу Ивана Яковлича и
по крупным каплям пота, которые выступали на его выпуклом облизанном лбу, можно было заключить, что
шла очень серьезная игра.
Хиония Алексеевна замахала руками, как ветряная мельница, и скрылась в ближайших дверях. Она, с уверенностью своего человека в доме, миновала несколько
комнат и
пошла по темному узкому коридору, которым соединялись обе половины. В темноте чьи-то небольшие мягкие ладони закрыли глаза Хионии Алексеевны, и девичий звонкий голос спросил: «Угадайте кто?»
В следующей
комнате шла игра с той молчаливой торжественностью, с какой играют только завзятые игроки, игроки
по призванию.
Придут
по единой ихней злобе али
по своей мнительности в случае примерно моей болезни, усомнятся и
пойдут с нетерпения искать в
комнаты, как вчерашний раз: не прошла ли, дескать, она как-нибудь от них потихоньку.
Пошли обедать. Обедали молча. После обеда Верочка ушла в свою
комнату. Павел Константиныч прилег,
по обыкновению, соснуть. Но это не удалось ему: только что стал он дремать, вошла Матрена и сказала, что хозяйский человек пришел; хозяйка просит Павла Константиныча сейчас же пожаловать к ней. Матрена вся дрожала, как осиновый лист; ей-то какое дело дрожать?
Когда Марья Алексевна, услышав, что дочь отправляется
по дороге к Невскому, сказала, что
идет вместе с нею, Верочка вернулась в свою
комнату и взяла письмо: ей показалось, что лучше, честнее будет, если она сама в лицо скажет матери — ведь драться на улице мать не станет же? только надобно, когда будешь говорить, несколько подальше от нее остановиться, поскорее садиться на извозчика и ехать, чтоб она не успела схватить за рукав.
Действительно, все время, как они всходили
по лестнице, Марья Алексевна молчала, — а чего ей это стоило! и опять, чего ей стоило, когда Верочка
пошла прямо в свою
комнату, сказавши, что не хочет пить чаю, чего стоило Марье Алексевне ласковым голосом сказать...
«Тут нет никакого сомнения. Она сохранила сношения с проклятым Дубровским. Но ужели и в самом деле она звала его на помощь? — думал Кирила Петрович, расхаживая
по комнате и сердито насвистывая Гром победы. — Может быть, я наконец нашел на его горячие следы, и он от нас не увернется. Мы воспользуемся этим случаем. Чу! колокольчик,
слава богу, это исправник».
А спондей английских часов продолжал отмеривать дни, часы, минуты… и наконец домерил до роковой секунды; старушка раз, вставши, как-то дурно себя чувствовала; прошлась
по комнатам — все нехорошо; кровь
пошла у нее носом и очень обильно, она была слаба, устала, прилегла, совсем одетая, на своем диване, спокойно заснула… и не просыпалась. Ей было тогда за девяносто лет.
Струнников начинает расхаживать взад и вперед
по анфиладе
комнат. Он заложил руки назад; халат распахнулся и раскрыл нижнее белье. Ходит он и ни о чем не думает. Пропоет «Спаси, Господи, люди Твоя», потом «
Слава Отцу», потом вспомнит, как протодьякон в Успенском соборе, в Москве, многолетие возглашает, оттопырит губы и старается подражать.
По временам заглянет в зеркало, увидит: вылитый мопс! Проходя
по зале, посмотрит на часы и обругает стрелку.
То мазала жеваным хлебом кресты на стенах и окнах, то выбирала что ни на есть еле живую половицу и скакала
по ней, рискуя провалиться, то ставила среди
комнаты аналой и ходила вокруг него с зажженной свечой, воображая себя невестой и
посылая воздушные поцелуи Иосифу Прекрасному.
А именно: все время, покуда она жила в доме (иногда месяца два-три), ее кормили и поили за барским столом; кровать ее ставили в той же
комнате, где спала роженица, и, следовательно, ее кровью питали приписанных к этой
комнате клопов; затем,
по благополучном разрешении, ей уплачивали деньгами десять рублей на ассигнации и
посылали зимой в ее городской дом воз или два разной провизии, разумеется, со всячинкой.
Между тем обед кончился. Григорий Григорьевич отправился в свою
комнату,
по обыкновению, немножко всхрапнуть; а гости
пошли вслед за старушкою хозяйкою и барышнями в гостиную, где тот самый стол, на котором оставили они, выходя обедать, водку, как бы превращением каким, покрылся блюдечками с вареньем разных сортов и блюдами с арбузами, вишнями и дынями.
Представьте себе, что как внесешь сот — дух
пойдет по всей
комнате, вообразить нельзя какой: чист, как слеза или хрусталь дорогой, что бывает в серьгах.
И
пошел одиноко поэт
по бульвару… А вернувшись в свою пустую
комнату, пишет 27 августа 1833 года жене: «Скажи Вяземскому, что умер тезка его, князь Петр Долгоруков, получив какое-то наследство и не успев промотать его в Английском клубе, о чем здешнее общество весьма жалеет. В клубе не был, чуть ли я не исключен, ибо позабыл возобновить свой билет, надобно будет заплатить штраф триста рублей, а я бы весь Английский клуб готов продать за двести рублей».
Это самая веселая
комната, освещенная темно-красным фонарем с потолка.
По стенам — разные ископаемые курганные древности, целые плато старинных серег и колец, оружие — начиная от каменного века — кольчуги,
шлемы, бердыши, ятаганы.